Большая Игра против России: Азиатский синдром, стр. 91

Беспокойство по поводу российских амбиций усилилось недавней публикацией книги «Британия и Россия на Востоке», написанной ведущим британским знатоком предмета сэром Генри Роулинсоном, ставшим членом консультативного органа правительства — Совета по Индии. Хотя книга немногое добавляла к тому, что он и другие авторы «передовой школы» говорили начиная со времен Вильсона, Макнейла и де Ласи Эванса, она серьезно повлияла на образ мыслей членов кабинета и тех, кто отвечал за безопасность Индии, включая нового вице-короля. Как всегда было с литературой Большой Игры, все решал выбор времени. Тогда хватало других книг и статей, подвергавших сомнению позицию Роулинсона и его школы, но по преимуществу русофобская пресса практически не уделяла им внимания. Роулинсон осуждал отвергавших его предупреждения как «опасных врагов», но будет несправедливо расценивать его и его союзников как буйнопомешанных. В действительности, например, лорд Солсбери, в то время сторонник «наступательной политики», вовсе не был поджигателем войны или паникером. «Много недоразумений проистекает от повсеместного использования мелкомасштабных карт, — когда-то сказал он взволнованному пэру. — Если бы благородный лорд использовал карту крупномасштабную, он нашел бы, что расстояние между Россией и Британской Индией не в палец с небольшим, а вполне достаточной величины». Не допуская ни на миг возможности успеха российского вторжения в Индию, он все же был весьма обеспокоен тем, что они могли бы подстрекать афганцев к одновременному выступлению, когда британские войска будут отчаянно необходимы в другом месте. Как выразился он позднее, «Россия может предложить афганцам грабить Индию. Мы же не можем предложить им ничего, потому что в Туркестане грабить нечего».

Пропаганда «ястребиных» воззрений в печати на сей раз не ограничивалась высказываниями сторонников британской «наступательной школы». Предупреждая о британских амбициях на Востоке, одна санкт-петербургская газета заявляла: «Они будут пытаться распространить свое влияние на Кашгар, Персию и все граничащие с нами центральноазиатские государства, и затем станут непосредственно угрожать нашим интересам в Азии… Нужно бдительно следить за ними и быстро принимать меры к отражению ударов, которые нам готовятся нанести». Подобное высказывание вполне могло быть сделано лондонской газетой в порядке предупреждения насчет российских планов. В самом деле, именно из санкт-петербургской прессы британское посольство получало большую часть сведений о происходящем в Центральной Азии, хотя и с изрядным запозданием.

В 1876 году, через год после выхода книги Роулинсона, в Калькутте был издан английский перевод двухтомного труда российского классика Большой Игры полковника М.А. Терентьева «Россия и Британия в борьбе за рынки Центральной Азии ». Ярый англофоб кроме всего прочего обвинял англичан в тайной раздаче оружия туркменским племенам для боевых действий против России. Там же он утверждал, что сэр Джон Лоуренс, верный сторонник политики «умелого бездействия», был смещен с поста вице-короля Индии за недостаточное русофобство. Индийский мятеж, который Терентьев поддерживал, потерпел неудачу только потому, что индусам не хватало надлежащего плана и внешней поддержки. Они продолжают страдать от британского рабства и эксплуатации. «Уставшие до смерти аборигены, — вещал Терентьев, — ожидают теперь врача с Севера. С его помощью у них есть все шансы разжечь пожар, который охватит всю Индию и таким образом позволит сбросить британское ярмо». Русский полагал, что в случае подобного восстания англичане не смогут положиться на поддержку туземных частей, которые в Индии составляют основную часть их армии.

По поводу российского вторжения в Индию Терентьев заявлял, что, если империи начнут войну, «тогда мы, разумеется, воспользуемся преимуществом близости Индии к нашим нынешним позициям в Средней Азии». Он высоко оценил вероятность успеха такой экспедиции, особенно ввиду бурного недовольства местного населения результатами британского правления в Индии. Что касается множества естественных препятствий на пути армии вторжения, он не видел никаких непреодолимых проблем. Такая экспедиция считалась осуществимой еще во времена правления императора Павла I, более семидесяти лет назад; теперь же задача облегчалась драматическим сокращением дистанции до цели. Последний фактор не слишком повлиял на рассуждения полковника, возможно, потому, что силы вторжения, направленные в Индию в 1801 году полубезумным Павлом, так и не приступили к решительным действиям, а после убийства царя были отозваны и тем самым спасены.

Нужно сказать, что взгляды Терентьева относительно Большой Игры были полной противоположностью тому, что князь Горчаков пытался внушить британскому правительству. Отметим, что в России, где печатное слово жестко регулировалось цензурой, издание могло увидеть свет, только если мысли полковника были одобрены на высочайшем уровне. Весьма вероятно, что оно было предназначено только для внутреннего пользования, а не для глаз британцев. Это подтверждается другими примерами стратегии двойной политики России. Одна, исходящая из Санкт-Петербурга, была официальной и склонной к компромиссам. Другая, неофициальная и агрессивная, была в употреблении внутри страны, хотя при необходимости всегда могла быть дезавуирована. Книга Терентьева ясно отразила настроения русских. Она была особенно ценна именно потому, что мало кто знал, о чем на самом деле думает русский военный в Средней Азии, не говоря уже о том, что творилось в новых областях империи к северу от Амударьи. Один из британских офицеров, читавший работу Терентьева в русском подлиннике, весьма заинтересовался деталями. А их можно было уточнить только там, на месте.

28. Рейд капитана Барнаби в Хиву

«Капитан королевской конной гвардии Фредерик Густав Барнаби выделялся среди прочих офицеров. Во-первых, он был человеком потрясающей силы и стати. Ростом под метр девяносто, девяносто пяти килограммов веса, с грудной клеткой в метр пятнадцать в обхвате, он считался самым сильным человеком в британской армии. Действительно, он был в состоянии унести под мышкой небольшого пони. Другим геркулесовым подвигом Барнаби была способность удержать горизонтально в вытянутой руке бильярдный кий, зажав его кончик средним и указательным пальцами. Но этот сын пастора не был просто горой мышц. Он знал множество языков, причем бегло по крайней мере семь, включая русский, турецкий и арабский. Наконец, он отличался неуемной жаждой приключений, которая сочеталась с энергичным и цветистым стилем его сочинений. Немудрено, что два последних качества обеспечили ему контакт с Флит-стрит, так что позднее во время долгих ежегодных отпусков он не раз работал за границей в качестве специального корреспондента „Таймс“ и других изданий, а однажды предпринял путешествие по Нилу, чтобы взять в Хартуме интервью у генерала Гордона.

Именно во время одного из отпусков у Барнаби возникло желание посетить российскую Центральную Азию, которая, как тогда считали, была закрыта для британских официальных лиц и прочих путешественников. План его состоял в том, чтобы отправиться в Санкт-Петербург и обратиться за разрешением проследовать в Индию через Хиву, Мерв и Кабул непосредственно к военному министру графу Милютину.

Затея казалась безнадежной, ведь именно в то время англо-российские отношения были весьма далеки от сердечности. Но там, где был пусть самый небольшой, но шанс, Барнаби старался что-то предпринять. Получить разрешение на поездку от британского Министерства иностранных дел или от своего начальства он и не пытался — знал заранее, что ответ будет отрицательным.

И вот всего с 85 фунтами багажа 30 ноября 1875 года Барнаби отправился с вокзала «Виктория» ночным почтовым поездом в Санкт-Петербург. В российской столице друзья встретили его предупреждением, что официальные лица на его поездку никогда не согласятся. Ему говорили: «Они вообразят, что вы посланы правительством, чтобы взбунтовать хивинцев. Они никогда не поверят, что офицер за свой счет отправился в Хиву». Удивительно, но друзья оказались не правы: уже на следующий день он получил ответ на поданное Милютину прошение. Министр в основном одобрил его поездку. Он также сообщил, что официальные лица по пути его следования получат инструкции оказывать ему помощь, но что «имперское правительство предостерегает его относительно продления маршрута поездки за пределы российской территории», поскольку не в состоянии гарантировать безопасность в регионах, неподконтрольных его юрисдикции. Барнаби понял двусмысленность документа. Милютин подразумевал, что либо Барнаби не следует посещать Хиву, пусть только номинально, но все еще самостоятельную, и, конечно же, Мерв, который лишь подконтролен России; либо же отправиться туда исключительно на свой страх и риск. Учитывая обстоятельства, большинство людей сочли бы, что Милютин имел в виду первое. Барнаби решил предположить, что министр подразумевал последнее. Весьма странно, что министр вообще согласился на путешествие Барнаби по среднеазиатским территориям; скорее всего это означало, что он не хотел, чтобы официальные британские лица применяли подобные ограничения к русским, в те времена столь же свободно, как и ныне, путешествовавшим по Индии или другим районам империи.