Большая Игра против России: Азиатский синдром, стр. 71
Теперь, когда заложники оказались на свободе и направлялись в Кабул, у англичан осталась одна задача: сведение счетов. Поллок рассматривал вариант подрыва Бала Хиссара, возможно, главного символа Афганистана. Но те, кто остался лояльным к Британии, упросили не делать этого, поскольку тогда они останутся беззащитными. Потому он решил вместо этого снести большой крытый базар Кабула, известный по всей Центральной Азии, — тот самый, где девять месяцев назад висел расчлененный труп Макнагтека. Саперы Поллока при помощи взрывчатки с задачей справились, хотя на уничтожение столь массивного сооружения потребовалось целых два дня. Генерал отдал строгий приказ никому не причинять ущерба и не покушаться на имущество жителей старого города. Чтобы избежать грабежей, под охрану взяли основные ворота и районы, примыкающие к базару. Но то, что происходило, никак не отвечало дисциплинарным нормам. «Кричали, что Кабул брошен на разграбление », — писал майор Генри Роулинсон, политический советник армии Нотта. Солдаты и даже прислуга лагеря устремились в город, грабя магазины и поджигая здания. Были разрушены дома, магазины и лавки виновных и невинных, включая дружественных кизилбашей, целые районы Кабула сровняли с землей. Среди тех, кто потерял все, что имел, оказались 500 индийских семейств, которым теперь пришлось просить разрешения вернуться домой в обозе английских войск. В триумфальном венке Поллока и Нотта это стало печальным эпизодом. Стало ясно, что англичанам пора уходить.
11 октября они спустили Юнион Джек, реявший над Бала Хиссаром, и на следующее утро авангард был уже далеко от Кабула. Англичане еще раз прошли по дороге скелетов, по крестному пути предыдущей зимы, ведущему к Хайберскому коридору, и направились домой. Британия, чья честь номинально была восстановлена, пришла к заключению, что афганскую политику временно — или надолго — следует оставить самим афганцам. Первая афганская война, как теперь называют историки эти события, наконец закончилась. И как бы лорд Элленборо ни старался устроить пышное, почти триумфальное празднование победы, Британия получила жесточайший урок. И никакое множество розданных медалей, воздвигнутых триумфальных арок, полковых фейерверков и других феерий не могло скрыть горечь и сарказм случившегося. Едва англичане покинули Афганистан, там снова началось кровопролитие. Сына шаха Шуджаха через три месяца свергли, и англичане безропотно позволили Дост Мохаммеду вернуться на трон, с которого свергли его такой ужасной ценою. Теперь никто не сомневался, что восстановить порядок в Афганистане способен только Дост.
Свершился полный круг событий.
Но даже после этого центральноазиатская трагедия для англичан еще не завершилась. Целый год афганские события доминировали в заголовках газет и в Индии, и дома. Все, особенно женщины и дети, искренне тревожились за судьбу заложников, и известия об их благополучном освобождении вызвали волну облегчения и радости целой нации. Но едва в Индии начались торжества, затеянные лордом Элленборо, британская миссия в Тегеране получила тревожные вести. Их принес молодой перс, когда-то завербованный направлявшимся в Бухару Артуром Конолли. Оказалось, что Конолли и Стоддарт, про бедственное положение которых из-за кабульской катастрофы все забыли, уже мертвы. Это случилось, рассказал перс, в июне, когда репутация Британии как силы, которой нужно опасаться, в Центральной Азии упала до предела. Не получив никакого ответа на личное послание королеве Виктории, эмир Бухары рассвирепел и, не опасаясь больше никакого возмездия, приказал схватить и бросить в темницу обоих англичан, наслаждавшихся недолгой свободой. Несколько дней спустя их вывели оттуда и со связанными руками доставили на большую площадь перед цитаделью, где возвышался дворец эмира. О том, что происходило дальше, перс — как он клятвенно заверял — услышал из уст самого палача.
Сначала под взорами безмолвной толпы английских офицеров заставили вырыть себе могилы. Затем приказали опуститься на колени и готовиться к смерти. Первым обезглавили полковника Стоддарта, который успел прокричать проклятия тирании эмира. Затем палач сообщил Конолли, что эмир готов сохранить ему жизнь, если он откажется от христианства и примет ислам. Зная, что насильственное обращение в мусульманство не спасло Стоддарта от заключения и казни, Конолли как набожный христианин ответил: «Полковник Стоддарт три года был мусульманином, и вы его убили. Я готов умереть, но не стану еще одним вероотступником». Тут он подставил шею палачу, и через миг его голова скатилась в пыль рядом с головой его друга.
Новость о зверском убийстве всколыхнула нацию, но за исключением варианта с отправкой через весь Афганистан карательной экспедиции, чтобы разделаться с мелким тираном, возможностей для возмездия практически не было. Несмотря на реальный риск вновь потерять лицо в Центральной Азии, правительство решило, что про все это неудачное дело лучше спокойно забыть. Однако возмущенные друзья казненных, обвинявшие в их гибели правительство, которое от них отказалось, не собирались смириться с таким исходом. Некоторые даже полагали, что перс мог солгать и офицеры на самом деле еще живы. Эта идея вызвала бурные споры, и преподобный Джозеф Вульф из Ричмонда в Саррее, человек отважный, хотя и весьма эксцентричный, вызвался отправиться в Бухару, чтобы выяснить правду. К несчастью, рассказанная персом история во всем, кроме нескольких деталей, оказалась правдивой, а сам бесстрашный Вульф рад был, что подобру-поздорову унес ноги. По его словам, появление в полном каноническом облачении вызвало у непредсказуемого эмира «приступ неудержимого смеха». Детальный отчет о поездке отважного Вульфа, которая, строго говоря, не является частью Большой Игры, дан в его собственной книге «Рассказ о миссии в Бухару», изданной в 1845 году после его возвращения в Лондон.
Через двадцать лет к истории Конолли и Стоддарта добавилась пикантная деталь. В дом сестры Конолли в Лондоне пришел по почте небольшой пакет. В нем оказался затрепанный молитвенник, который был с братом во время плена, очевидно, принося им со Стоддартом утешение в дни долгих мучительных испытаний. На чистых страницах в конце книги и на полях остались мелкие карандашные заметки о деталях их злоключений. Последняя запись обрывалась на середине фразы. Молитвенник в конечном счете попал в руки русского из Санкт-Петербурга, который ухаживал за сестрой Конолли. К сожалению, впоследствии эта реликвия была утеряна.
Для Конолли и Стоддарта, так же как для Бернса и Макнагтена, Большая Игра была окончена. Все они пали жертвами наступательной политики, которую сами так нетерпеливо подстегивали и помогали реализовать. Через несколько месяцев в возрасте 32 лет скончался сраженный лихорадкой герой Герата и Кабула Элдред Поттинджер. Другим выбывшим многообещающим молодым участником игры стал лейтенант Джон Конолли, также офицер политической службы. Находившийся в заложниках у Акбара в Кабуле, он скончался от болезни, ничего не зная о судьбе боготворимого им брата Артура. Так, тесной чередой следуя друг за другом, шесть видных британских участников вышли из игры, чтобы присоединиться к Уильяму Муркрофту и своим российским противникам Грибоедову и Виткевичу в прибежище героев Большой Игры — Валгалле. И они не были последними.
Правда, некоторое время казалось, что и Британия, и Россия, наказанные за свои дорогостоящие авантюры в Центральной Азии, усвоили урок и впредь будут вести себя более осмотрительно. Последовал период разрядки, который, несмотря на взаимные опасения и подозрения, продлился целое десятилетие. Двум державам следовало бы использовать его для мирного сближения, но в конце концов оказалось, что в борьбе за господство в Центральной Азии это была просто короткая передышка.
22. Передышка
Первым протянул оливковую ветвь царь Николай. Это произошло во время его официального визита в Англию летом 1844 года. Королева Виктория, которой тогда исполнилось 25 лет, ожидала, что российский гость окажется разве что чуть воспитаннее дикаря, но осталась очарованной его поразительно симпатичной внешностью и изящными манерами. «Его профиль красив, — отметила она, — а таких больших и выразительных глаз я никогда прежде не видела». На переговорах с сэром Робертом Пилем и английским министром иностранных дел лордом Абердином император заверил, что желает только мира и не имеет никаких новых территориальных притязаний ни в Азии, ни тем более в Индии. В основном царь казался обеспокоенным будущим Оттоманской империи, «больного Европы», как он ее называл. Он утверждал, что весьма встревожен тем, что произойдет после ее неизбежного — в чем он был уверен — распада. Представлялось, однако, что его больше волнуют гарантии получения соответствующих частей этого пирога.