Перекресток, стр. 21
Так что никакой нечаевщины. Кстати, помните такого предтечу большевиков из истории?
– Смутно, – сказали Кондор, Гироскоп и Полутяж.
– Помню, – заметил Граф.
А Алхимик и Юморист промолчали.
– Ладно, большинство что-то слышало. Так вот, никакой нечаевщины и кровавых клятв у нас не будет. Мы – свои, и этим всё сказано. И можем в любой момент до начала активных действий разбежаться, оставшись друзьями. Но, должен заметить как профессиональный аналитик и прогнозист, никакого более мягкого варианта национального спасения, чем тот, которому следуем мы, не существует. Все другие более кровавые и менее реалистичные. И нам надо либо работать на национальную революцию, либо рвать когти из этой, обречённой в противном случае на полную деградацию страны.
– Хватит агитации, господин профессор, – вдруг подал голос Алхимик. При этом в его тоне не было былого почтения, а лишь прорвавшееся вдруг раздражение. – Никакого возврата не будет. Мы не на митингах болтать пришли. А мстить! Если не хватит ваших денег, я сам заработаю, сколько надо Кондору. Но его игрушки, вернее, те игрушки, о которых вы говорили, надо сделать. И точка.
– Сделаем, – вдруг неожиданно твёрдо сказал всегда застенчивый Гироскоп.
Глава 10
Центральная Россия может показаться однообразной только человеку в высшей степени поверхностному и невнимательному. Каждый её уголок имеет свой особый характер. Вы нигде не найдёте такого царственного, такого ослепительно белого и мягкого снега, как на Владимирщине и Ярославщине. Если, конечно, повезёт с погодой.
Ну, а если вы захотите узнать, что такое летняя утренняя роса, то вам надо оказаться ранним ясным июньским утром там, где сходятся Калужская, Смоленская и Московская области. Росы в тех местах совершенно удивительные. И таких нигде больше нет. Огромные капли покрывают стебли трав сплошным слоем. Кажется, что нарушаются все законы физики, ну просто не могут капли быть такими большими. Они непременно должны упасть. Но вот держатся! И луг кажется не зелёным, а серебристым, лишь с лёгким зеленоватым оттенком.
И ещё эта роса удивительно тёплая, что тоже странно в столь раннее утро. Босые ноги ласкает мягкая трава и моет тёплая роса. Как же чудно это ощущение, какая непередаваемая лёгкость наполняет тело и душу!
Тёмный изумрудный след тянулся по серебристому лугу. Интеллектуал шёл к реке, чтобы искупаться. Сзади, и чуть левее возвышался хребет Чертова Городища, огромного вытянутого нагромождения гигантских, выше человеческого роста, валунов. Когда-то, тысячи лет назад, здесь остановился ледник. Его стремление на юг иссякло, и он стоял, нависая над окрестными равнинами. Но потом стал таять, отступать. А огромные камни, принесённые им издалека, остались лежать, обозначая его былой край.
Потом это нагромождение каменных глыб поросло лесом. Его трудно было рубить и вывозить. Легче свернуть шею и сломать ногу, чем вынести что-нибудь из такого чёртова места. И лес не трогали. Вот он и рос свободно и вольготно меж огромных валунов.
Место было чудное, самой природой защищённое от того, чтобы быть осквернённым жадным и глупым человеком. В таких местах хранятся следы Богов, и они иногда любят возвращаться сюда, чтобы побродить по местам, где когда-то ходили людьми, размышляя о судьбах своей земли и своего Рода. Где искали ответа на грозные вопросы Судьбы. И находили их, обращаясь к духам предков, твёрдо веря в их доброту и мудрость замыслов Творца.
Как жаль, что сейчас их собственные потомки так редко обращаются к их мудрости. Наивные правнуки, они уповают то на некие книги, написанные в грязном углу дальнего южного моря чужими пророками, жившими среди убийц и истериков, то на лицемерные писания откровенных извращенцев, двух педерастов из Германии, славных разве что своими библейскими бородами. Однако, ещё глупее те, кто в конце железного века, в преддверии нового цивилизационного рывка, прислушивается к тем, кто за тысячи лет не научился ничему, и усовершенствовался разве что в обмане, который стар как семитский мир самих этих обманщиков.
И как же радостно Богам, когда они вдруг видят тех своих правнуков, которые жаждут поклониться им! Поклониться не как иноземным царям, простираясь ниц, а как родным, старшим, но юным душою и телом. Не так ли смешливая молодёжь шумной компанией заваливает в гости к деду, лишённому занудства.
И обретает кров, защиту, да и погребок с изрядными запасами еды и питья. А взамен… Взамен плещет энергией, которую сама не видит и до времени не научилась считать. И когда хмель изрядно вскружит головы, наступит первая, ещё лёгкая, усталость от песен и плясок и начнутся мудрые разговоры в виде длинных тостов, иная юная женщина посмотрит в рубленое лицо старого хозяина туманящимся взором и мысленно представит такое, в чём не то, что другим, себе-то никогда потом не признается.
Языческий праздник, который должен был положить начало то ли новому неформальному молодёжному движению, то ли новой религии, готовился Интеллектуалом и его молодыми соратниками впопыхах. Тем не менее, всё шло довольно гладко. А самое главное, слухи о некоем совершенно феерическом мероприятии распространялись по тусовке со скоростью лесного пожара.
Единственным неприятным моментом было очевидное превышение сметы. Не укладывались не только в восемь тысяч, о которых вначале говорил Кондор, но потратили уже двенадцать, а конца края тратам всё не было. Обсудить положение собрались на квартире Интеллектуала, где, как частенько бывало летом, никого из домашних не было.
– Музыканты с аппаратурой необходимы, – настаивал Алекс. – А чтобы на природе эту аппаратуру развернуть, нужен генератор на пятнадцать киловатт. Всё равно же будет масса транспорта. Почему бы не заказать ещё и грузовик?
– Грузовик заказать несложно. Где и когда мы возьмём этот генератор?
– Я всё устрою, – бодро заметил Кондор.
– Я знаю, как ты устраиваешь такие вещи. Мы закажем грузовик, привезём твоих паразитов, а генератора на месте не окажется. И потом, даже если мы его притащим, они его будут целые сутки подключать к своей аппаратуре, потом полчаса поиграют, после полчаса попьют пива, потом будут полчаса снова настраиваются. Тоска!
– Ваши предложения, – быстро сказал Кондор.
– Мои предложения. Грузовик заказываем. Генератор, но на десять – максимум двенадцать киловатт, покупаем, а не цыганим неизвестно где. Тогда он будет уже наш, и мы далее будем чувствовать себя уверенно. Звуковую аппаратуру берём у одного старого товарища, который обеспечивает такие тусовки лет десять уже.
– Но мощности не хватит.
– Мощности твоим халтурщикам не хватит. А для той аппаратуры, что предлагаю я, хватит. Уверяю тебя, этого усиления хватит, и чтобы любые речи на всю округу разнести, и любые песни под гитару, и записи.
– Но это будет скучно!
– Кому? И в какой ситуации? Толпа разогреется уже от того, что собрались вместе. Что погода чудная, что место дивное, что пива немеряно, что девок нормальных навалом и они бесятся отвязно. И потом, что это за идиотские стереотипы. Только рок! Пойми, нацистский рок – это паллиатив! В сущности, это попытка протащить наши идеи в форме, которую нам навязали.
– Но рок любят!
– Ну, поставь запись этого рока! И крути её с десятикиловаттным усилением. Зачем с собой ещё таскать этих алкашей и паразитов?!
– Вы просто их не любите.
– И не скрываю этого! Напряги мозги и представь атмосферу языческого праздника на природе! Бардовская песня, хоровое пение и тому подобные жанры вписываются в формат такого праздника. А рок создан для залов и стадионов! Не будет у нас залов и стадионов! Они нам на хрен не нужны, даже если бы и были! Мы окружим мегаполисы! Мы удушим их в кольце, свитом в лесах! А не в залах, где вас, дураков, уже десять лет пересчитывают и снимают на видео те, кому надо!
Это понятно?
– Понятно даже дураку, – хрипло заметил Алхимик Ваня. В последнее время он выглядел немного усталым, был непомерно зол и агрессивен. – Вы, москвичи, всегда чего-то недопонимаете, – обратился он непосредственно к Кондору.