Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ, стр. 86
– Он большой, Оля. И решает все сам.
– Но он как бы стесняется. Я думала, что это вы его не пускаете.
– Нет, – рассмеялась Тамара, – тебе показалось. Идите, гуляйте, где хотите.
– Надо же, – сказала она, когда Ольга убежала, – вот оно тоталитапрное мышление. Как будто, взрослый парень должен спрашивать разрешения у старших. Да он уже машину водит.
– Ладно, не придирайся. Ну, ошиблась девчонка.
– Да. Кстати, прямо мистика, вылитая Ольга. И по фигуре и по лицу. А ведь она не похожа ни на тебя, ни на твою жену.
– Значит, мистика.
– А назвать Ольгой кто решил?
– Жена. Она как будто даже влюблена в память Оли. Для меня это было странно.
– Да, она у тебя просто чародейка. Я, откровенно говоря не надеялась, что Тимофея удастся вылечить. Такое даже у нас, в штатах с трудом получается.
– Вот видишь, вылечила.
– И теперь он зовет ее мамой и любит, похоже, как не всякий любит родную мать.
– Да, моя Рыська просто чудо. И все дети это чувствуют. Потому она такой хороший детский врач.
– Рыська? Почему ты ее так зовешь?
– Так, она похожа на смеющегося рысенка.
– Ты, сентементален, Буробин. Вот уж не ожидала от тебя.
Тамара говорила доброжелательно, но несколько снисходительно.
Как белая леди с вождем дикарей, – подумал Буробин. Но не обиделся. В конце концов, Тамара вырастила его старшего сына. И, как он понял, во многом помогла ему.
– Слушай, пользуясь случаем, хочу спросить. Это твой Влад направил ко мне того джентльмена, что купив у меня секреты развалившегося Союза позволил нам жить безбедно?
– Почему ты так думаешь? Утечек о вашей работе было достаточно и без Влада.
– Не знаю.
– Ладно, считай, что Влад.
– Тогда поблагодари его.
Она вдруг рассмеялась.
– Уму непостижимо, дочь и зять генерала Кузьмина благодарят друг друга за передачу Америке секретов СССР.
– Да, пропади он, этот СССР!
– Он и так пропал. Но живое живым. Я приехала не только, чтобы повидать племяников и показать тебе сына.
– Я понял.
– Хорошо. Твой боевик, где ты рассказываешь о секретах спецлабораторий КГБ, и выдвигаешь гипотезу, что все это знали и умели еще олимпийские боги, может быть интересен. Кстати, чего это ты решил его написать?
– Так, от скуки. Но почему может быть? Разве он не интресен сам по себе?
– То, что сам по себе, это неважно. Важно, что он может быть использован как элемент большого пропагандистского проекта. И не только пропагандистского. Понимаешь?
– Не дурак.
– Ты согласен на такое его использование? Не бесплатно, конечно.
– Разумеется, согласен.
– Тогда подпиши некоторые бумаги. Я их привезла с собой. Они в доме.
– Подпишу.
Он задумался.
– А знаешь, – сказал Буробин после паузы, – ведь многое невероятное оказывается реальным. И наши собственные работы, в которых мы участвовали подтверждение тому.
– Конечно. И что из этого?
– Но тогда, может быть, и то, что я написал о Троянской войне, Свароге и Перуне тоже правда?
Ее глаза сверкнули, как будто он сказал нечто весьма значительное. О чем не знал, но что знала она. Тамара промолчала, как будто что-то приводя в порядок в себе.
А потом сухо промолвила несколько глухим голосом.
– Вполне возможно.
Он не заметил смены ее настроения и продолжал.
– Но тогда может и последние события, когда наши боссы, так резво попередохли, может быть дело рук наших Богов? Почему бы нет?
– Богов, и тех, кто умеет то, что умели они.
– Вот оно что… Интересно, интересно. И тогда моя книга это… – он затруднился с определением, – это…
– Не стоит продолжать, мы поняли друг друга – твердо сказала она, прямо глядя на него.
Ее голубые глаза горели ледяным огнем.
И Буробин вдруг не кстати подумал, что серебристо-лиловый цвет ее волос весьма хорошо подходит к цвету ее глаз.
ЭПИЛОГ
– Эй, дед, к тебе гости! Зарубежные! – раздалось с улицы.
Старик вышел на крыльцо. Шофер из райцентра открывал дверь перед гостем. Из газика легко вышел подтянутый пожилой господин. Он был одет по-летнему, в серовато-оливковые рубашку и брюки и табачного цвета замшевые туфли на толстой подошве.
– Еле добралсиь до тебя, – продолжал шофер, – в вашей деревне так путано объясняли все.
Старик все так же молча стоял в дверях.
Шофер выгрузил багаж гостя. Спортивную сумку средних размеров и что-то напоминающее небольшой старомодный саквояж.
Гость протянул шоферу деньги. Несколько зеленых бумажек. Тот глянул на них, и несколько ошалело произнес
– С-с-спасибо…
– Как тебя зовут? – вдруг твердо спросил старик гостя по-немецки.
– Ни х…я себе, – встрял уже садящийся в машину шофер. Никогда не думал, что наши старики по-иностранному шпарят.
– Получил деньги, и езжай, – вдруг сказал ему старик с такой непререкаемой властностью, что шофер поежившись, мгновенно оказался за рулем. Взвизгнув покрышками, машина рванула с места.
Гость проводил машину взглядом, и сказал по-русски с легким акцентом.
– Вольфганг, сын Вольфганга.
– Заходи, брат, – посторонился старик, пропуская гостя в дверь.
Они сидели за столом в просторной избе, и пили чай с медом. Казалось, они вели безмолвный диалог. Но, наконец, Вольфганг произнес.
– Пора действовать, Перун.
– Пора, – скупо проронил старик.
– Самолет твоих рук дело? – спросил Вольфганг.
Перун усмехнулся и едва заметно кивнул. А потом спросил.
– А приемник?
– В том-то и дело, что не наших. Но кто-то действует в наших интересах.
– Люди?
– Возможно. Но тогда кто?
– Не знаю.
– И мы не знаем. Но надо узнать.
– Согласен. Однако, чтобы узнать, надо объединить силы. И наши силы, и силы наших людей. Все, время этих кончилось. Наступает наша эра. Эра Водолея.
– Да, пора подниматься на последнюю войну. Курьезно, но они о ней знали. И даже назвали это концом света.
– Это конец света для них, поклонников распятого трупа, наследников этих южных семитских империй. А для нас начало возрождения.
– Тогда, может, угостишь медовухой?
– А что, о делах сегодня больше не будем?
– Ты, прямо, как не русский, – он рассмеялся.
Перун скупо улыбнулся.
– А ты, прямо не как немец. Впрочем, ты прав, долой дела. Гуляем. Наши в городе.
– Будут, Перун, будут. Но дела действительно можно оставить до завтра. Подождем новостей.
– Согласен.
Старик достал из старго шкафчика обвитую паутиной старую бутылку и две стопки. Открыл пробку. Волшебный аромат, в котором смешались запахи всех расцветающих после долгой зимы трав, разлился по комнате.
– С нами Бог! – провозгласил Перун.
– С нами Бог! – ответил ему Вольфганг, сын Вольфганга.
Александров-Москва, 2006