Сиракузовы против Лапиных, стр. 26
12. Дядя Борис взрывает Сиракузовых изнутри
Но неожиданно во вторник вечером настроение у них заметно улучшилось. Я это понял сразу, едва они стукнули по забору палкой.
— Ну, — сказали Сиракузовы, — теперь, оказывается, многие ищут граммофоны.
В руках у них был мешок и ещё нечто вроде багра.
— Кто — многие? — спросил я, думая, зачем им мешок и багор.
— Ну, все историки-исследователи, — сказали Сиракузовы, — если они занимаются недавним прошлым своего города. И знаешь, где они их ищут?
— Где? — спросили.
— На свалке! — торжественно сказали Сиракузовы. — Потому, что некоторые дураки их туда выбрасывают, а они…
— Ну, да. Конечно, — сказал я. — Некоторые дураки выбрасывают, а другие ищут! За кого вы меня принимаете, Сиракузовы?
— Да честное слово! — Они прямо чуть не плакали. — Мы бы сами не поверили, если бы не прочитали. На вот, читай.
Они протянули мне журнал (это был «Юный техник»), и я, всё ещё сомневаясь, прочитал:
«С большей вероятностью можно предсказать сегодня находку древнего корабля викингов, чем первой пишущей машинки, которая появилась, как известно, всего восемьдесят — девяносто лет назад. Но специалистов, занимающихся историей развития современной техники, интересует сегодня и обычная пишущая машинка. Кому-то пришла в голову счастливая мысль позвать на помощь археологов. И археологи, к удивлению специалистов, обратили свои взоры на городские свалки. По их мнению, там можно было найти интересующие историков экспонаты. И действительно: первые же поиски дали удивительные результаты: был найден первый эдисоновский фонограф, первые радиолампы, образцы первых пишущих машинок, граммофонные записи с голосами знаменитых певцов начала века и даже прадедушка современных автомобилей — самодвижущаяся коляска…»
Я посмотрел на Сиракузовых.
— Ну, понял теперь? — спросили Сиракузовы.
И тогда, сунув багор в мешок, мы отправились на городскую свалку.
Но мы так и не дошли до места наших предполагаемых раскопок, потому что увидели дядю Бориса, который сидел на крылечке тёти-Галининого дома и, привалившись плечом к столбику, спал. Борода его покоилась на большой охапке цветов. Я узнал эти цветы: они были из бабушки-Василисиного огорода.
— Спит! — приглядевшись, ахнули Сиракузовы.
«Будет взрывать», — сообразил я, хотя цветы совсем не походили на бомбу.
Меж тем заинтересованные Сиракузовы отложили мешок в сторону и начисто забыли про раскопки.
— А что он тут делает? — подозрительно спросили они меня.
— Спит, — сказал я.
— А почему? — спросили Сиракузовы.
— Устал, — сказал я.
На мой взгляд, уже не надо было взрывать Сиракузовых.
Но тут дядя Борис открыл глаза, посмотрел на обоих Сиракузовых, подвинулся немного в сторону и сказал:
— Садитесь. Я не сплю. Жду, когда будет принято одно очень важное решение. А куда вы собираетесь?
— На раскопки, — застигнутые врасплох, ответили Сиракузовы.
Дядя Борис оглядел мешок:
— С мешком?
— С мешком, — ответили Сиракузовы.
И тогда мы пояснили ему, куда и зачем собираемся и что думаем найти на городской свалке: может, автомобиль, а может, граммофон, а может, если повезёт, и первый фонограф Эдисона.
— Не знаю, как в Америке, — сказал дядя Борис, — а у нас свалку регулярно убирают, и ничего вы там не найдёте. А что касается граммофона, — тут он почесал бороду, — такой граммофон стоит на чердаке у бабушки Василисы. Я даже думал починить его, да руки не дошли.
Мы ахнули, а дядя Борис опять как ни в чем не бывало почесал бороду.
— Такой граммофон, который нам нужен? — спросили Сиракузовы.
— По-моему, — ответил дядя Борис. — А что касается автомобиля, то вы, братцы, уже его чините.
— Кто чинит? — не поняли Сиракузовы.
— Вы. На автобазе.
— Грузовик?! — ахнули Сиракузовы.
— Грузовик. Первая советская грузовая машина АМО. Ей без малого пятьдесят лет.
Дядя Борис ещё что-то хотел добавить, но тут окно в доме раскрылось и появились тётка Галина и Коля.
— Дядя Борис, — сказал официально Коля, — можете войти в наш дом.
Дядя Борис суетливо дёрнул себя за бороду.
— Вот оно, начинается, — сказал он.
И прошёл в дом.
Так за один вечер, ещё не начав раскопки, мы нашли два экспоната из недавнего прошлого нашего города: граммофон и грузовик АМО, а дядя Борис взорвал Сиракузовых изнутри: Коля разрешил ему жениться на своей маме, тётке Галине.
Когда я вернулся домой, Вера сказала, что пришло письмо от Кеши.
— Ну? — обрадовался я (я всегда верил, что Кеша нам напишет). — Где же оно?
— У Наташи, — сказала Вера. — Только она не даёт его.
— Почему? — удивился я.
— Говорит, что личное.
— Что значит — личное? — возмутился я.
— Ну, что это лично ей. От Кеши.
— А нам? — сказал я.
— А нам нет, — мрачно ответила Вера.
И я подумал, что все они одинаковые, эти Сиракузовы: сначала наобещают, а потом не делают.
13. Паника в доме
Дней через пять стали приходить первые телеграммы. Сначала принесли четыре штуки. Во второй день — двенадцать. А на третий — двадцать семь.
Родственники сообщали, что они приедут.
— Да кто их звал?! — ничего не понимая, вопрошал Сиракузов-старший.
— Какой организационный комитет? — вторил ему мой отец.
Они вертели в руках телеграммы и непонимающе смотрели друг на друга.
Всё это происходило у нас в доме, где по сигналу тревоги собрались все Сиракузовы, оба Зарынкина, тётка Галина со своим сыном Николаем, бабушка Василиса (её привёз на машине дядя Борис), Наташа, тётя Роза, моя мама, Вера, а в углу со своей неизменной фуражкой в руках разместился скромно Ферапонт Григорьевич.
— Это мы, — сказали Сиракузовы-младшие, — организационный комитет.
— В этом году, — пояснил я, — исполняется трёхсотдвадцатипятилетие нашей фамилии.
— Откуда вы это взяли? — несколько сбавив тон, заинтересованно спросил Сиракузов-старший.
— Высчитали, — сказал я. — Если первое упоминание о нашей фамилии относится к временам Лжедмитрия, то легко подсчитать.
— А ведь верно! — встрепенулась вдруг бабушка Василиса и, чтобы мы не поняли, добавила по-немецки: — У нас растёт достойная смена. Они ещё не раз постоят за честь нашей фамилии!
— Пожалуй, я им поставлю пятёрку по истории, — сообщил всем Михайла Михайлович.
Пётр и Павел скромно потупились, а мой отец сказал:
— Что ж, мы действительно можем гордиться своей фамилией.
— Мы тоже, — немедленно возразил ему Сиракузов-старший. — Однако где мы их всех разместим?
— В гостинице, — сказал я.
— Значит, я должен выселить других постояльцев? — спросил Сиракузов-старший.
— Человек пять — шесть я могу взять к себе, — сказала тётка Галина.
— Это не выход из положения, — возразил папа. — Ты пятерых, мы пятерых, они пятерых, бабушка Василиса десятерых. А куда остальные сто девяносто два?
Все посмотрели друг на друга, а Михайла Михайлович вдруг хлопнул себя по лбу и сказал:
— В школу! Летом освободится школа, и мы разместим их в классах! Так все туристы делают!
— К нам не туристы едут, а родственники, — сухо возразил мой отец.
— Мы их должны принять по-человечески. А где мы возьмём в школе столько кроватей?
Все снова замолчали и стали смотреть на нас: мол, видите, что вы здесь устроили?
Я подумал, что сейчас они нас выпорют. Тогда я сказал:
— Для женщин и детей мы поставим за нашим домом палатки. А мужчины пусть лезут на сеновал.
— Мы полезем! — закричали Сиракузовы.
— Придётся съездить в воинскую часть и попросить три большие палатки. И потом, я надеюсь, не все ещё приедут, — сказал Сиракузов-старший.
И тут свой голос подала Бронислава. Она спросила, где все будут обедать.
— У тебя в столовой, — сказал Михайла Михайлович.