Замок Менфрея, стр. 58

— Миссис Менфрей — это я.

— О! — воскликнула она, слегка покраснев. — Простите… я решила, знаете, по тому, как она себя вела… э-э… и когда я называла ее «миссис Менфрей», она не возражала… потому я и подумала…

Увидев в тот же день Джессику, я сказала ей:

— Оказывается, в штаб-квартире вас принимают за меня.

Она подняла свои безупречно очерченные брови в притворном удивлении.

— Да, — продолжала я, — одна из просительниц заявила, что в прошлый раз говорила с женой депутата. И это были вы.

Джессика пожала плечами:

— Это — на ее совести.

— Она была твердо уверена, ибо обращалась к вам как к миссис Менфрей и вы ее не поправили.

— О, она просто придумала это в свое оправдание.

Я посмотрела на нее: спокойная улыбка, прекрасные глаза, которые хранят свою тайну, ничем себя не выдавая, безупречно гладкая кожа, свежий цвет лица… И в эту минуту я подумала: «Если она желает занять мое место, она не остановится ни перед чем».

Глава 9

Бевил вернулся из Лондона и провел с нами все Рождество. В день праздника я проснулась рано. Меня разбудила суета в доме — слуги носились туда-сюда, чтобы приготовить пироги, дичь и домашнюю птицу. Они пребывали в таком радостном воодушевлении, что просто не могли соблюдать тишину, да в день Рождества никто от них этого и не требовал.

Бевил подарил мне бриллиантовый браслет, а Бенедикт ворвался в нашу спальню, чтобы показать, что он обнаружил в своем чулке, который Джессика велела ему повесить над кроватью.

— Посмотри, дядя Бевил! Посмотри, тетя Хэрриет!

Мы осмотрели подарки и повосхищались ими, и я подумала, как обрадовалась бы Гвеннан, если б могла сейчас его видеть; хотя и опечалилась бы тоже, потому что, именно исполняя ее волю, я вынуждена была ввести в дом Джессику.

Услышав, что Джессика зовет его обратно, я взяла Бенедикта за руку и отвела к ней; она стояла в коридоре в голубом платье, казавшемся элегантным только потому, что было на ней, и с подобранными волосами. С каждым днем она становилась все красивее.

Позже Бевил и сэр Энделион отправились на охоту; и звук их рогов эхом отдавался в доме, а когда они вернулись, во дворе по обычаю развели костры из вяза и дуба, обложенные ароматным дерном.

Явились певцы, чтобы исполнить рождественские гимны: пели они не слишком благозвучно, по вдохновенно.

На теплой отмели я сижу,

На теплой отмели, на теплой отмели,

На теплой отмели я сижу

В рождественский денек.

Солнечный свет заливал дом, а в открытое окно залетал юго-западный ветер. Было похоже, что к вечеру пойдет дождь. Обычная рождественская погода в Корнуолле — никакого снега. Если в Новый год нам удавалось увидеть несколько снежинок, они быстро таяли. На Рождество у нас бывало тепло и сыро.

Потом все собрались в зале, украшенном плющом и остролистом. На стол поставили чашу с приправленным специями элем, и сэр Эпделион выпил из нее за здоровье всех, живущих в доме; а потом чашу пустили по кругу, чтобы мы все могли из нее отхлебнуть.

Передавая мне чашу, Бевил весело расширил глаза.

— Счастливого Рождества, Хэрриет, — прошептал он, и я подумала: «Как я могла быть настолько безумна, чтобы усомниться в нем?»

В тот вечер я надела свое топазовое платье; по случаю праздника мы ужинали в большом зале, как повелось каждое Рождество — с тех пор, как сэр Эиделиои и Бевил себя помнили.

Пришли ряженые, и мы потанцевали с ними; а потом раздавали жителям деревни, явившимся поглазеть на представление ряженых, приправленный эль и пунш, шафранный пирог, картофельный пудинг, пирожки и имбирные пряники, как делали Менфреи на протяжении многих поколений.

Это был замечательный праздник.

А через несколько дней в Менфрее поднялась тревога.

Фанни сообщила мне новость, когда принесла поднос с завтраком. По ее лицу я сразу поняла, что она расстроена.

— Что такое, Фанни? — спросила я.

— Часы остановились, — коротко сказала она. — Часы на башне.

— Быть не может.

— И все же это случилось. Они показывают двадцать минут третьего. Внизу — настоящий скандал, я вам скажу. Дауни только что явился в дом на беседу с сэром Энделионом и с его сыном. Уж его ждет нагоняй, не сомневайтесь.Говорят, такого не случалось лет сто или больше.

— Сколько шума вокруг старых часов! — отвечала я.

Фанни посмотрела на меня странным взглядом и поставила поднос на постель. Вареные яйца, тонко нарезанный хлеб и масло, кофе и мармелад. Мое обычное меню с тех пор, как после своей простуды я стала завтракать в постели, но сегодня утром у меня не было аппетита.

Фанни стояла у края моей кровати.

— Вы знаете, что болтают люди. Они говорят, что это предвещает смерть в семье.

— Бабушкины сказки, — сказала я.

— Но они все еще остаются в силе.

Когда Фанни ушла, я заставила себя немного поесть, ибо не хотела никому показывать, как я расстроена. Как часы могли остановиться? Первой обязанностью Дауни было следить за тем, чтобы с ними этого не случилось. Их вовремя смазывали, чистили, за ними следили — только чтобы быть совершенно уверенными, что они не сломаются.

Как ни глупо казалось потворствовать суевериям, но мы жили в Корнуолле, и Менфреи были корнуолльцами.

Наверное, новость уже передается из уст в уста. Часы остановились! Одному из Менфреев грозит опасность.

Теперь все соседи станут следить за нами: они уже видят, как вокруг нас бродит смерть. Готовится нечто ужасное. У нас на острове поселился призрак; а теперь еще часы остановились. Разумеется, люди сочтут это дурными знаками.

Когда за тобой наблюдают с затаенным ожиданием, это действует на нервы. Если я или Бевил выезжали верхом во двор, все конюхи выбегали из конюшни, чтобы убедиться, что мы и вправду вернулись целы и невредимы. Они явно ждали, что нас принесут домой на носилках. Кроме того, меня не оставляло странное чувство, что роль жертвы отводилась именно мне. От этого становилось не по себе. Что, если они знают что-то, о чем я только догадываюсь? Говорят, когда мужчина предпочитает своей жене другую женщину, об этом обычно знают все, кроме его жены, до которой новость доходит в последнюю очередь.

Хорошо смеяться над суевериями, но в глубине души большинство людей к ним весьма склонны. Я тревожилась все больше. Мне вспомнились те два случая с ячменным отваром, о которых знали только мы с Фанни. Но может быть, не только мы? Был еще тот, кто пытался нас отравить? Но ведь это — нелепость. Глупые бредни Фанни! Она заразила меня своими страхами. Но только ли в этом дело? Я не могла сказать наверняка.

От Фанни толку не было никакого. Она упорно следила за мной, и, если я являлась домой позже, чем предполагалось, я находила ее в страшной тревоге. Один раз я слышала, как она молилась… Билли. Теперь она всякий раз обращалась к Билли.

Порой мне хотелось выбраться из дому, и я отправлялась по тропе, ведущей в Менфрейстоу. Отойдя немного, я садилась и, глядя на море, думала о прошлом — обо мне и Бевиле; как он нашел меня на острове, когда я сбежала из дома; как я встретила его на балу леди Меллингфорт. Но чаще всего мне вспоминался тот день, когда Бевил пришел в дом тети Клариссы повидать меня, а я задержалась, чтобы сменить платье. Это было еще до смерти Дженни, до того как я унаследовала огромное состояние. Если бы он тогда сделал мне предложение! Мне так хотелось верить, что именно это он и намеревался сказать мне.

Подозрения пропитывали все мои мысли, все воспоминания о прошлом.

Однажды, когда я сидела так на деревянной скамье, которую поставили здесь на утесе для усталых путников, на тропинке появился А'Ли.

Он поприветствовал меня, и я заметила, что его подбородок непроизвольно дрогнул, выдав его изумление.

— Я не я, если передо мной не миссис Менфрей!

— Как поживаете, А'Ли? — спросила я.