Кирклендские услады, стр. 24

— Бедное дитя, — проговорил он. — Как это ужасно для тебя. — Потом, взяв меня за плечи, отстранился, чтобы получше разглядеть, как я выгляжу. Я увидела в его глазах сочувствие и впервые ощутила, что нас связывает родство. — Теперь ты дома, — продолжал он. — Мы о тебе позаботимся.

— Спасибо.

— Я положила вам грелку в постель, — вмешалась Фанни. — Последнее время у нас туманы.

Тут я поняла, что мне оказывают необычайно теплый прием. Поднявшись к себе в комнату, я остановилась у окна, посмотрела на вересковую пустошь, и меня охватила горечь от воспоминаний о Габриэле и Пятнице. С чего я взяла, что в Глен-Хаус мне будет легче забыть их, чем в «Кирклендских усладах»?

Я снова окунулась в привычную жизнь. Встречалась за столом с отцом, и мы с трудом подыскивали тему для разговора. Он редко заводил речь о Габриэле, решив, как я догадывалась, не касаться больных вопросов. И, вставая из-за стола, мы оба вздыхали с облегчением.

Через две недели после моего возвращения отец снова куда-то уехал и вернулся, как всегда, подавленный. Мне стало ясно, что я не смогу выдержать жизнь в нашем доме. Я ездила верхом, ходила на прогулки и однажды отважилась даже проведать место, где впервые увидела Пятницу и встретила Габриэля. Но воспоминания были настолько тяжелы, что я решила больше даже не ездить в ту сторону. Если я хочу когда-нибудь обрести покой, надо запретить себе думать о Габриэле и Пятнице.

По-моему, именно в тот день я приняла решение изменить свою жизнь. В конце концов, я была молодой вдовой со средствами. Я могла купить дом, нанять слуг и зажить совсем по-другому, совсем не так, как жила до сих пор. Как мне не хватало преданного друга, с кем бы я могла посоветоваться. Будь дома дядя Дик, я доверилась бы ему. Я известила его о том, что овдовела. Но переписка наша была очень ненадежна.

Я носилась с мечтой о морском путешествии. Можно написать дяде Дику, встретиться с ним в каком-нибудь порту и обсудить все, что со мной произошло. Но пока я тешилась этой мыслью, возникла некая новая волнующая возможность, и, случись ей осуществиться, все мои планы можно было бы спокойно выбросить из головы.

Я места себе не находила, меня мучили сомнения, но я никому не заикнулась о своих надеждах. Прошло несколько недель, и я отправилась к нашему врачу.

Никогда не забуду, как сидела у него в кабинете, а в окна потоками вливался солнечный свет, и во мне росла уверенность, что история моего брака с Габриэлем еще не закончилась, хотя самому Габриэлю больше и не суждено в ней участвовать.

Как выразить мои чувства? Я была на пороге потрясающего события. Доктор улыбался мне. Он знал, какая участь постигла Габриэля, и считал, что мои новости — наилучший для меня выход.

— Сомнений нет, — сказал он. — У вас будет ребенок.

Остаток дня я тайно наслаждалась радостным открытием. У меня будет ребенок! Только досадно, что вынашивать его придется так долго. Я хотела, чтобы он появился немедленно, сейчас!

Вся моя жизнь преобразилась. Я перестала грустить о прошлом. Я верила, что Габриэль оставил мне ребенка в утешение, а значит, все было не напрасно. Сидя одна у себя в комнате, я вдруг сообразила, что раз это ребенок Габриэля, то, если родится мальчик, «Кирклендские услады» по наследству перейдут ему.

Не важно, уговаривала я себя. Ни к чему мне это наследство. Я и так могу дать ему достаточно. Рокуэллам вообще не надо знать, что он родится. Пусть все достается Люку. Мне безразлично! Однако эта мысль мучила меня. Мне вовсе не было безразлично. Если родится сын, я назову его Габриэлем, и ему должно принадлежать все, что ему положено.

На следующий день за ленчем я сообщила новость отцу. Он был поражен, потом я увидела, как розовеют его щеки, и поняла, что это от радости.

— Теперь тебе станет легче, — сказал он. — Господь благословил тебя. Это самое лучшее, что могло случиться.

Никогда еще он не был столь разговорчив. Он сказал, что необходимо немедленно уведомить семейство Рокуэлл. Он знал о слабом здоровье сэра Мэтью, и я догадывалась о ходе его мыслей. Он думал, что будет нехорошо, если Люк унаследует титул деда, ведь он должен принадлежать моему еще не рожденному сыну, если, конечно, это будет сын.

Его беспокойство передалось и мне. Я поднялась к себе в комнату и сразу написала Руфи. Писать такое письмо было нелегко, ведь Руфь никогда не испытывала ко мне дружеских чувств, и я могла себе представить, как ошеломит ее моя новость.

Письмо получилось официальное, но ничего лучшего я придумать не могла.

«Дорогая Руфь,

пишу, чтобы сообщить, что у меня будет ребенок. Врач заверил меня, что никаких сомнений быть не может, и я подумала, что следует сообщить Вашей семье, что скоро на свет появится новый Рокуэлл.

Надеюсь, сэр Мэтью оправился после приступа. Я уверена, его порадует, что у него будет еще один внук или внучка.

Я прекрасно себя чувствую, надеюсь, что и Вы тоже.

Шлю всем наилучшие пожелания.

Ваша невестка Кэтрин Рокуэлл».

Через два дня пришел ответ:

«Дорогая Кэтрин,

Ваши новости удивили и обрадовали нас.

Сэр Мэтью считает, что Вам необходимо немедленно приехать в «Услады», так как он и мысли не допускает, чтобы его внук родился где-то в другом месте.

Пожалуйста, не отказывайте ему. Он будет очень огорчен, если Вы не выполните его просьбу. У нас давняя традиция: все дети Рокуэллов должны рождаться в этом доме.

Пожалуйста, дайте мне знать, когда Вас ждать. Я все для Вас приготовлю.

Ваша золовка Руфь».

Я получила письмо и от сэра Мэтью. Почерк был не очень твердый, но письмо дышало теплотой. Он писал, что скучает без меня и в это печальное время не было для него большей радости, чем моя новость. Я не должна его разочаровывать. Он ждет, что я скоро вернусь в «Кирклендские услады».

Я понимала, что он прав. Мне необходимо вернуться.

Руфь и Люк приехали в Кейли встречать меня. Они приветствовали меня, казалось бы, радостно, но я не была уверена в их искренности. Руфь сохраняла невозмутимость, а Люк, как мне подумалось, растерял часть своей веселой беззаботности. Еще бы, размышляла я, легко ли, свыкнувшись с тем, что ты скоро унаследуешь все, о чем мечтал, узнать вдруг о новом возможном претенденте? Конечно, все зависит от того, насколько сильно он жаждал этого наследства.

По дороге домой Руфь заботливо расспрашивала меня о моем самочувствии. Мы миновали вересковые пустоши, въехали на старый мост, и я с волнением увидела развалины аббатства и сами «Услады». Выйдя из экипажа, мы поднялись на крыльцо, и мне почудилось, что черти на барельефах смотрят на меня самодовольно и злобно, как будто говорят: «Ну что, не удалось сбежать?» Но, входя в дом, я чувствовала себя уверенной. Теперь у меня есть кого любить, есть кого защищать. Жизнь моя перестала быть бессмысленной, и я снова смогу стать счастливой.

Глава 4

В доме меня уже ждали сэр Мэтью и тетя Сара. По очереди они обняли меня, да с такой осторожностью, будто я была сделана из фарфора, и я не могла сдержать улыбку.

— Не бойтесь, не разобьюсь, — сказала я, и все сразу встало на свое место.

— Какая новость… какая чудесная новость, — повторяла Сара, вытирая глаза, хотя слез я не заметила.

— Это так много значит для всех нас, — сказал сэр Мэтью. — Огромное утешение.

— Мы уже говорили ей об этом, — вставила свое слово Руфь. — Правда, Люк?

Люк улыбнулся, и к нему вернулась его прежняя панибратская манера.

— Говорили ведь, Кэтрин? — спросил он. Я уклонилась от ответа и просто улыбнулась ему.

— Я думаю, Кэтрин устала и с удовольствием поднимется к себе, — сказала Руфь. — Послать вам чай наверх, Кэтрин?