Кирклендские услады, стр. 18
Я снова принялась звать Пятницу и вдруг заметила, что с тех пор, как я пришла сюда, сильно стемнело. Вечером небо быстро меняет цвет, и теперь красный фон затягивался серой дымкой. Солнце зашло, скоро меня поглотит темнота.
Я попробовала вернуться тем же путем, каким пришла, но через несколько минут поняла, что попала в ту часть развалин, где еще не была. Передо мной оказались остатки лестницы, уходящей вниз, в темноту. Я поспешила прочь. Споткнулась о гряду камней и едва удержалась на ногах. Больше всего я боялась сломать ногу и остаться пленницей развалин на всю ночь. От одной мысли об этом я чуть не теряла сознание.
Я сама себя не узнавала. Что со мной? — спрашивала я себя. Чего я боюсь? Здесь нет ничего, кроме кирпичей и травы. Но какой толк уговаривать себя? Я все равно боялась.
Наугад я двинулась дальше. Мной владела одна-единственная мысль, одно страстное желание — скорее вырваться из кирклендских развалин.
Только теперь, заблудившись, я поняла, как велико аббатство, и сердце мое сжималось от страха, что я так и застряну в здешнем каменном лабиринте. С каждой секундой становилось темней, а я так рвалась выбраться отсюда, что совсем потеряла голову и не представляла, в какую сторону идти. Когда же мне наконец удалось выйти из развалин, оказалось, что я нахожусь в дальнем конце аббатства и теперь руины отделяют меня от дома.
Ни за что на свете я не согласилась бы вновь пойти тем же путем, каким вышла. Да это было бы затруднительно. Я бы опять заблудилась среди камней. Поэтому я пустилась бегом в обход страшного места и бежала, пока не очутилась на дороге. Прикинув, куда идти, я зашагала очень быстро, то и дело переходя на бег.
Поравнявшись с рощицей, через которую вилась дорога, я вдруг увидела, что навстречу движется какая-то фигура. И меня охватил ужас. Но потом я различила знакомые очертания, и знакомый голос воскликнул:
— Привет! Никак, за вами черти гонятся?
В голосе сквозила явная издевка. Это рассердило меня, и страх прошел.
— Я заблудилась, мистер Редверз. Но сейчас, по-моему, иду правильно.
Он рассмеялся:
— Правильно. Но могу показать вам путь короче… если позволите.
— Разве эта дорога не ведет к «Усладам»?
— В конце концов приведет. Но если пройти через эту рощу, путь будет на полмили короче. Разрешите сопровождать вас?
— Благодарю вас, — ответила я холодно. Мы пошли рядом, и он старался подладиться к моим шагам.
— Как вы оказались здесь одна в такой час? — спросил он.
Я сказала, что куда-то запропал Пятница и я пошла его искать.
— Не следовало уходить одной так далеко, — сказал он с упреком. — Сами видите, как легко заблудиться.
— Днем я бы сразу нашла дорогу.
— Но сейчас не день. А ваш Пятница наверняка увязался за какой-нибудь собачонкой. Пес всегда остается псом.
Я не ответила. Мы миновали рощу, и я увидела «Услады». Через пять минут мы были дома. Габриэль, Руфь, Люк и доктор Смит встретили нас во дворе. Они искали меня. Доктор приехал навестить сэра Мэтью и узнал, что я исчезла. Габриэль так волновался, что впервые за нашу совместную жизнь рассердился на меня. С трудом переводя дыхание, я объяснила, что разыскивала Пятницу, заблудилась в развалинах, а на обратном пути встретила Саймона Редверза.
— Нельзя вам выходить из дома одной в сумерки, — мягко пожурил меня доктор Смит.
— Любой из нас пошел бы с вами, — с упреком сказал Люк.
— Знаю, — с облегчением улыбнулась я, счастливая оттого, что вернулась. — Благодарю вас, мистер Редверз, — добавила я, повернувшись к Саймону.
Он насмешливо поклонился.
— Для меня это было удовольствие, — проговорил он.
— А Пятница вернулся? — спросила я Габриэля.
Он покачал головой.
— Завтра объявится, — вставил свое слово Люк.
— Надеюсь, — отозвалась я. Габриэль обнял меня:
— Сегодня мы ничего не можем сделать. И у тебя усталый вид. Пойдем в дом.
Казалось, все наблюдают за нами. Я обернулась и сказала:
— Спокойной ночи…
Их ответ я услышала, уже входя в дом.
— Никогда не видел тебя такой бледной и усталой, — сказал Габриэль.
— Я думала, что никогда не вернусь.
Он засмеялся и снова обнял меня. Потом вдруг сказал:
— Правда, у нас был чудесный медовый месяц? Только очень короткий. Надо его продлить. Я часто думаю, что хорошо бы нам поехать в Грецию.
— «О, светлый край златой весны, где Феб родился, где цвели искусства мира и войны, где песни Сафо небо жгли», — продекламировала я звонко (Байрон. «Дон Жуан», перевод Гнедич.).
Несмотря на беспокойство о Пятнице, я испытывала огромное облегчение, оттого что цела, невредима и вернулась домой. Конечно, это было довольно глупо.
— Скажу, чтобы тебе принесли горячего молока. Быстрее заснешь, — сказал Габриэль.
— Габриэль, Пятница у меня из головы не выходит!
— Он вернется. Поднимайся к нам в комнату, а я пойду на кухню, распоряжусь насчет молока.
Я пошла наверх, думая о том, какой Габриэль деликатный, как заботливо относится к слугам. Ведь в таком большом доме им приходится без конца бегать вверх-вниз по лестницам.
Войдя в комнату, я увидела пустую корзинку Пятницы и опять расстроилась. Вышла в коридор и еще раз покричала его. Старалась успокоить себя, что он гоняется за кроликами — это было его любимое занятие, и я знала, что при этом он забывает обо всем. Может быть, действительно утром он вернется. Понимая, что больше сделать ничего не могу, я разделась и легла в постель.
Я так устала, что, когда вернулся Габриэль, почти спала. Он сел на край постели и заговорил о нашей поездке в Грецию. Казалось, эти планы очень его увлекли. Но вскоре вошла служанка, неся на подносе молоко для меня. Я совсем не хотела молока, но все-таки выпила, чтобы сделать приятное Габриэлю, и через несколько минут крепко заснула.
Меня разбудил громкий стук в дверь. Я неохотно вынырнула из глубокого сна — так крепко мне редко случалось спать. Сев на постели, я увидела Руфь. Она была белая как мел, глаза широко раскрыты.
— Кэтрин! — твердила она. — Просыпайтесь! Да проспитесь же, ну пожалуйста!
И я поняла: случилось что-то страшное. Поискала глазами Габриэля, но его в спальне не было.
— С Габриэлем беда, — сказала Руфь. — Приготовьтесь к худшему.
— Что… что с ним? — воскликнула я. Слова с трудом шли с языка.
— Он умер, — объявила она. — Покончил с собой.
Я не поверила. Наверное, я еще сплю, подумалось мне, сплю и вижу какие-то невероятные сны.
Габриэль… умер? Это невозможно! Как же так? Ведь совсем недавно он сидел рядом со мной на постели, смотрел, как я пью молоко, и говорил о поездке в Грецию.
— Я считаю, мне надо сказать вам все, — продолжала Руфь, не сводя с меня глаз, и не было ли в ее взгляде обвинения? — Габриэль бросился с балкона. Его только что нашел один из конюших.
— Не может быть!
— Вам лучше одеться.
Я выбралась из постели. Руки и ноги у меня тряслись, и единственная мысль завладела мною: «Неправда, Габриэль не мог убить себя!»
Глава 3
Итак, не прошло и недели после моего приезда в «Кирклендские услады», как в доме разыгралась трагедия. Я плохо помню последовательность событий того дня. Помню одно: мной владело какое-то оцепенение, уверенность, что произошло неизбежное, то, чего я ждала и боялась с первой минуты, как переступила порог этого дома.
То страшное утро я по настоянию Руфи пролежала в постели и вот тут поняла, какой у нее сильный характер. Пришел доктор Смит и дал мне успокоительное. Он сказал, что это необходимо, и я проспала до обеда.
Вечером я присоединилась к остальным членам семьи, ждавшим меня в так называемой «зимней гостиной» — небольшой комнате на втором этаже. Ее окна выхолили во внутренний двор, и зимой в ней было теплее и уютнее, чем в других помещениях. Здесь собрались все — сэр Мэтью, тетя Сара, Руфь, Люк. С ними был и Саймон Редверз. Войдя, я почувствовала, что все взгляды обратились на меня.