Свет не без добрых людей, стр. 61

- У Лиды приятный голос… Между прочим, мне говорили, что ты прекрасно поешь.

- Как все.

Михаил подошел к окну, вслушиваясь в песню соседей, глядя в густеющую вечернюю синь. Он не видел проходящего мимо их дома Сергея Сорокина, который знал, что Вера у Михаила, сгорал от ревности и обиды, хотел к ним зайти, но не мог никак решиться, боясь встречи с Незабудкой. Миша не видел Сорокина, но почему-то подумал о нем.

Эта мысль, как электрическим током, пронзила его, напомнила о том, что Сорокин неравнодушен к Вере. А она? Как хотелось ответа. В совхозе уже поговаривали, что у артистки с учителем любовь. А.вдруг это правда!..

- Верочка… Можно задать тебе один вопрос? - Он, не поворачивая головы, по-прежнему смотрит в окно.

- Пожалуйста, Миша. - Вера напряжена, она что-то чувствует в его словах и тоне, ждет чего-то важного.

- Ты… когда-нибудь… любила?

Михаил ждет ответа, и Вера понимает, что каждый миг ее промедления посеет в нем подозрение и недоверие. Взвешивая и обдумывая свой ответ, она торопится произнести хотя бы первые слова:

- Любила ли? - протяжно и вслух повторяет Вера. - Даже самой странно - до девятнадцати лет ни разу ни в кого не влюбилась… Наверно, потому, что ребята мне встречались все какие-то такие… вроде вашего Сорокина.

Михаил резко отвернулся от окна и выжидательно смотрит на нее, будто просит продолжать недосказанное. И взгляд у него такой понятный, насквозь ясный и доверчивый. Принимая вызов его взгляда, она говорит мягко, откровенно:

- Ты первый человек, не похожий на других. Ну, какой-то не такой, как те…

Михаил делает быстрый шаг к ней навстречу, Вера стоит посредине комнаты под самым абажуром, в лучах которого, точно волокна нагретого июльским полднем воздуха, переливаются ее шелковистые, уложенные пышной копной, волосы. При этом свете, в окружении густо-зеленых цветов, в пряном аромате герани, увенчанная короной волос, в золотистом сиянии нимба, она кажется царевной из чудесного мира юношеских грез. Она не двигается с места, не идет к нему навстречу и не отступает, лишь руки, жаркие и нежные, скорее инстинктивно, чем осмысленно, поднимаются на уровень трепетной груди, будто для слабой защиты, да маленький рот полуоткрыт в застывшей, врасплох застигнутой позе, готовый что-то сказать и растерянно безмолвный. Он берет ее руки, пахнущие травами, маем, облаками, радугой и теплыми ливнями, подносит к своим пересохшим губам, робко и неумело целует их и, будто сквозь сон, слышит, как она, точно золотая береза, роняет тихие, молящие слова:

- Не надо… Миша… Не нужно… Мне уходить пора… Я уйду…

В этот момент на лестнице послышались негромкие шаги. Михаил выпустил ее руку.

В дверь постучали. Вошли Нюра и Лида.

- Мы не помешали? - с ехидным лукавством спросили одновременно. - Добрый вечер.

- Здравствуйте, - ответила смело, стараясь замять свое смущение, Вера. Но разве скроешь то, что написано на лице горячей краской!

Михаил ответил на приветствие девушек недружелюбным молчаливым взглядом. Казалось, еще секунда, и он спросит их грубо и резко: "Ну, зачем пришли?.." Девушки и сами это понимали, слишком выразителен был его взгляд, потому и поспешили опередить.

- А как же с обещанием, Мишенька? Ты нас подводишь. - Сладенький, вкрадчивый голос Лиды неприятно жужжит в ушах Михаила.

- Ты о чем? - мрачно спрашивает он, ожидая какого-нибудь подвоха; знает, что пришли не по делу, что глупая ревность Нюры привела их сюда.

- Уже забыл? - сверкнула колюче глазами Нюра. - Что-то быстро.

В тоне ее Лида уловила опасный, рискованный вызов, поспешила смягчить:

- Электростанцию, Мишенька, и сегодня не делали? Федя весь вечер песни пел, опух от безделья. Или решили совсем не делать?

Михаил смотрит на нее пристально, тяжело и сокрушенно улыбается. Лиде становится неловко, от смущения она теряется и отводит блуждающие глаза, ища, за что бы ухватиться.

Ее выручает Вера:

- Мне пора. До свидания, - говорит она.

- Подожди, я провожу тебя, - спокойно и уверенно говорит Михаил.

"Они уже на "ты", - с немым удивлением замечают девушки. - Вот так да!"

Михаил берет свою и Верину корзинку с грибами и отворяет дверь, чтобы пропустить вперед себя гостей. Потом дает свою корзинку грибов Лиде:

- Возьми, соседушка, на завтрак.

- Спасибо, - скороговоркой роняет Лида и не решается, брать ей грибы или не брать. Побеждает сила привычки - Лида берет корзину. А Нюра полушутя-полувсерьез спрашивает:

- А мне?

- Тебе в другой раз, - отвечает Михаил.

На улице он весело и бойко желает Лиде и Нюре спокойной ночи и, взявшись за ручку Вериной корзины, уходит в сторону дома Посадовой. Ярко и суматошно, как высокие звезды, мигают Лидины глаза от удивления.

- Окрутила парня, - вырвалось у нее, как вздох.

- Ничего, посмотрим, - с жестокостью, намеком и затаенной угрозой прозвучал твердый глуховатый голос Нюры.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Роман Петрович Булыга стоял в своем кабинете у окна и устало глядел на будущий парк, только что заложенный молодежью. Рабочий день давно окончился, секретарша ушла, оставив на директорском столе кипу бумаг, в доме стояла тишина, располагающая к спокойному раздумью. Такие минуты редко случались в жизни Булыги, до предела заполненной бесконечными заботами и неизбежной суетой. Умиленно глядя на молодые клены, липы, тополя и ясени, Роман Петрович чувствовал внутреннюю удовлетворенность: он умел радоваться любому свершению - построенному складу, купленному племенному быку, смонтированному радиоузлу. "Вот только приживутся ли все деревья? - с присущей ему заботой думал директор. - Да, молодежь горячая пошла, но многого в хозяйстве не соображает. Не понимает главного - каждое дело стоит затрат, обходится в копейку, повышает себестоимость продукции".

Правда_; расчистка гая и посадка нового парка совхозу ничего не стоила - это результат молодежных воскресников. Но комсомольцы так разбежались в своих фантазиях, что теперь их не остановишь. Требуют построить мост через реку, чтобы связать центр усадьбы с гаем. Конечно, мост - не плохое дело. А кто будет финансировать строительство, за чей счет строить? Положить его на себестоимость продукции Роман Петрович не согласен. Государство требует много свинины и молока, притом - дешевой свинины, дешевого молока. Молоко и мясо - жизненная необходимость, а мост это уже роскошь. Есть кладка - и хорошо. Весной сносит - не беда, новую соорудим. Роскоши Булыга не любил и готов был отказывать себе во многом. И плотина, которую предлагают строить комсомольцы, чтобы поднять уровень Зарянки, - тоже недопустимая роскошь. Правда, Федор Незабудка утверждает, что совхоз не понесет никаких затрат, все будет сделано руками комсомольцев и в свободное время. Но Булыга не верит этим сказкам. Придется бросить на строительство плотины самосвалы, бульдозеры - не будешь же вручную таскать камни и рыть землю. Опять же, расход горючего, моторесурсы, кой-какие стройматериалы. А смысл какой, что за польза? Подумаешь - полноводной река станет, больше рыбы разведется, хороший пляж устроят, с вышки будут нырять в воду. Это уже роскошь. И пианино, о котором парторг и комсорг прожужжали ему все уши, тоже вещь ненужная для совхоза. Стоять будет в клубе, каждый мальчишка бренчать будет, сломает, а оно больших денег стоит. Есть баян, аккордеон, балалайки и прочие гитары - пожалуйста, занимайтесь самодеятельностью. А пианино ни к чему - уж лучше на эти деньги купить медные трубы, завести свой духовой оркестр. Это все-таки солидно. Скажем, торжественное собрание идет: оркестр исполняет гимн. Вручают премии передовикам - оркестр играет туш. Все, как положено, настроение создает. Или даже просто в выходной день спортивные состязания либо обыкновенный отдых в гаю - снова оркестр не помешает. А пианино что, баловство одно, интеллигентская забава.