Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую, стр. 69
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАЯ
ПИР НА ВЕСЬ МИР
Илья и Сокольник кружили по улицам. Искали, где бы пристроиться на ночлег, но так ничего и не могли найти. Пора было кормить коней, да и самим поесть и привести себя в порядок после долгого пути. Илья даже стал подумывать, не поехать ли в княжеский дворец. Там, наверное, тоже полно гостей, но всё же для старшего дружинника сыщется место. Мало ли на подворье строений и служб, где отдыхают свободные от дежурства стражники или почуют дружинники. Не очень хотелось ему туда ехать просить пристанища, но, видно, ничего не поделаешь. Не ночевать же им на улице. Куда ни постучишься — нет мест. Выглянет хозяин, увидев перед собой немолодого дружинника, поклонится и тут же разведет руками — мол, рад бы услужить, но сами видите… Забиты все гостиницы, постоялые дворы, дома горожан. Тут расположилось многочисленное семейство боярина, здесь стоит купчина с товарищами. Вот еще один терем, но, пожалуй, сюда и стучаться не стоит. Тоже, верно, все занято. Во дворе холопы ловят испуганно кудахтающих кур. На крылечке стоит молодая, ладная собой женка в цветастой шали и отдает повеления. А на втором этаже на открытой сеннице, подпираемой снизу резными столбами, сидит, отдыхая, молодой боярин. Одет по-домашнему — без кафтана. Но рубаха на нём нарядная, шелковая. Удобно устроился на низком стульце, вытянул ноги в узконосых сапожках. В руках книжица. Сидит, почитывает. Илья уже хотел тронуться дальше, как вдруг боярин вскочил со стула, перевесился через ограду, чуть было вниз не перевалился.
— Илюша! Друг ненаглядный!
Глянул Илья и ахнул. Да ведь это же Алёша! Алёша Попович!
Алёша резво сбежал с лесенки. Илья соскочил с коня. Обнялись, расцеловались.
— Здравствуй, Алёша!
— Здравствуй, свет Илюшенька! Здравствуй, дорогой!
Стоят, улыбаются, друг дружке в глаза заглядывают. Не виделись столько времени, вроде и сказать есть о чем, только сразу слов не найти. Но всё равно оба рады встрече.
— А ты, брат, посолиднел, и в волосах вон серебро проступает.
— Зато ты, Алёшенька, все такой же молодой. Молодой, а всё равно не признал я тебя. Поглядел, ну, думаю, важный боярин сидит.
Посмеялись. Тут только глянул. Алеша па спутника Ильи и сразу догадался.
— Да что же ты молчишь! — закричал. — Вот он значит каков — твой Сокольник! Слышал, слышал я про радость твою. Сначала не верил. Илья, говорят, сына нашел. Какого такого сына, думаю. Ни слова ни когда не слыхал про сына. Ну а потом, когда узнал про ваш… — Про ваш бой, хотел сказать Алёша и не договорил. Сам себя перебил и сказал, глядя на Сокольника: — Что ж, хоть и вырос в половецкой кибитке на кобыльем молоке, а хорош молодец!
Обнял спешившегося Сокольника, а потом — снова Илюшу. Так и стояли они посреди дороги, мешая проезду, пока Алеша не спохватился:
— Да вы куда ехали сейчас? Где остановились?
Услыхал, что Илья в поисках ночлега собирался было во дворец, засмеялся, хлопнул Илюшу по плечу:
— Каким ты был, таким остался! Не хватало тебе ещё вповалку с младшей дружиной спать! Обойдемся и без княжьего гостеприимства!
Кликнул холопов, чтобы приняли у Ильи и Сокольника коней.
— Уж не твои ли это хоромы? — спросил Илья, видя, как кидаются челядинцы исполнять Алешины повеленья.
— Нет, не мои, — улыбнулся Алеша, — одной вдовицы купеческой. Она после смерти мужа, чтобы прокормиться, пускает на постой гостей. Я в этой гостинице всегда останавливаюсь, когда приезжаю в Киев. Удобно — и терем добрый, и от дворца близко. Ну и хозяйка хороша! Сейчас я вас с ней познакомлю.
— Спасибо, хозяюшка! — поблагодарил Илья приветливую женку, оглядывая светлую, чисто прибранную горницу, и добавил шутя, показывая на мягкие постели под шелковыми стегаными одеялами: — На таких ложах даже боязливо спать — ляжешь и утонешь и перине.
— Ничего, вот боярин не жалуется, — бойко отвечала хозяйка, скосив глаза на Алешу. — Ну вы располагайтесь, отдыхайте. Небось устали с дороги.
Слуги, расседлав коней, вносили поклажу. Один невысокий, круглолицый, одетый не в сермягу, как другие, а в господское платье, как вошел с тюком в руках, так и застыл посреди горницы, чуть тюк не выронил. Стоит, глаза переводит с Ильи — на Сокольника и опять — на Илью.
— Или не признал меня, Илья Иваныч?
— Торопок!
— Он самый!
— Ну что ты будешь делать! И Алёшу не признал и тебя, — отвечал Илья, обнимая старого знакомца. У Торопка на реснице слеза повисла, а рот в улыбке до ушей. Смахнул слезу Торопок, кивнул на Сокольника:
— Я думал, видение мне какое, будто святому мученику, — до того сын твой на тебя, Илья Иваныч, походит. Ну точь-в-точь ты был таким тогда под Черниговом!
Там, под Черниговом, и свела их всех троих судьба — Илью, и Алёшу, и Торопка. Заодно и познакомила и на верность испытала.
— А он все со мной с тех самых пор, — сказал Алёша, — так и живём вместе. Ну ладно, ещё успеете поговорить, а сейчас дай им, Торопок, умыться и за конями пригляди.
Не успели постояльцы смыть дорожную пыль и почиститься, как пришёл холоп звать их к ужину. В нижней горнице хлопотала давешняя женка. Не зря хвалил Алеша вдовушку. Да и она, видно, уважала поповича. Расстаралась для дорогих гостей. Полный стол всякой снеди понаставила. Илья с Алёшей щи хлебают в охотку, нахваливают хозяюшкину стряпню, а Сокольника капустный дух не приманил — на говядину налёг.
— Не ожидал я тебя, брат, встретить в стольном, — говорит Алёша, глядя на друга весёлыми глазами, — ты ведь не очень охоч до княжеских пиров. Хотя при Владимире Святославиче, помнится, и ты любил застолье и веселье. Не скучали мы тогда во Владимировой гриднице. Хороший был князь! Умел и, взыскать, умел и наградить.
— Владимир о земле своей пёкся и одаривал дружину за ратный труд, — возражает Илья.
Всегда, когда встретятся после долгой разлуки старые товарищи, непременно зайдет у них разговор о былых временах, о только им памятных случаях:
— …А помнишь ту ночную переправу? Месяц, как назло, висит над рекой, будто светильник. «Ну, — думаю, — сейчас как возьмут нас лучники на пристрел…»
— А тогда под Седневом? Тоже ночью дело было…
Хозяйка, чтобы не мешать друзьям наговориться вдоволь, потихоньку отошла. Сокольник своим делом занят: перед ним на блюде, где недавно лежало мясо, растёт гора дочиста обглоданных мослов. А Илья с Алёшей ведут в два голоса:
— В ту ночь, помнишь, Добрыня ещё велел всем ратникам головы белым повязать, чтобы во тьме свои своих не зарубили. Рубахи на тряпицы разорвали, а Данила Монах…
— Где он сейчас? — спросил Илья. — В монастырь не ушёл ещё?
— Да нет, всё в дружинниках, — отвечал Алёша, смеясь.
Данила был старый Алёшин приятель. Они вместе учились в монастырской школе. Данила до того учён был, что даже в поход возил с собой книги. И всё говорил, что в дружинниках он пребывает временно и, как только разобьют поганых степняков, он непременно снимет кольчугу, оставит меч и уйдёт в монастырь. Поэтому и прозвали его Монахом. Но при всём при том был Данила отважным воином и добрым товарищем. Это уже Илья не с чужих слов знал — не раз приходилось им сражаться бок о бок.
Слуги убрали грязную посуду. Сокольник еще раньше, насытясь, вылез из-за стола, сел посреди горницы на ковер, скрестив ноги, как привык сидеть на кошме в половецкой кибитке. Сидит и слушает — про бой под Черниговом, про Тьмутараканский поход, про оборону Киева…
Сильно разгневался тогда князь на киевлян, — говорит Алёша. — Иноземные купцы всё в толк не могут взять, зачем вдруг понадобилось переносить торг.
И правда, торговые гости, бывавшие в Киеве в прошлые годы, удивлялись. Торговые ряды были так удобно расположены на низком берегу неподалеку от причалов. Размещался здесь торг с незапамятных времен. Казалось, лучше места для торговой площади и придумать нельзя. Рядом Днепр. Корабли подходят чуть ли не к самому рынку. Легко перевезти или перетащить товары. А вот, поди ж ты, порушили, снесли, разобрали все многочисленные лавки, амбары, склады, будки, помосты. Даже площадь, где они стояли, застроили — будто и не было её. Волоки теперь товары на Гору, где нынче находится главный рынок.