Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую, стр. 44

— Василиса, любушка, где ты?

Что-то зашуршало, выползла из-под лесенки холопка-служанка, кинулась в ноги.

— Беда, господине, не уберегли Василисушку, нашу госпожу…

Затряс Данила холопку:

— Где она? Куда пошла? Отвечай! Толком отвечай! Убью! К Днепру? К Почайне? К Лыбеди? На какую кручу?

Никак в толк не возьмёт холопка — о чём пытает господин. Почему вдруг Днепр, Почайна, Лыбедь? Какая круча? Как ушёл он, правда закручинилась Микулишна, пригорюнилась. Сидела посреди горницы простоволосая, нечесаная. Но потом поднялась. Прибралась. Велела возок закладывать, к заутрене ехать. Людей тоже отпустила, чтобы шли в церковь. Только ей, холопке-челядинке велела на хозяйстве оставаться. «Сама за тебя помолюсь». Подали возок. Вышла Василиса Микулишна к воротам. Вдруг, откуда не возьмись, какие-то люди на конях. Подъехали, спросили Данилу. «Нет его, — отвечала Василиса, — ввечеру ужо приходите». Стала в возок садиться. Только села, один из конных к ней спрыгнул. Дверцы за собой захлопнул. Возницу ножом в спину. Охнуть не успел холоп, сполз на землю. На его место вскочил другой разбойник. Взмахнул кнутовищем, и возок умчался. Те, кто остались, затащили возницу во двор, кинули в кусты. Ну, конечно же, разбойники! Ворвались в мирный дом, убили холопа — вон он, в кустах валяется. Мухи его уже обсели, почуяв проступившую на спине сквозь рубаху кровь. Увели лошадей с возком. Увезли мужнюю жену. Самый что ни на есть настоящий разбой!

Отчего Данила Ловчанин не кричит народ, не зовет стражей? Отчего не кидается по следу? Уж он, Ловчаиин, — охотник, разведчик. Он умел выслеживать звериные тропы в дремучих древлянских лесах, выискивать вражьи следы в бескрайних степях. Гляди, Данила, на дорожной пыли ясно отпечатались колеса возка. Бери коня, скачи следом! Отчего же стоит Данила, точно каменный, посреди двора? Иль не жаль ему молодой своей жены? Или горем его так ушибло, что лишился Данила Ловчанин ума? Вошел в дом, сел в пустой горнице на лавку, стиснул руками голову. Холопка в страхе снова забилась под лесенку. По-прежнему качаются, скрипят на ветру распахнутые ворота. Но вот кто-то пришел во двор, притворил их изнутри. Может, друг Данилкин, Илья, прослышав про беду, прибежал на помощь? Нет, не он. Может, кто из соседей заглянул? Нет, это не сосед. Вошёл незнакомец, по-хозяйски засунул в ворота засов. Не спеша прошел в дом, в горницу, где на лавке сидит Данила. Встал молча, не приветствовал хозяина. И тот не поинтересовался — кто да зачем пожаловал, будто наперёд знал. Спросил только хрипло:

— Где жена?

Незнакомец ответил мирно:

— Не горюй, В добром месте, в безопасности. Пошумела немного, теперь успокоилась. И тебе велено передать, чтобы был спокоен. Езжай в Дерева. Выполняй, что велено. Жена твоя живёт, как боярыня, ни в чём не нуждаясь. Выполнишь приказ, получишь же ну назад в целости и сохранности. Да, может, к тому времени уже не одну, а с сыном, — усмехнулся, чуть покривив губы. Данилу будто огнем полоснуло. То всё слушал спокойненько, сидел не шелохнувшись. Вскочил, как барс раненый, стиснул незваного гостя за горло.

— Где жена? Куда запрятали? Говори?

Еле выдрался незнакомец, хрипя и задыхаясь, отрывал Данилкины руки, сжимавшие мертвой хваткой. Еле отцепился. Сплевывал кровь с разбитых губ. Но сказал не зло, устало:

— Не знаю я, где твоя жена, друг. — Укорил: — Ну, убьёшь меня, кому от этого полегчает? Не в моей она воле, не в моей власти.

Данилка и сам понимал: это — холоп, человек подневольный. Велели ему — вот и пришел. А Василису увез Мышатычка. Не зря грозил: «Заставим!»

Словно издали, слышал Данилка мирный усталый голос:

— Делай, что велено. Не мешкай. Все уладится. Не тужи. За холопа своего — велено передать тебе — золотом втрое получишь. Верный холоп был. Понимаю — жаль. Ну что поделаешь!

И уже с порога:

— Не мешкай, а то жена заскучает.

Данила не мешкал. Посидел еще немного, прошелся по пустому дому, задержался у лавки, на которой брошена наспех лежала женина шаль. Постоял перед образами, перекрестился широко. Прошёл расчищенной дорожкой мимо убитого холопа за кусты. Перехватив посреди древка, с размаху воткнул копьё в землю. Не острым концом, как метнул бы во врага — тупым концом кинул. Но, видать, была ещё силушка в руках у Данилы Ловчаяина. И глаз был ловко наметан. Глубоко воткнулось копье в землю, сверкая на солнце, чуть подрагивало нацеленное косо острие.

Вопли холопки взбудоражили улицу. Распахивались ставни, раскрывались ворота. Сбегался народ — кто с ведром, кто с топором, кто просто так. Пожар? Разбой? Или драка?

Ещё издали услышал вопли челядинки Илья Муравленин, понапрасну искавший все дни Данилку. Пустил вскачь коня. Соскочил у ворот. Протиснулся, чуя недоброе, сквозь толпящийся народ, глянул через головы. На собственном копье, как жук на игле, свисал русой головой к земле давний друг, весёлый человек Данила Ловчанин.

Судачили люди:

— У Данилы Ловчанина жену увезли.

— Небось Чурила. Они с Меньшиком Путятиным да с княжичем налетят на конях, похватают девиц или молодых женок, опозорят.

— Да небось женки эти сами хотят, чтобы их умыкнули. И по нашей улице не зря Чурила — Рыжая голова туда-сюда ездил. Сбежала с ним Василиса, Данилкина жена.

В княжеский дворец скакали гонцы. Прибывали по-тихому неприметные люди. Думный боярин торопливо распечатывал грамоты. Ждали дурных вестей — из Переяславля от брата-наследника, из Древлянской земли, из Польши. Но все было тихо.

Алеша Попович благополучно доскакал со своим слугой Торопком. Гулял-погуливал по Переяславлю, как ни в чем не бывало, будто и не он опрокинул половчанина. Брат-наследник молчал. Словно ничего ему не было известно про тайный сговор со степняками.

Думцы были крепки задним умом. В Переяславль поскакал гонец с княжеской грамотой. Не брату своему двоюродному писал Великий князь, приглашая его на совет в стольный град, не боярину подчиненному слал повеление явиться перед свои очи. А дарил он своей милостью безродного поповича, храбра Алешу, с честью звал его приехать в Киев.

На пиру в большом княжеском дворце, в золотой палате, при всем честном народе Великий князь собственноручно надел на шею храбру Алеше золотую гривну, высокую награду, какую давали только боярам, старшей дружине. И награждал Великий князь храбра Алёшеньку за победу над Идолищем поганым, будто Алеша не на честном пиру проткнул половчанина, взятого в полон Ильей Муравлениным, а в бою, в чистом поле.

А в далекой Древлянской земле были убиты братья Ловчанины.

Убийц не сыскали.

И вот теперь начинается ДЕВЯТАЯ ГЛАВА нашей книги «ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР».

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

Алёша хотя и шутил, но сказал верно: сильные мира сего искали верности. Всего ценней и дороже была верность — редкий товар в смутные времена усобиц. С тех пор как льстивый советник Блуд предал своего князя и господина, предательство вошло в обычай.

Сам великий князь домогался дружбы простого воина храбра Ильи Муравленина. Задерживал в стольном граде, пригласил в старшую дружину, куда годами чаяли попасть боярские дети древних родов. Предлагал в столице, на самой Горе, дом с подворьем, коней из княжеской конюшни, грамоту с княжьей печатью. От дома с подворьем Илья отказался. Зачем ему одному дом? Пустые горницы из угла в угол мерить? Коней княжеских порой брал по надобности. Но больше ездил на свойском, уже немолодом, видавшем виды коне.

Бояре шептались по углам, в глаза льстили. Хотен Блудович, бывший воевода, а ныне чашник — виночерпий Великого князя, разбрюхнул ещё больше. Обнимал, лез целоваться — дескать, старые друзья, еще на заставе служили. «Да, мы, бывало…» Как заведет, сидя на лавке, где-нибудь в дворцовой палате, так и мет, лет. Выходило, они с Муравлениным вместе рубили-кололи поганых, вместе обороняли крепость и даже самого Идолище в полон не то Илюша взял, не то Хотен.