Вампир. История лорда Байрона, стр. 46

И я знал, что она права, потому что говорить о жалости вампира — значит, лицемерить. Чувствуя отвращение к самому себе, я убивал с меньшей жестокостью, сознавая, что жизнь человеческого существа уникальна и недолговечна, как быстро гаснущая вспышка. Представляя иногда, что моей жертвой стала Августа, я испытывал одновременно вину и удовольствие.

У меня появилась отчаянная надежда, когда я начал переписываться с Аннабеллой. В течение этого долгого и мучительного года в самые тяжелые минуты своего существования ее моральная сила, ее духовная красота, казалось, давали мне шанс на искупление; я был в таком отчаянном положении, что ухватился за эту девушку как за спасительную соломинку. Увидев ее впервые на вечере у леди Мельбурн, я постоянно думал о ней.

— Я знаю, кто вы, — сказала она тогда.

И в самом деле, хотя это может показаться странным, она будто знала, о чем говорит, потому что почувствовала боль моей души, жажду прощения. Она обращалась в своих письмах ко мне не как к монстру, каким я был, а как к человеку, которым я мог стать, и я понял, что она хочет пробудить во мне чувства, которые, как мне казалось, были утрачены, чувства, которые не может испытывать вампир и которые можно назвать одним словом — совесть! Она обладала непонятной силой, внушая страх и благоговение. Подобно ангелу света, она восседала на троне, отделенная от всего окружающего мира. Откуда бралась сила в столь юном существе?

Хорошо, конечно, говорить о морали, когда испытываешь муки совести, но разве мораль может заменить вкус горячей крови? Мое восхищение Аннабеллой не могло сравниться с увлечением сестрой, страсть к которой становилась все более мучительной. Августа была беременна, и я боялся и надеялся, что ребенок окажется моим. Когда он родился, я задержался на несколько недель в Лондоне. Приехав наконец к Августе в деревню, я опасался, что убью своего ребенка. Я вошел в дом, обнял Августу; она подвела меня к кроватке дочери. Я склонился над улыбающейся малышкой, но не почувствовал драгоценный аромат. Ребенок заплакал. Я повернулся к Августе с холодной улыбкой на устах.

— Мои поздравления твоему мужу, — произнес я. — Он подарил тебе прекрасного ребенка.

Я вышел, чувствуя одновременно разочарование и облегчение, и скакал галопом до наступления темноты. Когда луна начала бледнеть, ярость моя поутихла.

Затем разочарование прошло, но облегчение не наступало. Мы провели с Августой три недели в доме на берегу моря, в ее обществе я был почти счастлив. Я купался, ел рыбу, пил чистый бренди. В течение этих трех недель я никого не убивал. В конце концов жажда стала нестерпимой, и я вернулся в Лондон, но воспоминания об этих трех неделях навсегда останутся со мной. Мне начало казаться, что самые худшие мои опасения оказались ложными и что я смогу жить с Августой, победить жажду и свое естество вампира.

Но леди Мельбурн только смеялась над этими идеями.

В тот роковой вечер она сказала мне:

— Какая досада, что ребенок Августы не твой. Я в замешательстве посмотрел на нее и нахмурился. Она заметила мое недовольство.

— Все дело в том, что Августа продолжает оставаться твоим единственным родственником, — пояснила она.

— Да, это так, — ответил я и снова нахмурился. — не понимаю, почему? Ведь я так верил в свою силу эли, верил, что моя любовь победит жажду.

Леди Мельбурн печально покачала головой. Она проела рукой по моим волосам.

— Здесь так уныло и серо, — произнесла она. — Ты стареешь.

Я уставился на нее. Она слабо улыбнулась.

— Вы, конечно, шутите?

Леди Мельбурн широко раскрыла глаза.

— Почему ты так думаешь?

— Я вампир и никогда не постарею.

Сильное потрясение отразилось на ее лице. Она встала и, пошатываясь, подошла к окну. Ее лицо при свете луны, когда она повернулась ко мне, казалось холодным, как зима.

— Он ничего не рассказал тебе, — сказала она.

— Кто?

— Ловлас.

— Так вы знаете его?

— Да, конечно, — она покачала головой, — я думала, ты догадался.

— Догадался? — медленно переспросил я.

— Когда ты был с Каролиной, я думала, что ты знаешь. Вот почему я просила пощадить ее. — Леди Мельбурн рассмеялась, боль и раскаяние звучали в ее смехе. — Я увидела в ней себя и Ловласа в тебе. Теперь ты знаешь, почему я так тебя люблю. Я до сих пор, до сих пор… люблю его.

Слезы покатились по ее лицу, словно серебряные капли по мрамору.

— Я никогда не разлюблю его, никогда, никогда. Ты был добр, Байрон, что не одарил Каролину поцелуем смерти. Ее отчаянию придет конец. Моему — никогда.

Я застыл в своем кресле.

— Вы, — произнес я наконец, — вы были той девушкой, которой он писал. Леди Мельбурн кивнула.

— Да.

— Но ваш возраст, вы постарели…

Я лишился дара речи. Мне никогда не доводилось видеть такого ужасного взгляда, какой был у леди Мельбурн. Она подошла ко мне и обняла. Каким ледяным было ее прикосновение, какой холодной грудь, губы — как у мертвеца, когда она поцеловала меня в лоб.

— Расскажите мне, — попросил я, глядя на луну. Ее сияние показалось мне зловещим и жестоким. — Расскажите мне все.

— Дорогой Байрон… — Леди Мельбурн погладила свою грудь, осязая тонкие линии морщин, пересекающих ее. — Ты стареешь, — сказала она, — быстрее, чем простой смертный. Твоя красота померкнет и умрет. Если только не…

Не отрывая взгляда от луны, я спокойно спросил:

— Если только не?..

— Разве ты не знаешь?

— Договаривайте. Что значит «если»?

— Если. — Леди Мельбурн погладила меня по голове. — Если только ты не выпьешь золотистой крови, крови твоей сестры. Тогда ты сохранишь свою молодость и никогда не состаришься. Но это обязательно должна быть родственная тебе кровь.

Она низко наклонилась надо мной, коснувшись щекой моей головы, и начала утешать меня. Я долго молчал.

Я встал, подошел к окну и остановился, освещенный лунным светом.

— Что ж, в таком случае, — спокойно сказал я, — у меня должен быть ребенок.

Леди Мельбурн посмотрела на меня. Она слабо улыбнулась.

— Это выход, — произнесла она наконец.

— Значит, вы тоже это сделали. Леди Мельбурн опустила голову.

— Когда? — спросил я.

— Десять лет назад. Это был мой старший сын.

— Хорошо, — холодно сказал я. Я обернулся посмотреть на луну, чувствуя, как ее свет будит во мне жестокость.

— Если вы сделали это, я поступлю так же. Я стану жить с Августой, но, чтобы оградить ее от клеветы, я женюсь.

Леди Мельбурн с удивлением посмотрела на меня.

— Женишься?

— Да, конечно. От кого же мне еще заполучить ребенка? Вы ведь не думаете, что я буду плодить ублюдков?

Я зло рассмеялся, чувствуя, как отчаяние и жестокость сжимают мое сердце. Я вырвался из объятий леди Мельбурн.

— Ты куда? — закричала она мне вслед.

Я не ответил и выбежал на улицу. Ужас кричал во мне, как ветер завывает в проводах. Той ночью я убивал с сумасшедшей яростью. Я перегрызал глотки своих жертв зубами, выпивал, кровь до последней капли, пьянея от запаха смерти. Когда солнце показалось на востоке, я был розовым от крови и разбухшим, как пиявка. Моя ярость начала стихать. Наступил день. Я прокрался в желанную темноту своей комнаты и притаился в ней, как ночная тень.

В тот же день я написал Аннабелле. Я знал, что наша переписка смягчит ее сердце. Мое первое предложение о женитьбе было отвергнуто, но во второй раз она сразу же приняла его.

Глава 10