Раб своей жажды, стр. 5

Элиот помедлил и открыл глаза. Он взглянул через плечо, и я невольно тоже оглянулся. Луна, призрачная и бледная, как горные вершины, была почти полной, а джунгли за нами казались сотканными из синих лоскутков.

— Ветала-панча-Виншати, — вдруг промолвил Элиот. — Когда брамин произнес эти слова, вы ведь их узнали?

Я кивнул.

— Откуда они вам известны?

— Мне их растолковал профессор санскрита, — ответил я.

— А, — медленно кивнул Элиот. — Так вы познакомились с Хури?

Я попытался вспомнить, так ли звали бабу.

— Он был толстый, — сказал я. — И чертовски грубый.

— Да, это был Хури, — улыбнулся Элиот.

— Так вы, стало быть, тоже его знаете? — спросил я.

Глаза Элиота сузились:

— Он иногда наезжает сюда.

— В горы? — хмыкнул я. — Но он же жуткий толстяк! Как ему удается взобраться сюда, черт возьми?

— О, когда дело касается его исследований, он готов пойти на любые муки. — Он полез в карман. — Вот, — сказал он, вытаскивая ворох сложенных бумаг, — статьи, о которых я говорил, те, что побудили меня приехать сюда… Их написал профессор. — Он передал мне бумаги. — А вот эту он прислал мне всего месяц тому назад.

Я взглянул на статью. «Демоны Каликшутры. Исследование по современной этнографии». А ниже мелким шрифтом шел подзаголовок «Санскритский эпос, гималайские культы и традиция насыщения кровью». Я помрачнел.

— Простите, это должно меня заинтересовать?

Во взгляде Элиота, казалось, мелькнула насмешка.

— Так Хури вам не сказал, что означает «Ветала-панча-Виншати»?

— Сказал, конечно. Так называют демона.

— По правде говоря, в здешних местах это означает нечто иное.

— Да неужто?

— Да, — кивнул Элиот. — Нечто такое, что меня всегда интриговало. На Востоке миф зачастую связан с медицинским фактом…

— Знаю, знаю, — закивал я, — но скажите же наконец, что означают эти проклятые слова?

Элиот вновь повернулся и осмотрел джунгли.

— Это означает «кровопийца», капитан, — проговорил он. — Теперь вы понимаете? Вот почему горцы мажут свои статуи козьей кровью. Они боятся, что иначе демоны придут и выпьют их кровь.

Он тихо рассмеялся странно зазвучавшим смехом.

— Ветала-панча-Виншати, — прошептал он себе под нос и взглянул на меня. — В нашем языке есть одно обозначение, гораздо более точное, чем «демон». Это вампир, капитан. Вот что это значит!

Я молчал, глядя на его лицо, омываемое серебряным светом луны. Спустя некоторое время я было раскрыл рот, чтобы спросить, неужели он в самом деле считает, что местные племена пьют кровь, однако в этот миг до нас донеслись возгласы часовых, я оглянулся и вскочил на ноги. Внезапно раздался выстрел из ружья. «Вот и весь разговор», — подумал я. Судьба солдата — меня позвал сигнал боевой тревоги. Я бросился к часовым и увидел, что они стоят у края тропы.

— Русские, сэр, — отрапортовал один их них, указывая винтовкой. — Вон там, трое-четверо. Думаю, одной сволочи я в спину попал.

Я выхватил револьвер и осторожно двинулся по тропе туда, где начинались джунгли.

— Вон там они были, сэр, — заявил часовой, тыча в густую тень.

Я прошел через подлесок — никого не видно. Раздвигая вьющиеся растения, я осмотрелся. В джунглях, как и прежде, стояли тишь и покой. Я шагнул вперед и… вдруг почувствовал, как чьи-то пальцы схватили меня за ногу.

Я глянул вниз и тут же выстрелил. Помню бледное лицо, широко раскрытый рот и холодный, мертвый взгляд. Пуля разнесла ему череп, который разлетелся на куски, и в лицо мне ударил фонтан крови и костей. Неприятно, но, странное дело, я был абсолютно спокоен. Я отер с глаз это месиво и всмотрелся в труп у моих ног, все вокруг было забрызгано кровью. Склонившись над телом, я увидел круглое отверстие от пули в спине — один из моих солдат всадил ему пулю прямо в позвоночник.

— Да его давно убили, еще до того как вы пальнули в него, сэр, — сказал часовой, рассматривая дырку от пули.

Я не обратил на его слова никакого внимания и перевернул труп. На мертвом была местная одежда, но, пошарив у него в карманах, я нашел смятую рублевую бумажку.

Я разогнулся и всмотрелся в темную гущу лиан и деревьев.

«Черт их дери, они же там, наверху», — подумал я.

Разведданные Роулинсона подтвердились — в Каликшутре действительно появились русские. Кровь моя чуть не вскипела от этой мысли. Бог знает, какие пакости они там готовят! Бог знает, какие дьявольские заговоры чинят против британской власти в Индии! Я взглянул на труп у своих ног.

— Похороните его, — сказал я, пиная мертвеца. — А когда сменитесь, хорошенько отоспитесь, несколько часов. Впереди долгий день — выступаем завтра, как только забрезжит рассвет.

Письмо д-ра Джона Элиота профессору Хури Джьоти Навалкару
6 июня 1887 г.

Любезный Хури!

Выхожу завтра с Мурфилдом и его людьми. Сегодня ночью один из часовых застрелил русского солдата, и Мурфилд хочет удостовериться в присутствии здесь противника. Пойду с ним до Калибарского перевала.

Оставляю вам эту записку, ибо возможно, что буду сопровождать его дальше. Если так случится, то в равной степени возможно, что я уже никогда не вернусь. За те два года, что я прожил среди людей предгорий, я стал почти одним из них. Все это время я держал свое обещание и не пытался проникнуть за перевал в саму Каликшутру. Если найду в себе силы, то сдержу это обещание и сейчас, ибо не хочу предавать тех, кто проявил ко мне такие радушие и щедрость. Но то, чего боялись местные жители, уже началось: с перевала воистину спускается хаос. Хури, этот русский, которого убили сегодня ночью… Я провел вскрытие. Сомнений нет — все его белые клетки заражены.

Я очень боюсь, что болезнь станет распространяться и дальше. Еше слишком рано говорить об эпидемии, но присутствие русских солдат в Каликшутре отменяет запрет на проникновение за Калибарский перевал. Если мы засвидетельствуем другие случаи болезни, я сочту своим врачебным долгом более подробно исследовать сущность этого заболевания. Надеюсь, если я смогу найти лекарство, племена меня простят. Козья кровь и золото могут оказаться недостаточной защитой.

Не стану отрицать, меня охватило определенное возбуждение при мысли о том, что наконец-то мне удастся проникнуть в Каликшутру. Болезнь, что властвует там, очень и очень необычна. Если я смогу определить ее природу, то вся программа моих исследований может быть успешно завершена. И ваша теория, Хури, состоящая в том, что это заболевание объясняет миф о вампирах, также может получить подтверждение.

Будем надеяться, нам представится возможность обсудить все это.

Так что до встречи. С наилучшими пожеланиями,

Джек

Выдержки из «С винтовками в Радже» (продолжение)

В КАЛИКШУТРУ

Экспедиция в джунгли — первая кровь — странный сон — Дурга — кошмарная смерть солдата — Каликшутра — ужасный ритуал

Я знал, что мои люди без труда вынесут марш-бросок, и на следующее утро мы выступили в путь в хорошем расположении духа. Однако я не забыл позаботиться о прикрытии тыла. Самый быстроногий из моих солдат был послан назад с депешей Памперу и его полку, где им предписывалось продвигаться как можно быстрее. Еще двум людям я поручил охранять верхнюю часть дороги. Оставшиеся семь солдат сопровождали меня, и с ними был доктор Элиот. Он сказал, что нам понадобится проводник, ибо путь трудный, и что он доведет нас до Калибарского перевала, то есть до ворот в саму Каликшутру. Я выдал ему армейский револьвер, и он вначале отказался, сказав, что никогда им не воспользуется, но, в конце концов, внял моим настояниям. Я был рад его обществу, ибо он крепкий мужик, а тропа воистину оказалась очень коварной. Как я уже упоминал, я слыл довольно хорошим охотником, и в свое время мне довелось повидать джунгли, но ничто не могло сравниться с теми лесами, через которые нам пришлось прорубаться. Природа не могла создать более действенной преграды, и мной стало овладевать очень странное чувство, что обычному человеку просто не место здесь. Назовите это солдатским суеверием, назовите чем хотите, но у меня вдруг возникло дурное предчувствие касательно того, что лежит впереди. Естественно, я не показывал вида, но все равно что-то меня тревожило — опасность я нюхом чуял, поскольку немало поохотился на тигров и другую крупную дичь и научился доверять своим инстинктам. А сейчас мы вышли на самую опасную дичь — на человека! — поэтому в любое время удача могла отвернуться от нас, и мы из охотников превратились бы в добычу.