Бунт на «Баунти», стр. 18

Было около часа; если не считать вахты, на палубе находились только мы с Тинклером. Мистер Пековер стоял у другого борта, его фигура смутно вырисовывалась на фоне звездного неба. Кто-то поднялся на палубу по кормовому трапу. Это был Кристиан. Пройдясь несколько раз взад и вперед по палубе, он заметил, что я стою между пушек.

– Ах, это вы, Байэм?

Он подошел и облокотился о фальшборт. После последнего скандала я его еще не видел. Помолчав некоторое время, Кристиан спросил:

– Знаете, он пригласил меня отужинать вместе с ним. Почему? Как вы думаете? Облил меня грязью, вытер о меня ноги, а потом посылает Самьюэла пригласить меня на ужин!

– Вы не пошли?

– После того, что произошло? Боже милосердный, нет, конечно! Все мы в его власти. И офицеров и матросов он считает за собак, которых по своей прихоти может пинать или ласкать. А выхода у нас нет. Никакого. Во всяком случае пока мы не вернемся в Англию. Бог весть, когда еще это произойдет!

Несколько минут он молчал, глядя на притихшее море в звездном свете. Потом заговорил опять.

– Байэм, я хочу попросить вас кое о чем.

– О чем же?

– В таком долгом путешествии, как наше, может случиться все что угодно. Если я почему-либо не смогу вернуться домой, мне хочется, чтобы вы навестили моих родных в Камберленде. Вы сможете это сделать?

– Безусловно, – ответил я.

– Когда перед нашим отплытием я в последний раз виделся с отцом, он хотел, чтобы я попросил кого-нибудь об этом. Он сказал, что, если что-нибудь случиться, ему будет утешением поговорить с одним из моих друзей. Я обещал, но все как-то откладывал. Теперь мне легче.

– Можете на меня положиться, – произнес я, пожимая ему руку.

– Прекрасно! Значит, договорились.

– Что-то долго вы не спите! – вдруг услышали мы за спиной и обернулись. В ярде от нас стоял Блай, босиком и без камзола. Как он подошел, мы не слышали.

– Да, сэр, – холодно ответил Кристиан.

– Вам тоже не спится, мистер Байэм?

– Внизу очень жарко, сэр.

– Что-то не заметил. Истинный моряк может спать и в печи, если обстоятельства тога требуют. Или на льдине.

С минуту Блай постоял, словно ожидая нашего ответа, затем круто повернулся и зашагал к люку. Мы с Кристианом поговорили еще немного о том о сем, после чего он пожелал мне доброй ночи и ушел в сторону бака 19.

Тинклер, лежавший в глубокой тени рядом с одной из пушек, вдруг сел и сладко зевнул.

– Ступай вниз, Байэм, и докажи, что ты настоящий моряк. Черт бы побрал вашу болтовню. Когда появился Кристиан, я только начал засыпать.

– Ты слышал, что он говорил?

– Это о том, чтобы навестить его отца, если что-нибудь случится? Да, пришлось невольно подслушать. Меня отец об этом не просил, похоже, он не надеется на то, что я не вернусь… Ужасно пить хочется! Последний час я только о воде и думаю, а имею право попить лишь утром. Что бы ты сделал на моем месте?

– Мистер Пековер как раз ненадолго спустился вниз. Можешь успеть.

– В самом деле?

Тинклер вскочил, мгновенно вскарабкался по вантам за мушкетным стволом и до возвращения Пековера успел отнести его на место. Когда мы вместе спускались вниз, пробили три склянки. Я улегся в койку и вскоре уснул.

Глава IX. Бунт

На рассвете я проснулся оттого, что кто-то грубо тряс меня за плечо. На палубе слышался тяжелый топот и громкие голоса, один из которых принадлежал мистеру Блаю. Черчилль, второй штурман, с пистолетом в руке стоял у моей койки, а Томпсон, держа мушкет с примкнутым штыком, топтался у оружейного рундука, помещавшегося на решетке грот-люка. В ту же минуту два человека, уже не припомню кто, ворвались в каюту, и один из них воскликнул:

– Мы с тобой, Черчилль! Дай нам оружие!

Томпсон выдал им мушкеты, и они поспешили обратно на палубу. Стюарт, чья койка висела рядом с моей по левому борту, был уже на ногах и поспешно одевался. Несмотря на гул голосов на палубе, Янг спал.

– Нас атаковали, Черчилль? – спросил я. Первой моей мыслью было: «Баунти» отнесло к одному из островов и на борт забрались дикари.

– Одевайтесь и не теряйте попусту времени, мистер Байэм, – отвечал он. – Мы захватили корабль и взяли капитана Блая в плен.

Разбуженный столь внезапно, я не сразу осознал смысл сказанного и глупо уставился на него.

– Они взбунтовались, Байэм, – сказал Стюарт.

– Боже милостивый, Черчилль! Вы с ума сошли! Вы понимаете, что делаете?

– Мы прекрасно знаем, что делаем, – отвечал тот. – Блай сам виноват во всем. Клянусь, теперь-то он у нас попляшет!

Томпсон угрожающе потряс мушкетом.

– Мы пристрелим его как собаку! – пригрозил он. – И не вздумайте что-нибудь выкинуть, молодые люди, а не то поплатитесь жизнью! Арестуй их, Черчилль! Я им не верю!

– Придержи язык, твое дело – оружейный рундук, – ответил Черчилль. – Одевайтесь побыстрее, мистер Байэм. Куинтал, быстро к этой двери! Без моего приказа никого не выпускать – ясно?

– Есть, сэр!

Я обернулся и у входа в каюту увидал Мэтью Куинтала. За ним маячил Самьюэл; в одни штанах, с растрепанными жидкими волосами, он был гораздо бледнее обыкновенного.

– Мистер Черчилль! – позвал он.

– Убирайся свинья, или я выпущу тебе кишки! – заорал Куинтал.

– Мистер Черчилль, сэр! Позвольте мне вам что-то сказать, – снова позвал Самьюэл.

– Прогони его, – бросил Черчилль, и Куинтал столь свирепо замахнулся мушкетом, что Самьюэл без лишних слов исчез.

– Пни-ка его в зад, Куинтал! – крикнул кто-то, и, взглянув вверх, я увидал двух людей, склонившихся над люком.

Так как оружия у нас не было, нам со Стюартом оставалось лишь подчиниться приказаниям Черчилля. И он и Томпсон были люди крепкие – мы с ними не справились бы, даже будь они безоружны. У меня промелькнула мысль о Кристиане, человеке столь же быстром в действиях, как и в решениях, но я тут же понял всю тщетность надежд на то, что он еще на свободе. Этим утром он был вахтенным офицером, и, без сомнения, его обезвредили в самом начале бунта, даже раньше, чем Блая. Поймав мой взгляд, Стюарт слегка покачал головой, как бы говоря: «Бесполезно. Делать нечего».

Мы быстро оделись, и Черчилль повел нас по проходу к носовому трапу. У фор-люка стояли несколько вооруженных часовых, среди которых я заметил Александра Смита, матроса, обычно укладывавшего мою койку, чья безоговорочная преданность никогда не вызывала у меня сомнений. Я был потрясен, увидев, что он на стороне Черчилля, однако картина, открывшаяся передо мной, когда мы поднялись на палубу, заставила меня забыть о самом существовании Смита.

Капитан Блай, в одной рубашке, со связанными за спиной руками, стоял у бизань-мачты. Перед ним стоял Кристиан, держа в одной руке конец линя, которым был связан Блай, в другой – штык; вокруг них столпились вооруженные матросы; я узнал Джона Миллза, Айзека Мартина, Ричарда Скиннера и Томаса Беркитта. Черчилль обратился к нам:

– Станьте здесь. Мы не причиним вам вреда, если вы не примете сторону наших противников.

Мы со Стюартом считали само собой разумеющимся, что Черчилль – главарь мятежников. Как я уже рассказывал, за попытку дезертировать на Таити Блай сурово его наказал. Я знал, как остро Черчилль ненавидит его, и понимал, что этот человек может дойти до бунта. Но чтобы Кристиан, неважно из каких побуждений, мог совершить такое – об этом я не мог и подумать. Стюарт произнес только:

– Кристиан! Боже милосердный! Теперь надеяться не на что.

Положение было и в самом деле безнадежным. К этому времени единственными безоружными людьми на палубе были капитан Блай и мы. Весь корабль был в руках мятежников. На палубу нас привели, вероятно, с тем, чтобы разъединить группу мичманов и лишить нас тем самым возможности действовать сообща. В замешательстве мы сделали несколько шагов, и, приблизившись к месту, где стоял Блай, я услышал слова Кристиана: