Меморандум Квиллера, стр. 30

– Нас тревожит, – вновь заговорил Поль, – что вы не понимаете своего положения, а оно таково: на поле друг против друга в боевой готовности стоят две воюющие армии, и каждая готова перейти в наступление. Поле окутано густым туманом, и противники ничего не видят. Вы находитесь между этими армиями, на ничейной территории, и пока можете видеть только нас. Ваше задание заключается только в том, чтобы приблизиться к противнику и сообщить нам, какую позицию он занимает, что поставит нас в более выгодное положение. Повторяю, Квиллер, сейчас вы действуете на ничейной земле.

Поль снова умолк, давая мне возможность подумать.

Я и без него понимал, что как только смогу приблизиться к “Фениксу” и сообщить резидентуре необходимую информацию, я сыграю свою роль и, вероятно, погибну. Вряд ли мне удастся уйти живым.

“Нет, черт возьми, – решил я, – я проберусь в штаб-квартиру “Феникса”, добуду и сообщу необходимую информацию и все же выживу!”

Окружавшие нас деревья по-прежнему не шевелились, теперь уже напоминая кольцо надгробий.

– Я должен ознакомиться с подлинником донесения, и только, – повторил я. – После этого перестаньте, наконец, мешать мне.

Я вернулся в машину. Поль подошел к окну и, встав так, чтобы со стороны не было видно, что он делает, уронил конверт на сиденье. В полумраке его лицо показалось мне мрачным.

– Не забывайте, – сказал он, – что вся наша организация готова вам помочь.

– Еще раз прошу – не мешайте мне.

Я читал “завещание” Джоунса, написанное размашистым торопливым почерком.

Ресторан был полон, и я, делая вид, что расправляюсь со свиной котлетой, обдумывал сообщение Джоунса.

Джоунс явно достиг того же этапа, что сейчас я, и попросил резидентуру (так же как я час назад Поля) не мешать ему. Потом он проник в штаб-квартиру “Феникса” и тем самым подписал себе приговор.

Тем самым Джоунс стал опасен для нацистов, и они расправились с ним. Несомненно, он узнал адрес штаб-квартиры “Феникса”. Я тоже там побывал, и, хотя фашисты приняли все меры, чтобы скрыть от меня адрес, мне теперь было известно, где она находится.

Я вложил документ в конверт с уже написанным на нем адресом “Евросаунда”. Официант подал счет, я расплатился, вышел в уборную и перочинным ножом достал шифровку Ротштейна. В почтовый ящик на углу недалеко от ресторана я бросил, как обещал, конверт с донесением Джоунса. Потом быстро обошел вокруг квартала и убедился, что за мной никто не следит. После встречи с Полем я заезжал в “Центральную”, и оттуда до ресторана за мной следовала маленькая серая машина, которая сейчас стояла через пять машин от моего БМВ. Я не располагал временем, необходимым, чтобы оторваться от слежки, и не мог рисковать документом. На перекрестке стоял постовой полицейский. Я подошел к нему и показал пропуск в комиссию “Зет”, полученный от капитана Штеттнера. Вообще-то говоря, этот пропуск открывал мне доступ лишь к архиву и в технические отделы комиссии, но сейчас это значения не имело.

– У меня есть основания полагать, что вон та машина, серая, БНЛМ–11, на другой стороне улицы – краденая. Может быть, вы проверите документы водителя?

Мы вместе перешли улицу, но, когда поравнялись с машиной, я отстал и сел за руль. Уже отъезжая, я увидел в зеркальце, что полицейский проверяет документы у водителя БНЛМ–11.

Для замены БМВ в прокатном бюро потребовалось не меньше получаса, но я понимал, что, пытаясь скрыться от наблюдения, я потерял бы значительно больше времени. Зато теперь я располагал другой машиной, то есть несколько замаскировался. Я не мог рисковать – при мне был важный документ, а кроме того, я, как в свое время написал Джоунс, “попал в исключительное положение”.

Миллионы жизней, сказал Поль. Да, миллионы, но плюс одна, моя собственная. Я тоже обязан выжить, и важной персоне в Лондоне не придется, небрежно закуривая сигару, опять давать указания о посылке нового человека – теперь уже вместо меня.

Я арендовал полугоночный “мерседес-230-СЛ” со специальным мощным мотором, о чем мои противники вряд ли могли догадаться, проехал в западном направлении, добрался до Хавеля и поставил машину на полуострове Шильдхорн. Водный пейзаж скрывала дымка, дневной свет был каким-то серым. Памятник из песчаника торчал, как палец, указующий в небо, но я лишь однажды взглянул на него, так как здесь все напоминало о кладбищах.

Я опять принялся ломать голову над расшифровкой текста Ротштейна, применял самые различные комбинации букв и всякий раз убеждался в их бесполезности. Часа через два у меня затекли ноги, однако я все же заставил себя работать еще часок-другой, а затем вышел прогуляться. Побережье было красивым, но земля и вода выглядели какими-то безжизненными; закутанное в полумрак сосен, оно казалось идеальным пристанищем для заблудших душ. Единственным живым существом, которое я видел в течение всего полудня, была собака; она появилась откуда-то из тумана, задрала ногу у подножия памятника и убежала.

Я приказал себе набраться терпения и вновь принялся подбирать различные комбинации. Ну а если, например, “У” принять за “Ы”, “Б” – за “Е”, “О” – за “В” и так далее? Возьмем какое-нибудь слово подлиннее: получается “еынневтсечаколз”; перевернем и прочтем – злокачественные! Подождите, подождите… Возьмем другое слово и прочтем его по этому же методу – эпидемический! Ну-ка, Солли, давай, давай!

18. Объект № 73

У капитана Штеттнера тряслись руки.

Я сидел перед ним, пытаясь сосредоточиться, но очень скоро убедился, что это невозможно. Штеттнера охватил такой ужас, что мне было не до раздумий. Едва пробежав начало расшифрованного текста Ротштейна, он сейчас же схватил трубку.

– Пятнадцать, – сказал он телефонистке. Видимо, он попросил соединить его с лабораторией судебно-медицинской экспертизы, лишь там мог храниться флакон с опасным содержимым.

– Говорит капитан Штеттнер, – сказал он в трубку, с трудом владея собой. – У вас хранится некий объект под номером 73. Вы получили распоряжение открыть его? – Штеттнер пристально смотрел на меня, и я вспомнил, как он волновался, когда к нему в кабинет явился лжеврач из “Феникса”, чтобы сделать инъекцию. – Пока нет?.. Так вот, если вы получите подобное распоряжение, предварительно свяжитесь со мной. Содержимое этого флакона весьма опасно. Примите все меры к тому, чтобы флакон был тщательно закрыт и постоянно хранился под замком. Неминуема колоссальная катастрофа, если он будет разбит.

Штеттнер говорил еще несколько минут и все в том же духе, а когда положил на место трубку, на ней можно было видеть следы его потных пальцев. Мне пришлось еще немного подождать, пока он не прочтет сообщение, которое дрожало у него в руках.

– Я ничего не знаю, – заговорил он наконец, – о всяких там бациллах, а вы? – Штеттнер очень напоминал ребенка, который жалобно просит успокоить его и сказать, что ночь пройдет, утром снова выглянет солнышко.

– Не очень много.

Штеттнер растерянно провел рукой по лицу.

– Может быть, доктор Ротштейн был не совсем психически нормален? – спросил он, явно не ожидая, что я отвечу положительно.

– Как можно определить в нашем сумасшедшем мире, кто нормален, а кто нет?

Штеттнера это, конечно, не успокоило, и он сделал новую попытку:

– А как же… с утверждением об… эпидемии? Неужели ее может вызвать содержимое маленького флакона?