Бегство Квиллера, стр. 71
Оставалось сидеть и ждать. Это не просто, совсем не просто, и вам стоило бы это учесть. 20.43.
Миновала уже лишняя минута, и наконец с диспетчерской башни дали “добро” на взлет; двигатели 727-го взревели во всю мощь, вой их турбин поднялся до пронзительного визга; затем он снялся с тормозов и развернулся, качнув крыльями, колебания которых приобретали все больший размах по мере того, как лайнер разбегался, и очертания его огромного корпуса летели все быстрее вдоль линии огней полосы — пока наконец с башни не дали приказ на аварийную остановку, и зеленые огни взлетной полосы сменились на красные, и рев реактивных двигателей стал стихать; раздался визг тормозных колодок. Мой водитель резко переключил сцепление, мы рванулись вперед; опознавательные огни на стенах ангаров слились в непрерывную сине-красную Линию, когда мы, набирая скорость, вылетели на полосу, и вот мы уже почти догнали 727-й, шасси которого, схваченные тормозами, все замедляли ход, а я, прикинув, что расчет времени у меня был точен, приказал остановиться, рывком распахнул дверцу, выскочил и направился к самолету.
32. Дуэль
Настала полная тишина.
— С башни поступило указание командиру 727-го заглушить двигатели, и он подчинился. Все самолеты, стоящие в очереди на взлет, получили такой же приказ, и вокруг наконец наступила тишина, которую прерывали лишь крики чаек.
Генераторы 727-го еле слышно гудели, давая энергию опознавательным огням на фюзеляже и хвостовом оперении. Я обонял запах жженой резины от покрышек шасси, разогретых хваткой тормозов, когда приказ заставил лайнер резко затормозить.
На меня давило полное одиночество.
Я ждал.
Вспышки одна за другой били в глаза. Я отвернулся, не желая поддаваться их гипнотическому ритму. Тихо пел генератор. Лицо мое заливал пот, частью из-за духоты, а частью сам организм избавлялся от избытка жара, доводя состояние всех систем до оптимального уровня.
Я ждал.
Крики чаек звучали мрачно и зловеще; это, говорят, стонут души погибших моряков.
Затем открылась дверь — внезапный резкий скрежет, и она распахнулась. Кто-то возник на ее пороге — офицер, и дуло его револьвера было направлено на меня.
Он что-то крикнул на тайском языке. Я не понял, но, скорее всего: “Что вам надо?”
— Я хотел бы поговорить с Марико Шодой. По липу скользнул мотылек, и я смахнул его; невыносимо трудно вести себя непринужденно в этой обжигающей духоте, создающей иллюзию парилки.
Дуло револьвера не шевельнулось. На хорошем английском он обратился ко мне:
— Кто вы?
— Мартин Джордан.
Он бросил несколько слов из-за плеча; я видел очертания какого-то лица за его спиной. Он так и не отвел пистолет от меня. Черт побери, сейчас может раздаться грохот выстрела, а я не терплю громких звуков.
Если она появится, то, скорее всего, пустит в ход нож. Все они пользуются только клинками — ее команда убийц. Вы понимаете, что пока это всего лишь одно из предположений. Да и вся операция строилась на одних предположениях, кроме конечной цели; она-то была четко определена — устранение Шоды.
Не стоит думать, что я руководствовался только смутными предположениями и догадками. Я исходил из полученной мной подробной информации, что представляет собой ее личность и в каком она состоянии сейчас. Ее лисички-убийцы хотели справиться со мной в лимузине; я явился к ней в храм; она попыталась покончить со мной в джунглях; она направила ко мне Кишнара и получила гроб с его телом; и если ей представится хоть один шанс из тысячи, наконец, убить меня, она решит это сделать лично, ибо ее сжигало не столько чувство мести, сколько уязвленная гордость, и она с яростной настойчивостью стремилась одержать победу надо мной, положить триумфальный конец нашим роковым взаимоотношениям.
И я явился сюда, чтобы предоставить ей этот шанс. В проеме распахнутых дверей произошло какое-то движение. На пороге на мгновение возник еще один офицер в форме; затем оба они исчезли. Те самые, которых Ломан разглядел в бинокль из машины.
Раздался глухой звук, в проеме появились ступеньки трапа, который под углом скользнул вниз, коснувшись бетонки, и замер. Один из офицеров спустился вниз, ступая четко и уверенно, мундир его был отутюжен — короткие рукава тропической формы, блестящая портупея, рубашка с открытым воротом, на одном боку — кобура с револьвером, на другом — ножны кинжала; он был невысок и даже хрупок. Шода.
На несколько мгновений она застыла на нижней ступеньке, внимательно рассматривая меня из-под козырька фуражки. Затем сошла на бетон взлетной полосы.
Я же стоял, опустив руки, в которых ничего не было. Краем глаза я заметил в дверях за ее спиной какие-то фигуры. Она приказала всем оставаться на борту.
Звуки затихли, или мне казалось, что они смолкли, но тишина окутала нас обоих, закрыв от окружающего мира.
“Судя по форме, я видел, что у них у всех офицерские звания, — Джонни Чен. — И когда я сложил два и два, то есть месторасположение лагеря и это классное представление, мне все стало ясно. Этим хрупким малышом была Марико Шода, потому что, можешь мне верить, никто иной в этих зарослях не мог быть женщиной-полковником.”
Тонкое лицо, кожа цвета слоновой кости, четкий рисунок скул, благородные черты лица, лучистые темные глаза и короткие черные волосы, выбивающиеся из-под фуражки.
— Вы вооружены?
Чистый спокойный голос, с легкой хрипотцой, которую я слышал и раньше в записях, но сейчас в нем появилась новая интонация — недоверие. Что вполне понятно.
— Нет.
Ее правая рука, тонкая кисть изящной лепки, легла на рукоять револьвера.
Этого я не ожидал.
Теперь она поверх моей головы высматривала притаившегося снайпера, по-прежнему не веря мне.
— И у вас нет никакой поддержки?
— Нет. — Я был уверен, что за мной наблюдают, и голос мой звучал совершенно спокойно. — Мне не нужны ни оружие, ни поддержка.
Но… Теперь мои шансы равнялись нулю. Ибо она готова схватиться за револьвер. И я должен успеть преодолеть бушевавшую в ней ярость, прежде чем она подчинится ей и пристрелит меня.
В сгустившейся тишине снова возникли звуки — свист реактивных двигателей над головой, поскольку, не получив разрешения на посадку, самолеты кружили над аэропортом.
Шода заговорила. — Вы, конечно же, понимаете, что я сейчас вас убью.
Она смотрела на меня темными мерцающими глазами, глазами женщины, рожденной для любви, да она и в самом деле страстно любила то, что ей сейчас предстояло сделать.
И все же в этой ситуации мелькнула тень надежды — о, всего лишь тень, конечно, да. Господи, чего же еще можно ждать, когда пальцы ее уже вцепились в этот проклятый револьвер, а ты обливаешься холодным потом; и все же в воздухе витал какой-то спасительный намек. Что-то ее смущало и что-то не в порядке с ее головой. В противном случае она бы сразу поняла: профессиональный агент не явится так просто, с голыми руками, подставляя шею под топор. Он пришел сюда с предложением какой-то сделки, так сказать, услуга за услугу — вы оставляете меня в покое, а я вас и так далее. Но пока еще она даже не поинтересовалась, почему же я явился к ней в одиночку и невооруженный. Она настолько одержима своей страстью, настолько жаждала избавиться от единственного препятствия на ее пути к владычеству, что больше ни о чем не могла и думать.
— Нет смысла, — сказал я, — убивать меня.
— Почему же?
Теперь твоя очередь нанести ей первый удар и понаблюдать за ее реакцией.
— Потому что вы уже потеряли все “Рогатки”. “Без этих ракет, — Пепперидж, — с ней кончено.” Ребенком она выжила в джунглях Золотого Треугольника, чтобы обрести почти безграничную власть, при помощи которой заглушала живущую в ней неизбывную боль о прошлом. Теперь же она пошла в своих мечтах еще дальше — под ней вся Азия, объятая войной; и чтобы претворить эту мечту в реальность, ей нужно настоящее мощное оружие — то есть “Рогатки”. И она уже не могла отказаться от своих замыслов. Она должна была победить или погибнуть.