Железный Грааль, стр. 26

– Но знаете ли вы, что творилось выше по реке? Отряд Бренна схватился с войском македонцев, ужасных бойцов, которым отсекают уши, чтобы они не слышали воплей умирающих товарищей, на глаза надевают шоры, словно горячим скакунам, чтобы они видели только врага перед собой, а мышцы шеи перевязывают так, чтобы они не в силах были повернуться и бежать. Великое было побоище. Мертвые плыли по реке, все еще сжимая в руках копья и разящие мечи; плыли щиты, зажатые в отрубленных руках; головы, еще клацавшие зубами и вращавшие глазами, моля о помощи.

Куномагл – да не сгниют вовеки его глаза, чтобы вороны могли вечно клевать их! – этот собачий ублюдок, схватил копье и нанес мне этот удар. – Рассказчик распахнул рубаху, открыв страшный шрам. – Он расколол драгоценный нагрудник моего отца…

Теперь правитель извлек из кошелки золотую лунулу: золотой полумесяц был пробит посредине.

– Сто поколений это сокровище переходило от отца к сыну. Наследство отца спасло мне жизнь. Когда наконец придет мне срок уходить, через эти узкие врата попаду я к Арауну, в Царство Теней Героев. – Он засунул палец в пробоину и продолжал: – Я нанес псу ответный удар. Кому принадлежало копье, врагу или другу? Не знаю. Острие вошло ему в горло. Куномагл ушел под воду. Маглерд кинулся в реку и не дал ему всплыть, пока тело не унесло в море. Потом добрый пес вытянул труп обратно из океана и положил на берегу, слизывая с лица ил и водоросли, чтобы очистить его. Сам я был слишком слаб, чтобы действовать, но друг Манандун совершил достойное деяние, и потому я могу принести вам особый дар…

Правитель снова порылся в кожаной кошелке и вытащил из нее маленький кожаный мешочек. Кимон нетерпеливо захлопал в ладоши. Мунда прижала ладошку ко рту. Манандун, ухмыляясь, покосился на сына своего друга.

– Это тебе, – сказал Урта. – Благодарю за то, что ты пытался совершить там, на равнине Воронов Битвы.

Урта держал в руках промасленную голову Куномагла. Жир стекал с бороды и усов, полуоткрытые глаза смотрели на мальчика неподвижным взглядом, рот был приоткрыт, словно в отчаянном крике.

Кимон спросил с беспокойством:

– Ты оказал ему почести?

Этим способом обычно сохранялись головы достойных мертвецов.

– Я не оказывал ему почестей, – мрачно возразил Урта. – Я оставил его себе. Я не пустил его в путь. Ублюдок целую вечность проживет во тьме. Найди дыру в камне и заткни его туда, лицом внутрь. Замажь дыру глиной и грязью. Я хочу знать, что он будет стенать тысячу тысяч лет, пока мы с тобой станем охотиться в лесах Прекрасного Острова.

Он спрятал голову обратно в мешок, завязал его и передал сыну. Тот встряхнул подарок и злобно пихнул кулаком.

– Мне по нраву этот дар! – свирепо заявил он нам всем. – И я уже знаю, где схороню его.

Теперь Урта взглянул на Мунду, снова запустил руку в мешок и вытащил последнее, что там оставалось: соломенную куколку в красном платье и вышитой шали, заколотой на плече крошечной блестящей серебряной брошью.

– Я нашел ее в покинутом городе у подножия снежных гор. Увидев ее, я вспомнил о тебе, но теперь я вижу, что ты уже слишком большая, чтобы играть в куклы.

– Мне нравится эта кукла, – сказала Мунда. – У меня уже есть такие.

Отец вручил ей игрушку, но девочка явно была разочарована, и Урта это заметил. Он помедлил всего минуту и положил перед собой на землю пробитую лунулу:

– Я хочу сделать каждому из вас еще один подарок. Как вы знаете, эта вещь досталась мне от отца. Было время, когда ее называли сотней имен. Те, кто помнили эти имена, уже мертвы.

Друид, Глашатай правителя, многозначительно кашлянул, но Урта предпочел не услышать.

– Она не дала мне разлучиться с вами. Теперь я хочу, чтобы она связала вас двоих.

И прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, он вытащил из разукрашенных ножен свой широкий блестящий меч и одним ударом разрубил лунулу пополам, так что на каждой половинке остался след удара, нанесенного Куномаглом.

– Вот. Каждому по половине. Выбирайте.

– Мне левую, – быстро сказала Мунда. – Темную сторону луны.

Кимон подобрал левую половину драгоценного украшения и передал сестре.

– Этот подарок нравится мне еще больше, чем первый, – сказал он. – Я прибью свою половину на щит. Пусть ее блеск ослепит моих врагов. А ты, сестра?

– Я подожду видения, прежде чем решать, – со спокойной уверенностью проговорила девочка.

Урта с гордостью смотрел на них. Он сказал еще кое-что прежде, чем перейти к другим делам.

– Когда я уйду, помните: эти две половины должны быть вместе. Пусть сейчас они разделены, но их нужно соединить прежде, чем вы опустите мою остывшую плоть в последний холм.

– Я насыплю курган на этом самом месте, где мы теперь сидим! – вскричал Кимон, сильно позабавив отца. – Но, надеюсь, только через много-много лет.

– Я тоже надеюсь.

Праздник встречи затянулся до глубокой ночи и из-за нехватки вина и любимого правителем хмельного меда оказался более трезвым, чем можно было ожидать, но от этого не стал менее шумным. Вокруг жарких костров, среди курганов предков, все на время забыли несчастья второго опустошения.

Назавтра должны были начаться приготовления к погребению жены Урты, Айламунды. Тело ее утащили куда-то при разграблении крепости, и оно сгнило в лесах, так что предвиделись долгие споры о способе достойно почтить покойницу.

Перед рассветом мой чуткий сон потревожило девичье пение. Мунда, конечно. Она вовсе не ложилась: провела ночь, сидя в излучине реки, ловила свет луны и звезд обломком отцовской лунулы и нашептывала про себя. Теперь она завела песню о лебедях.

Легкий туман висел над затихшей рекой и среди деревьев. Мунда подняла на меня глаза, но продолжала напевать тем же тонким, дрожащим голоском. Я нагнулся сполоснуть лицо речной водой, и тогда она замолкла, глядя на меня.

– Лебеди летят. Слышишь, Мерлин? По реке с моря. Слышишь?

– Нет еще.

– Чужие крылья, – сказала она и замерла, глядя на восток.

Стая вынырнула из тумана, два или три десятка птиц летели низко над водой. Слышался только легкий шелест воздуха под крыльями, поднимавшимися и опускавшимися, как во сне. Птицы пролетели у нас над головами, их длинные шеи изогнулись ко мне.

Стая скрылась, но одна лебедь вернулась: черная кайма на белых крыльях, глаза яркого золота. Она пролетела над водой совсем рядом со мной, потом поднялась вверх, набрала скорость и унеслась назад, к морю.

– Она посмотрела на тебя, – сказала Мунда. Голос у девочки звучал хрипловато, то ли от усталости, то ли от удивления. Ее невинное личико осветилось вдруг пришедшим пониманием.

Меня заметили. Нашли.

Глава 11

МОРНДУН

Возвращение правителя отпраздновали, и Урта приступил к обряду поминовения жены. Он выбелил лицо и руки растертым в порошок мелом и начал «Три Высокие Песни»: первая, длившаяся целый день, оплакивала умершую, вторая, не менее долгая, чтила ее память весельем, и третья – на третий день – должна была вызвать проводника из Иного Мира, чтобы отыскать ее душу и, усыпив, перенести в уготованное ей место в Царстве Теней Героев.

Уланна прекрасно понимала, что не пристало ей – новой возлюбленной правителя – оставаться в этом святилище предков в такое время. Она захватила провизию и крепкого серого коньяка и отправилась с кимбрами в их быстрой сверкающей колеснице на север, поискать отбившихся от стада коров и свиней. Кимон и Мунда, одетые в белое, вместе с отцом оплакивали мать, проводя дни среди круглых камней и надгробий священной рощи, бродя по тропе, что, начинаясь от реки, трижды обвивала рощу, прежде чем затеряться на равнине МэгКата и снова появиться перед Бычьими воротами Тауровинды.

С ними этот горестный срок отбывали Рианта-Заботница и старый жрец, Глашатай Прошлого, в плаще из шкуры белого быка, с ожерельем из белых и голубых перьев.

Урта звал и меня присоединиться к ним, однако человек в шкуре и перьях не одобрил приглашения. Кажется, у меня судьба вечно сталкиваться с такими, как он. Необъятная память, глубокая мудрость и непростые мысли. Яростный защитник обычая, он был одарен от роду лишь смутным провидением будущего. Даже Ниив была способнее. Эти дикие жрецы брали не врожденным даром, а упорным трудом, да еще получали силу через обряд посвящения.