Говорит седьмой этаж, стр. 1
Анатолий Алексин
Говорит седьмой этаж
ПЕСНЯ ПОД ОКНОМ
Ровно в девять утра грянула песня. Она была такой громкой, что, казалось, певец вскарабкался на водосточную трубу под самые окна, а подпевавший ему хор расположился где-то на ступеньках пожарной лестницы.
Со сна Ленька не мог понять: откуда во дворе эти голоса и эта музыка?
Из коридора послышался ворчливый голос соседки:
— В воскресенье поспать не дадут!
— Спать надо ночью, а утром как раз нужно петь! — возразил голос шофера Васи Кругляшкина.
Да, сегодня, конечно, было воскресенье: в обычные дни по утрам шофер Вася вообще не разговаривал с ворчливой соседкой — это отнимало слишком много времени и вполне можно было опоздать на работу. К тому же, как говорил Вася, «шофер должен беречь нервы во избежание уличных катастроф».
Ленька выглянул в окно… Вот это новость! Почти на самую верхушку старого деревянного столба взобрался новенький, блестящий громкоговоритель. Где-то там, внутри репродуктора, умещались и певцы-солисты, и целые хоры, и духовые оркестры…
Казалось, что ветхий, покосившийся столб гордо приосанился и даже чуть-чуть выпрямился: его еще никогда не использовали для таких высоких и торжественных целей. То он был стойкой футбольных ворот, то на него наклеивали разные объявления, а то обматывали вокруг него веревки, на которых сушилось белье… Ну, а сегодня с утра старый деревянный столб пел, и декламировал, и гремел маршами. Откуда-то сверху, из-под самой крыши, к столбу тянулись струнами натянутые провода.
Ленька был поражен: кажется, впервые за много лет во дворе произошло событие, о котором он не знал заранее. Скорей в коридор, к телефону…
С кухни тянуло сухим, неприятно щекочущим теплом газовых конфорок.
По-воскресному торопливо и весело стучали ножи: мама и две соседки склонились над своими столиками.
Шофер Вася Кругляшкин, поставив ногу на перевернутый таз, доводил до немыслимого блеска свои новые желтые полуботинки.
— От вашего гуталина невозможно дышать, — процедила ворчливая соседка.
Это было очень странно: Вася даже не притрагивался к гуталину — он натирал свои ботинки кусочком старого, выцветшего коврика, который, по его словам,
«когда-то был персидским».
Не желая омрачать настроения, Вася подчинился и вышел в коридор.
— Здорово, Леонид!
Всех ребят в доме Вася называл полными, «взрослыми» именами: Леонид, Татьяна, Ефим… Хотя самого шофера ребята запросто именовали Васей.
Как только Ленька коснулся трубки, соседка тотчас сообщила:
— А я вот была недавно в одном доме, так там детям вообще не разрешают подходить к телефону!
Ленька набрал номер и три раза отчетливо произнес:
— БОДОПИШ! БОДОПИШ! БОДОПИШ!
— Вот видите: начал выражаться! — обрадовалась соседка. Вася Кругляшкин не вытерпел:
— Он не выражается! БОДОПИШ — это, если на то пошло, сокращенное слово:
«Боевой домовой пионерский штаб»!
— Вот именно: «домовой»! — не сдавалась соседка. — Все они — сорванцы и домовые!
БОДОПИШ ЗАСЕДАЕТ
Троекратно повторенное слово «БОДОПИШ» означало сигнал немедленного сбора.
Ленька мог бы и попросту сказать:
«Скорей приходите во двор!» Но это было не так интересно, К тому же он заметил, что в ответ на такое обычное приглашение ребята не особенно торопились. Ну, а таинственный сигнал действовал совсем иначе: он заставлял немедленно срываться с места, забывая обо всем.
Уже через пять минут три члена «Боевого домового пионерского штаба»Владик, Тихая Таня и сам Ленька— были в условленном месте — за дровяным сараем.
Не хватало только Фимы Трошина.
— Всегда он опаздывает! — удивляясь такой странной привычке, пожал плечами Ленька.
Владик огляделся по сторонам, смешно сморщил маленький курносый носик и полушепотом, доверительно сообщил:
— Его отец вчера опять того… И так боится, чтобы не увидели: по сторонам озирается. А я вот увидел! Своими собственными глазами! Уже второй раз!..
Владик всегда и все видел «сам, своими собственными глазами». Просто удивительно было, как это его глаза всюду поспевали и все умудрялись разглядеть.
— С пьянством надо бороться! — отрезал Ленька.
Тихая Таня, усевшись на большом круглом камне и низко склонив голову, читала толстую растрепанную книгу. Услышав о Фимином отце, она тяжело вздохнула, перевернула страницу и продолжала читать.
Это никого не удивляло, к этому все привыкли. Ленька знал, что Таня, хоть и погрузилась в книгу, прекрасно все слышит и может в самый неожиданный момент вставить какое-нибудь неожиданное замечание.
Продолжая читать, она сказала:
— Фимин отец — вовсе не пьяница. Вы ведь знаете, почему он… Мама у них умерла…
— Так это уж когда было! — возразил Ленька.
— Значит, до сих пор переживает.
— Ладно! Начнем без Фимы, — сказал Ленька и насмешливо взглянул на Владика.Ты вот у нас все замечаешь: и кто новые занавески купил, и кому шкаф из магазина привезли. А это что такое?
Ленька поднял указательный палец, как бы заставляя всех прислушаться к маршу, гремевшему на весь двор.
Владик удивленно потянул своим носиком, словно «понюхал музыку»:
— Это? Оркестр…
— Да! У нас во дворе — музыка, оркестр, а БОДОПИШ ничего не знает? БОДОПИШ!
Хозяин двора! Кто-то репродуктор повесил, откуда-то с чердака пластинки запускают… А мы только слушаем и удивляемся. Для чего мы тебя в штаб выбрали, а? Не знаешь? Чтобы ты нам обо всех новостях вовремя докладывал!
— Я и доложу! — всполошился Владик. — И доложу! — Он с опаской оглянулся на сарай, будто в нем кто-то мог сидеть и подслушивать. — Репродуктор этот «новенький» вместе с вашим Васей Кругляшкиным устанавливал!
— Какой новенький? Который бандуру таскает? Тихая Таня оторвалась от книги:
— Не бандуру, а виолончель.
— Вот-вот! Я сам видел! Своими собственными глазами!
— Ага, понятно, — сказал Ленька. — Вася, значит, устанавливал, а этот… который в семнадцатую квартиру въехал… ему помогал?.. Так?
— Да нет, — возразил Владик, — все было наоборот!
— Что — наоборот?
— Вася ему помогал, а тот командовал: тут подвернуть надо, там провод закрепить… И на столб он сам лазил. И на чердак тоже. Высунулся с чердака и кричит: «Вася, лови провод! Лови другой!» — Ну, а Вася?
— Ловил.
— И что же?
— Поймал! — Врешь ты все!
— Вру? Да я своими собственными глазами!.. Он, этот новенький, и яму возле столба рыл. Я думал, он клад какой-нибудь ищет, — подошел совсем близко и на самое дно заглянул. Глубокая! Метра два, не меньше. А потом конец железной проволоки, которая с чердака тянется, в круг свернул и на самое дно бросил.
«Заземление!» — говорит. И так это у него все быстро получалось!..
— У музыканта?! Да у них же руки нежные, белые, пальчики тоненькие… Они знаешь как за пальчиками своими следят — просто ужас! Сломать боятся или вывихнуть. Не мог он яму копать.
— Копал! Я сам видел: копал! А потом…— Владик оглянулся, подозрительно обвел взглядом сарай. — А потом я видел, как он из этой своей бандуры… из виолончели то есть… что-то такое таинственное доставал…
Владик даже понизил голос и еще раз оглянулся на сарай.
— Совсем заврался! — махнул рукой Ленька. — Ну, что он мог оттуда доставать?
Она же внутри пустая, эта виолончель!
— Да нет, он не из нее, конечно, а из черного футляра, в котором ее таскают. Который еще на такой черный гроб смахивает.
— Гроб с музыкой! — засмеялся Ленька.
— Очень остроумно, — не отрывая глаз от книги, заметила Таня.
— Та-ак… Значит, новенький? Двух месяцев не прошло, как въехал, — и уже распоряжается! — Ленька отшвырнул ногой кусок кирпича. — Тогда мы объявим этому репродуктору бойкот! Не будем его слушать!
— Уши затыкать, что ли? — не понял Владик. Тихая Таня подняла на Леньку удивленные глаза и перевернула страницу: