Большая книга приключений для маленьких принцесс (сборник), стр. 17

Эпилог

...Сначала у него ничего не получалось – он греб лапами, а течение относило его в океан.

Потом дракон Мур научился плавать, и ему это даже понравилось. Он вдохнул побольше воздуха и нырнул. Открыл под водой глаза – стайка серебристых рыб испуганно мелькнула мимо.

Но рыбы Мура не интересовали – он был существом травоядным. И, как выяснилось, легко приспосабливался к любым условиям. Мог и в кратере вулкана жить, и под водой... Скоро у него появились перепонки на лапах, и еще – открылись жабры. И он с удовольствием жевал водоросли!

Плыл Мур довольно долго. Сначала вода была соленой, потом пресной, сначала теплой, потом холодной...

Но ко всем переменам Мур привыкал с легкостью.

Однажды он, преодолев подземную реку, вынырнул в огромном озере. Там было так тихо, спокойно… Ему понравилось, и он решил остаться.

Иногда на берегу появлялись люди, но Мур прятался от них.

На берегу стояли какие-то таблички.

Если бы Мур умел читать, то узнал бы, что озеро, в котором он плавает сейчас, называется Лох-Несс.

Но, к счастью, драконы не умеют читать!

Елена Усачева

День исполнения желаний

Щелкунчик должен быть расколдован

Таня любила цветы, Терещенко их рвал. Таня была милой скромной девочкой, Терещенко слыл хулиганом и в зеркало заглядывал раз в неделю. Таня очень хотела, чтобы какой-нибудь волшебник взял однажды Терещенко и унес на необитаемый остров – видеть она его больше не могла. И волшебство произошло, правда, не совсем такое, о каком мечтала Таня.

Глава 1

Где водятся волшебники

Эти события произошли в самом обыкновенном классе самой обыкновенной школы однажды в декабре.

Кому-то может показаться, что в этой истории многовато волшебства. Ну, какой, скажите на милость, Щелкунчик в двадцать первом веке? Откуда здесь взяться полчищам крыс?

Но не стоит забегать вперед. У каждого рассказа есть свое начало и, что вполне естественно, свой конец. А то, что он будет неожиданным не только для читателей, но и для главных героев, – в этом нет ничего странного. Кому нужна история, неспособная удивлять?

В этом году в школе на подоконниках буйно росли всевозможные азалии, антуриумы, ардизии и ахименесы. За окнами была зима, ветер подбрасывал вверх охапки снега, кружил его, швырял на крыши, иногда попадал в лица прохожих. Каждый день, чуть раньше остальных, в школу приходила Таня. Она поливала и опрыскивала все эти молочаи, фикусы, бальзамины.

Она любила цветы.

Могла часами рыхлить землю у суховатых декабристов, туголистых фиалок, хрупких фуксий, пахучих гиацинтов, неприхотливых гераней, темнолистых цикламенов. Понемногу из лейки вливать им под корни воду, а потом долго смотреть, как земля набухает и оседает, впитывая влагу.

Таня с трудом переносила как шум перемен, так и тягучую тишину уроков. Если бы все было по ее желанию, она бы провела жизнь в оранжерее и, возможно, со временем сама стала цветком. Вот было бы счастье!

Наверное, в прошлой жизни Таня была цветком, росла себе, не зная забот. Но сейчас она человек, и приходилось с этим как-то мириться.

Дома цветы держать ей не разрешали – у мамы была аллергия на пыльцу, и все Танины заверения, что никакая пыльца от комнатных растений не полетит, не действовали. К тому же у мамы было слабое сердце, ей нельзя волноваться, и Таня, чтобы лишний раз не спорить с ней, перенесла все свое богатство на школьные подоконники.

Бесконечный учебный день она не проживала, а пережидала. Пережидала крики и насмешки, пережидала непрекращающиеся задания и примеры, прыжки через «козла» на физкультуре и «ледовые побоища» в столовой за завтраком.

Все самое главное для нее начиналось после занятий.

Вместе с жизнерадостным звонком с уроков она выходила в коридор, пробиралась сквозь бушующий ураган рвущихся на свободу учеников и оказывалась около кабинета биологии.

– Таня? – знакомо спрашивала учительница по ботанике Нина Антоновна, на секунду отрываясь от журнала. – Проходи. Только кактус не поливай! Зимой у него период покоя!

Таня послушно кивала. Не глядя, совала портфель на первую парту и осторожно, чтобы не потревожить учительницу, шла к подоконникам.

Иногда Тане казалось, что цветы ее узнают. Что они начинают склоняться, как только она входит в класс, а декабрист даже поворачивает к ней цветочные головки. В ответ она тоже кивала цветам и неизменно здоровалась с каждым по имени.

– Здравствуй, фуксия! Здравствуй, герань!

– Здравствуй, здравствуй! – шелестели цветы.

Таня взяла палочку и начала осторожно рыхлить землю, чуть-чуть приподнимая листики.

На самом дальнем подоконнике – три горшка с узамбарской фиалкой: фиалка с сиреневыми цветочками, обыкновенными; с большими розовыми; с белыми мохнатыми цветками. Какие ей нравятся больше всего? Наверное, обыкновенные, с пятью лепестками и желтым приветливым глазком.

Тане всегда было легче общаться с простыми растениями. Она не очень любила слишком наглые хризантемы, всегда щедрые на цветы декабристы. Ей приятней было находиться рядом с геранью, с приветливо протягивающей свои дырявые листики-ладошки монстерой восхитительной.

Монстера росла в большой кадке в углу класса. Поливала ее Таня всегда последней. От прикосновения ладошки-листики у монстеры чуть подрагивали, словно приветствовали девочку. Каждый раз, когда Таня подходила к большой кадке, ей казалось, что за большим с прорезями листом она увидит какое-нибудь чудо. Среди толстых стволов заведется маленький народец. На гнутом стебле, как на лиане, будет качаться минипут [1], который сообщит, что в Таню влюбился принц, но чтобы встретиться с ним, ей придется совершить множество подвигов. Еще ей хотелось увидеть там какую-нибудь зверушку. На самый крайний случай она бы согласилась на дождевого червяка.

Но уже на последнем шаге она понимала, что никого не встретит. По крайней мере сегодня. Тогда ей становилось немного грустно. Конечно, с растениями было хорошо, но что же это она все одна и одна, хоть бы завалящаяся фея прилетела, хоть бы какой самый последний волшебник заглянул.

Работа отвлекала ее от печальных мыслей.

Особенно от мыслей о Терещенко.

Терещенко был глуп. Глупее всех людей, каких только можно представить.

Терещенко был некрасив. И даже утверждение некоторых девчонок, что парню достаточно быть чуть красивее обезьяны, здесь не проходило. Коротко стриженный, с торчащими ушами, с большим ртом и тяжелым подбородком, Терещенко сложно было даже сравнить с обезьяной. Скорее всего, его далекими предками были инопланетяне, до того он был весь какой-то неправильный, словно собранный из частей от разных людей. В классе его никто не любил. А Таня не любила его в особенности, потому что Терещенко своими длинными граблями задевал стоящие на подоконниках цветы, а когда выдавалась свободная минута, отщипывал у них листочки.

И чаще всего доставалось именно сиреневой фиалке.

Куда бы Терещенко ни пересаживали, он почему-то неизменно оказывался в ряду около окна, а как доходило до урока биологии, неподалеку от него невероятным образом появлялся горшок с фиалкой. Его руки, готовые протянуться к чему угодно, тут же придвигали к себе цветок, а грязные пальцы с обкусанными ногтями и заусенцами начинали терзать первую жертву – зеленый толстомясый листок.

Тане с ее места не всегда было видно, что он там делает, но каким-то внутренним чутьем она понимала, что творится расправа над фиалкой. Тогда ей хотелось немедленно вскочить и опустить свой тяжелый портфель на плоский затылок с оттопыренными ушами, но она поднимала глаза на сосредоточенное лицо учительницы, которая долго и печально пыталась им что-то объяснить, и тут же успокаивалась. Ничего сделать нельзя. Ни встать, ни ударить, ни даже потребовать, чтобы он оставил цветок в покое.