Янычар и Мадина, стр. 45

– И твой тоже!

Айтек резко обернулся. Позади, на тропе, стояла Хафиза. Бледное лицо женщины было суровым. За ее спиной застыла едва сдерживающая рыдания Асият.

– Ты не знал, но мы с Асият знали и не хотели тебя ранить, Айтек. А тебя, Ильяс, – тем более.

– Вы сошли с ума, – глухо произнес мужчина, а юноша вытянулся в струну и вытаращил глаза, не в силах принять и осмыслить услышанное.

– Клянусь Аллахом, я говорю правду.

Внезапно у Ильяса помутилось в голове, и он в бешенстве выпалил:

– А все равно я его убью!

– И совершишь жесточайший грех! – Промолвила Хафиза, после чего обратилась к Айтеку: – Нам не было известно о том, что ты встречался с Мадиной еще до свадьбы. Но ты это знаешь. В Стамбуле она родила ребенка, однако судьба распорядилась немилосердно, и моя дочь разлучилась со своим старшим сыном на долгие пятнадцать лет. В том нет ничьей вины, просто порой жизнь бывает слишком жестока. Все это время Мадина и Мансур считали друг друга погибшими. Возможно, янычар воспитал Ильяса не так, как бы тебе хотелось, Айтек, но он его вырастил и заменил ему отца.

– А ты, Ильяс, – взор женщины, устремленный на юношу, потеплел, – не должен судить того, кто дал тебе жизнь. Пойми, у него своя правда. Возможно, ты не сумеешь его простить. Но… хотя бы не убивайте друг друга!

– Я… не собирался убивать… сына Мадины, – пробормотал ошеломленный Айтек.

– Своего сына! – С нажимом сказала Хафиза. – Я хочу, чтобы это было выжжено в твоей памяти раскаленным железом. – Она повернулась к внуку и добавила: – И в твоей тоже, Ильяс!

– Что нам теперь делать? – Растерянно прошептал юноша.

– Жить дальше. Помириться друг с другом.

Айтек молчал. Он был мужчиной, горцем, черкесом и едва ли мог допустить, чтобы слезы застлали глаза. Но в душе они были – жестокие, горькие и колючие. Выходит, янычару досталась не только Мадина, но и этот юноша – сын его, Айтека, и женщины, которую он любил. Этому турку достались его привязанность, его преданность, его душа и сердце.

Почему Мадина молчала, молчала столько лет? Из гордости? Потому что не верила в то, что сын жив? Теперь не узнаешь…

Черкес попытался успокоиться. В конце концов, у него подрастали два других сына, мальчики, которых родила ему Асият. С ним рядом всегда была любящая женщина – преданная, верная, ничего не требующая взамен своей любви и бесконечно ждущая трепетного взгляда, ласкового слова и того, чтобы ее хотя бы немного ценили. Он не ценил Асият. Он обвинял ее всю жизнь, впрочем, как и Мадину. Он понял, что бывшая невеста, в конце концов, выбрала янычара, и не захотел, чтобы она была счастлива с другим. Заставил ее мучиться и страдать.

Зато отношения Ильяса с Хайдаром были непосредственными и дружескими. Выходит, дети оказались умнее родителей…

Айтек подошел к Асият, глаза которой блестели от слез, и неожиданно обнял жену. Потом, сделав над собой усилие, приблизился к Ильясу и протянул ему руку.

– Прости. За Мансура. За… твоего отца. Наверное, ты хороший человек, если так его любишь и не забываешь нанесенных ему обид!

– Хайдар сказал, что не держит на вас зла. И моя мать тоже, – чувствуя неловкость, произнес юноша.

Рука Айтека повисла в воздухе. Чуть помедлив, Ильяс осторожно коснулся его ладони. Тогда Айтек сжал руку юноши, ухватившись за нее, как оказавшийся над пропастью путник хватается за спасительную веревку.

– Ильяс! У меня есть… еще два сына, а у тебя, кроме братьев, – красавицы сестры, похожие друг на друга как две дождевые капли, как две пчелки в улье! Ты должен познакомиться с ними! Нужно устроить праздник! Почему мы давно не устраивали праздников, Хафиза?

– Главное, чтобы праздник царил в душе, – ответила женщина.

Через неделю Ильяс, нагруженный подарками, отправился в путь верхом на Нуре. Помимо прочего юноша получил кинжал с украшенной резьбой рукояткой, красивый пояс с серебряными насечками и великолепную конскую сбрую.

За последние дни отношения с Айтеком не то чтобы окрепли, но значительно потеплели. Теперь, когда тайна происхождения Ильяса была раскрыта, его привечали даже братья Мадины, Азиз и Шадин. Пока молодому янычару было трудно привыкнуть к мысли, что как раз он, а не Хайдар чистокровный черкес. Он по-прежнему считал своим настоящим отцом Мансура, который открыл ему жизнь и подарил целый мир, мир веры в счастье, надежды на лучшее и незаметной, но стойкой любви.

Больше всего на свете Ильяс желал очутиться рядом с ним и со своей матерью, удивительной женщиной, всю правду о которой ему еще не довелось узнать.

Глава IX

1681 год, Стамбул, Турция

Наступил вечер. В розоватой пустыне неба плыло огромное оранжевое солнце. Гребни морских волн казались окрашенными кровью. Заслоняющие солнце паруса кораблей были расцвечены закатом.

Мансур шел рядом с товарищем и думал о том, почему он, всю жизнь исполнявший чужие приказы, и Бекир, который всегда старался получше устроиться в жизни и выбрал не слишком сложную и опасную службу, решились пойти на безумный риск и задумали ни много, ни мало изменить судьбу империи. Как могло случиться, что он, добившийся любви Мадины, живущий счастливо, спокойно и мирно, осмелился испытывать судьбу! Не потому ли, что ему стало стыдно за беспечную, сытую, лишенную подвигов жизнь?

Вопреки предположениям Бекира, Мадина не отговаривала Мансура от его затеи, не умоляла остаться с ней и не рисковать благополучием детей. Она стойко приняла его решение. Точно так же вела себя Эмине-ханым.

Вечерний город был удивительно красив. Увенчанные золотой символикой купола дворцов, словно парящие в небе минареты, галереи из колонн и арок, цветной мрамор, голубые и зеленые кафельные плитки, искусно вырезанный геометрический или растительный орнамент, украшавший стены конаков, [43] – все это переливалось и играло в лучах закатного солнца.

Возле мечети сидели студенты медресе и нараспев повторяли заученные суры Корана. Здесь же расположился уличный писарь с острыми перьями и до блеска начищенной медной чернильницей. Нищий пытался продать прохожим какие-то старые, никому не нужные вещи. Мансур остановился и подал ему серебряную монету.

У бывшего янычара было странное чувство: казалось, он навеки прощается с привычным, ставшим ему дорогим миром спокойствия, благополучия, любви и красоты. Стоил ли этот мир того, чтобы променять его на другой, полный смертельной опасности, крови и звона мечей?

Внутреннее пространство дворца было огромным; у входа располагался обширный двор, через который ежедневно проходило множество людей самого разного звания, вереницы верблюдов, нагруженных тюками с оружием и продовольствием, ценностями для султанской сокровищницы. Во дворе росло громадное дерево, под кроной которого стояли два столба для казни государственных преступников.

Бекир предъявил грамоту и вошел в ворота. Мансура не задержали – в том, что субаши и его сослуживец следуют во дворец, не было ничего удивительного: Бекир постоянно докладывал о порядке в городе и настроениях жителей. Пока Бекир разговаривал с начальством, Мансур ждал его во внутреннем дворе. Потом им предстояло найти укромное место и затаиться до ночи. Бекир утверждал, что янычар, командующий отрядом охраны нынешней ночью, свой человек и, совершая обход, «не заметит» посторонних.

Во внутреннем пространстве дворцового комплекса было много одноэтажных зданий с отдельными двориками и садами. В одном из таких дворов и спрятались мужчины.

Тьма еще не сгустилась, вдоль горизонта протянулась красная полоска. Воздух был прозрачен и свеж. Вскоре над дворцовой территорией поплывет торжественный звук последнего призыва муэдзина, и все правоверные станут совершать намаз. Мансур надеялся, что Аллах простит их с Бекиром за то, что именно в этот священный миг они побегут отпирать главные ворота.

Завтра утром должно было состояться заседание дивана, [44] и поэтому великий визирь Кара Мустафа ночевал не в своей резиденции, носившей помпезное название Высокая Порта, а в одном из ближних к Площади собраний [45] зданий.