Янычар и Мадина, стр. 19

Назавтра Айтек не пошел навещать Асият, а отправился в горы. Горы успокаивали, они казались стражами мироздания, тем немногим, что существует и властвует вечно. Айтек долго бродил между камней, разглядывая их форму и цвет. Это только, кажется, будто они одинаковые; на самом деле каждый имеет свой цвет и форму и лежит не так, как лежит другой.

Молодой человек размышлял о том сложном, двусмысленном положении, в котором он оказался. Конечно, не будь Асият сестрой Мадины и не люби он в прошлом, лучше этой девушки ему было бы трудно кого-то сыскать! Красивая, юная, скромная, из уважаемой, честной и богатой семьи, она стала бы залогом его будущего счастья.

Айтек снова и снова думал о своем одиночестве. Скоро зима, долгие ночи, унылые вечера, тьма и холод. Он представил, как будет сидеть в своей сакле и ему не с кем будет перемолвиться словом.

Мадина… Вряд ли она попала в богатый гарем, в гаремы берут девственниц. И если она была жива, то, наверное, нашла бы способ бежать и вернуться обратно. О да, у нее был характер, хотя Айтек видел и чувствовал только ее любовь! В то же время характером обладала и Асият, тихая, скромная, незаметная Асият, тень своей сестры. Но сейчас она расцвела и стала прекрасной!

Айтек вздохнул. Ей всего пятнадцать, а ему двадцать четыре – возраст взрослого мужчины, который должен жениться и воспитывать детей. Его отец и мать умерли, никто не найдет для него невесту, он должен выбирать ее сам. Айтек был единственным ребенком своих родителей, что являлось редкостью в семьях черкесов. Мать родила его, когда ей было за тридцать, а до того времени Аллах не давал ей детей. Родители любили его, и он сам желал бы любить – жену, детей, родину, весь мир!

Внезапно молодой человек вспомнил о том, что сказал Ливан. Асият хотела себя убить, и, если он откажется от нее, она сделает это снова. Внезапно Айтек ощутил муки совести, страх и неожиданно глубокую, трогательную нежность к этой девушке. Это было не то дружеское чувство, которое он питал к Асият, когда навещал ее, оно казалось похожим на что-то большее.

Мадина исчезла, возможно, умерла. Будет скверно, если ее юная, невинная сестра лишит себя жизни, ведь тогда она попадет в ад и ей придется вновь и вновь совершать одно и то же деяние: прыгать со скалы и разбиваться насмерть. С такими мыслями Айтек спустился с гор и решительно вошел в аул, где когда-то повстречал Мадину и где осталась ее семья, которая по-прежнему любила, ждала и привечала его как родного сына.

Глава VIII

1661 год, Стамбул, Турция

По пути от ворот к казарме Мансур встретил Бекира. Тот остановился так резко, словно сослепу врезался в стену, и, округлив глаза, воскликнул:

– Ты что, сошел с ума?!

Мансур молча отстранил его и пошел дальше, но Бекир догнал товарища, схватил за плечи и бесцеремонно встряхнул.

– Ты только посмотри на себя! Где ты был? Я не знал, что сказать Джахангиру-аге, а он впал в гнев и клялся прикончить тебя! Ты понимаешь, что тебя ждет?!

– Поверь, – сказал Мансур, – мне уже не может быть хуже.

– Напрасно ты так думаешь! Видно, плохо знаешь своих командиров! – И вдруг тихо спросил: – Что с тобой?

В затуманенном взоре Мансура была бездна отчаяния.

– Я ее нашел.

– Черкешенку?

– Да.

– И она отказалась разделить с тобой постель?

Мансур сжал кулаки, и в его потускневших глазах полыхнуло пламя.

– Постель?! Я бывал в постели с женщиной и хочу сказать, что променял бы все те удовольствия на один-единственный взгляд этой девушки, если бы он светился любовью, любовью ко мне! Но она не пожелала разговаривать со мной и велела идти прочь!

– И ты пошел?

– Что мне оставалось делать? – Бессильно прошептал Мансур.

– Ты и впрямь лишился рассудка. И поплатишься за это. Тебя ждет Джахангир-ага. Что ты ему скажешь? То же самое, что сказал мне?

– Я скажу правду. – Бекир покачал головой.

– Страдать от этого придется только тебе.

– Я уже ответил – меня ничего не пугает. Ада нет. Вернее, он есть, но здесь, на земле.

Вскоре Мансур стоял перед Джахангиром-агой и слушал его бурные обвинения. Вовремя не явился в казарму, напился, потерял головной убор, прогулял целый день – позор для всего корпуса!

В какой-то миг Джахангир-ага заметил, что молодой воин не слушает его, и неожиданно произнес спокойным, почти отеческим тоном:

– Что случилось, сынок? Я давно тебя знаю, ты всегда был одним из лучших воинов!

Мансур смотрел невидящим взглядом.

– Дело в том, что я никогда не задавал вопросов, делал то, что скажут, и не знал о том, что есть настоящая жизнь. Мне неведомо, кто я такой и какими могут быть человеческие желания… Неужели я всего лишь слепое и тупое орудие войны?

Джахангир-ага помрачнел.

– Я был свидетелем того, как закаленные в боях воины испытывали страх и бежали от опасности, как зайцы бегут от волков. Я видел, как люди гнутся перед чужой силой, подобно траве. Но я редко встречал человека, который потерял бы голову не от испуга, не от жажды власти, не от ненависти, а от желания обладать женщиной. Ведь причина твоего безрассудства именно в этом?

– Не совсем так, – ответил Мансур. – Я не стану объяснять, потому что вам никогда этого не понять.

– Вот как ты считаешь… Но ты ведь знаешь, что я могу и даже должен тебя наказать? Наказание может быть унизительным и жестоким!

– Я никогда не испытаю большего унижения, чем то, какое уже пережил!

Джахангир-ага понял, что приказами и угрозами тут ничего не добьешься.

– Сколько тебе лет?

Мансур вызывающе вскинул голову.

– Откуда я знаю! Только вы можете знать, кто я такой, сколько мне лет и чего я стою на этом свете!

Джахангир-ага тяжело вздохнул.

– Признаться, последнего не знаю даже я. – И, чуть помолчав, добавил: – Что ж, на первый раз я не стану тебя наказывать. Но должен предупредить, что, если будешь продолжать в том же духе, тебе придется расплачиваться за это, и цена будет жестокой.

– Вы мне угрожаете?

– Предостерегаю. Хотя могу просто приказать, ибо ты мой подчиненный и раб султана.

– Человек не может быть рабом себе подобного, он раб Аллаха – так записано в Коране, – смело ответил Мансур.

Джахангир-ага усмехнулся.

– Ты стал рабом своих желаний, а это самое страшное и недостойное человека рабство.

Мансур мотнул головой.

– Мною владеет не желание насиловать, грабить, убивать, а желание любить! Вы считаете это преступлением?

Когда молодой янычар вышел на улицу, обступившие Мансура товарищи встретили тяжелый, темный взгляд человека, который осмелился нарушить нерушимое и при этом остался безнаказанным.

Мансур догадывался о том, что Джахангир-ага все понял и не стал его наказывать, потому что знал: самое жестокое наказание и самая страшная расплата для человека – это терзания его души и муки сердца.

– Послушай, – сказал Бекир, – еще не все потеряно. Ты думаешь, что с женщинами так просто? Обхождению с ними надо учиться. Это тебе не саблей махать! Купи ей красивый, дорогой подарок, скажем кольцо. Если черкешенка его примет, считай, у тебя есть надежда на то, что она станет твоей.

– Ее не купишь подарками.

– Ясное дело. Ты просто сделаешь ей приятное – женщины это любят и ценят.

Янычар покосился на товарища. Возможно, Бекир знает, что говорит, недаром он всегда пользовался успехом у женщин!

На следующий день Мансур отыскал ювелирную лавку. Он долго разглядывал тяжелые браслеты, ряды ожерелий, россыпь колец и, наконец, выбрал чудесный перстень с чистой, как первый снег, жемчужиной. Он, не торгуясь, заплатил за него тридцать акче и поспешил к Мадине.

Сердце воина трепетало от страха, когда он вошел во дворик дома сапожника. Мансур вдруг подумал о том, что черкешенка могла собраться и уйти неведомо куда!

Но она сидела в беседке и встретила его острым и быстрым взглядом, после чего как ни в чем, ни бывало, занялась ребенком.