100 великих музеев мира, стр. 94
Собранные в Музее экспонаты большей частью были найдены в древних погребениях, именно в них они только и могли сохраниться. Большинство из них относится к предметам роскоши или предназначалось для культовых ритуалов.
Среди экспонатов Музея есть много таких, которые относятся к самой древней культуре — Чавин, распространявшейся в северной части перуанского нагорья с середины второго тысячелетия до нашей эры до начала нашей эры. В провинции Писко ученым хорошо известен Паракас — своеобразный некрополь с хорошо сохранившимися мумиями, укутанными в прекраснейшие погребальные ткани. Ткачи Паракаса были столь искусны, что превзошли всех своих соседей в количестве стежков на один квадратный метр ткани.
Культуры долины Моче представлены в Музее множеством предметов, которые сделаны чрезвычайно тщательно и изысканно. Культуру Наска отличает полихромная керамика с характерным блеском и росписью. В основном все выставленные предметы являются погребальными. Когда проводились раскопки, открывали гробницы и разгребали кости, «индейцы умоляли не делать этого, чтобы кости находились бы все вместе в момент воскрешения». По древним индейским верованиям, душа человека бессмертна, а тело воскресает. Вот поэтому умерший человек и должен был уносить с собой в могилу все необходимые предметы, чтобы не испытывать никакой нужды при возрождении.
В одной из витрин Музея золота выставлен череп со вставными аметистовыми зубами. Родственники хотели, все по той же причине, чтобы покойный не испытывал особых сложностей при воскрешении.
На другом черепе видны явные следы трепанации, и это свидетельствует о высоком уровне развития индейской медицины еще в доколумбову эпоху. У древних перуанцев были великие знахари, которые передавали свои знания сыновьям. Этих знахарей считали врачами, но лечили они только своих королей и людей царственной крови.
Два прямоугольных отверстия в черепе сделаны с помощью туми — ножей с лезвием овальной формы. Несколько таких ножей тоже представлены в перуанском Музее. Одно из черепных отверстий покрыто золотой пластиной. Вторая пластина утеряна, но зато прекрасно видно, как под ней восстанавливалась наращивающаяся кость.
В одном из залов Музея выставлена целиком прекрасно сохранившаяся мумия, которая была найдена в погребении, где находились пять тел королей инков — три мужских и два женских. Все тела были сохранены полностью, все было на месте — каждый волосок на голове, на бровях и ресницах. Покойные были завернуты в те роскошные одежды, которые они носили при жизни, а на голове был только льяуту и больше никаких других королевских знаков отличия. Надо заметить, что все они сидели (в отличие от наших умерших), как обычно сидят индейцы: руки скрещены на груди — правая поверх левой.
У всех посетителей Музея вызывает восхищение мастерство древних ювелиров. Так, например, кроме искуснейшей работы, серьги, выполненные из драгоценных металлов, просто поражают своими огромными размерами. По этому поводу любезный экскурсовод рассказывает посетителям такую древнюю легенду: «Инка Манко Капаку пытался доказать, что он и его жена являются детьми Солнца, которые спустились с неба. Отец направил их, чтобы они наставили людей и принесли добро в мир. А чтобы люди поверили им, они должны были придать своему поведению и своей внешности нечто необычное. Вот у них и были такие большие уши, как у детей Солнца, и которые не может себе даже представить тот, кто не видел их самих».
Выставлены в Музее золота и погребальные маски, которые тоже были связаны с древним культом индейцев. В первый месяц после смерти короля с великими стенаниями и проявлениями горя его оплакивал весь город, весь народ и каждый житель в отдельности. Вот потому на одной из погребальных масок посетители и видят лицо плакальщицы со свисающими из глаз слезами — нитками светлых изумрудов.
В одном из захоронений было найдено веревочное письмо кипу, которое тоже теперь украшает Музей. Скрученные и посеревшие от времени веревочки уже несколько столетий хранят свои послания, и потому они бесценны. Так же как бесценен изящный керамический сосуд в виде толстяка, у которого в ушах и в носу висят драгоценные украшения.
Музей импрессионизма в Париже
Весной 1874 года семеро малоизвестных тогда художников, чьи картины отвергались официальным художественным Салоном устроили в центре Парижа собственную выставку. Очень разные, они были объединены идеей искать свою правду в искусстве, невзирая ни на какие трудности. За плечами у них лежали долгие годы упорного труда и борьбы в одиночку, годы лишений и невзгод. Большинство из них были настолько бедны, что часто нуждались в обыкновенном куске хлеба. Они не имели даже денег, чтобы снять помещение для своей выставки. На помощь пришел фотограф Надар — один из немногих их парижских друзей он предоставил им для экспозиции свою мастерскую.
Публика ходила на эту выставку лишь для того, чтобы посмеяться «Чрезвычайно комическая выставка», «Сумасбродство», «Страшная мазня» — такими выражениями пестрели статьи в газетах и журналах.
Сейчас их имена знает весь мир. Это были Клод Моне, Огюст Ренуар, Камилл Писарро, Эдгар Дега, Альфред Сислей, Поль Сезанн Берта Моризо — те, кого мы называем импрессионистами.
Музей импрессионизма разместился в скромном двухэтажном здании в самом центре Парижа — на террасе парка Тюильри Шумный город живет в двух шагах отсюда, а здесь всегда царят тишина и какое-то особое благоговение. Вековые деревья берегут покои невзрачного с виду домика, который в соседстве с роскошными дворцами кажется еще невзрачнее. Да и название у него такое старинное и старомодное — «Зал для игры в мяч» Здание это было построено в период Второй империи. В те годы среди французской буржуазии были широко распространены аристократические обычаи, в число которых входила и старинная игра в мяч. Однако в конце XIX века игра эта была вытеснена теннисом, а здание стали использовать для устройства временных выставок.
Кроме того, «Зал для игры в мяч» прочно связан и с французской историей. В 1789 году в этом зале собрались депутаты Генеральных штатов, чтобы объявить себя Национальным собранием и дать клятву не расходиться до тех пор, пока не будет выработана Конституция.
В годы Второй мировой воины здесь разместилась контора нацистов, в которую со всех районов оккупированной Франции поступали захваченные немцами произведения искусства. После окончания войны в этом здании разместилась служба по возвращению похищенных сокровищ.
Музей импрессионизма был открыт только в 1947 году, а в 50-е годы он был отреставрирован и переоборудован. На первом этаже Музея разместилась коллекция произведений Эдуарда Мане, среди которых находятся и две его прославленные работы — «Завтрак на траве» и «Олимпия». Именно они вызвали в свое время целую бурю негодования среди парижских мещан и обывателей.
Но сначала была написана картина «Лола из Валенсии». В то время в Париже выступала балетная труппа Мадридского королевского театра, и особенным успехом пользовалась прима-балерина Лола. Поэты посвящали ей стихи, писатель и композитор Захария Астрюк написал в ее честь романс. Для обложки его Эдуард Мане сделал рисунок, который и послужил основой для будущей картины.
«Лола из Валенсии» была необычным портретом. Художник изображает балерину не на сцене, не в момент выступления, а за кулисами на фоне декорации. Уже одним этим он дает понять, насколько мало занимает его внешняя парадность. Человек — вот что ищет он прежде всего. Человеческое лицо глаза, улыбка — вот чему была посвящена его страстная, свежая живопись. Краски его картин были чисты, благородны и свежи.
«Лолу из Валенсии» французский поэт Шарль Бодлер назвал «сокровищем в розово-черном мерцании». Действительно, цвет играет огромную роль в портретах Э Мане, именно цветом привлекает он внимание к испанской танцовщице. Белое марево кружев, сквозь которое просвечивают черные волосы, голубой платок и розовые рукава кофты, пышная юбка с разбросанными по черному фону красными и желтыми цветами и зелеными листьями, серо-розовые чулки и балетные гуфли… Весь этот наряд кажется на удивление красивым, а официальная критика назвала подобную живопись «пестрятиной». Вот тогда Э. Мане и решил написать картину «Завтрак на траве», как пощечину буржуазному вкусу.