Храм Фортуны II, стр. 88

Тиберий встал.

— Что ж, сынок, — сказал он, — я не ошибся в тебе. Надеюсь, ты принесешь еще много пользы Империи. А теперь иди отдохни или развлекись. Ты ведь еще молод, а молодым не стоит думать только о делах.

— Интересы страны для меня превыше всего, — ответил Германик. — И я буду служить им до последнего вздоха.

Сказав это, он с достоинством поклонился, повернулся и вышел из комнаты. Тиберий и Ливия долго молча смотрели ему вслед, думая каждый о своем. Наконец шаги молодого полководца затихли в коридоре, и Цезарь повернулся к императрице.

— Ну, а теперь, матушка, — сказал он холодно, — мы можем обсудить и наши проблемы.

Ливия согласно кивнула.

На кушетке у стены чуть пошевелился астролог Фрасилл, все так же методично перебирая свои голубые бусинки на тонком шнурке.

Глава XIV

Разговор в пути

В полдень вереница повозок, в первой из которых сидели Марк Светоний Паулин и Гай Валерий Сабин, остановилась на развилке в девяти милях от Антиохии. Широкая мощеная дорога вела прямо, в Апамею, а направо сворачивала ухабистая пыльная тропа.

— Куда ведет этот путь? — спросил легат у возницы, который выжидательно смотрел на него.

— Если проехать по ней миль шесть, то как раз попадешь на тракт до Лаодикеи, — ответил тот. — А дальше можно ехать вдоль побережья. Только если вам нужно в Палестину, то через Дамаск будет быстрее.

Паулин размышлял несколько секунд.

— Поворачивай, — наконец приказал он. — Поедем в Лаодикею.

Легат достал из-за пазухи свиток пергамента и развернул его. Сабин, взглянув через его плечо, увидел, что на коленях Светония разложена карта какой-то местности.

Заметив любопытство трибуна, Паулин ткнул пальцем в пергамент.

— Сейчас мы вот здесь, — пояснил он. — А должны быть вот тут как можно скорее. Но все же я полагаю, что лучше потерять пару дней, сделав крюк, чем потерять жизнь, рванувшись напрямик.

— Сейчас мы свернем вот сюда, — продолжал говорить он. — Лаодикея стоит на морском берегу и это двойная выгода — там мы можем, в зависимости от обстоятельств, выбрать либо водный путь, либо двигаться по суше через Триполис, Библос, Берит до Тира. А там уже недалеко до Кесарии, резиденции прокуратора Иудеи, и до Иерусалима, главного города Палестины. Надеюсь, что там мы будем в безопасности.

— Но почему мы должны кого-то опасаться на территории римской провинции? — удивленно спросил Сабин. — Мы, посланники цезаря Тиберия? Ты обещал объяснить мне, но сам только молчишь.

— Потерпи еще немного, — успокаивающе ответил Паулин. — Сначала я должен выбрать маршрут, правильный маршрут. Ведь не забывай — я отвечаю не только за успех нашего предприятия, но и за жизни моих спутников, в том числе и твою. Поверь, я очень не хочу, чтобы ты остался лежать на дороге с мечом в груди или сгнил в подземельях какой-нибудь крепости в безлюдной пустыне.

Сабин умолк и приказал себе набраться терпения. Конечно же, Паулин лучше него знает обстановку и если он ведет себя именно так, а не иначе, значит, на то есть веские причины.

Возница передовой повозки, тем временем, щелкнул бичом, мулы встряхнули мордами и свернули на проселочную дорогу. Остальная вереница потянулась за ними.

— Так мы, я надеюсь, собьем со следа погоню, — наклонившись к уху Сабина, шепнул легат. — Я, конечно, предпринял все меры предосторожности, но у меня нет уверенности, что кто-то из посвященных в мои дела не проболтается. Такая вероятность всегда существует.

Сабин нахмурился. Намек более чем ясен. Уж не подозревает ли достойный Паулин трибуна Первого Италийского легиона?

Светоний понял его мысли.

— Нет, — слегка улыбнулся он. — Я говорил не о тебе и не о твоих слугах, хотя не могу сказать, что этот Корникс мне очень нравится. Я имел в виду других людей.

— Зато мне нравится Корникс, — упрямо сказал Сабин. — Он лопух, конечно, но однажды он спас мне жизнь. Я не забываю подобных услуг.

— И правильно делаешь, — серьезно заметил Паулин и вновь посмотрел на карту. — Так, скоро будет какой-то постоялый двор. Там мы задержимся на пару часов. Передохнем, перекусим, а главное посмотрим — не будет ли погони. Хочется думать, что даже если будет, то она пойдет по дороге на Дамаск.

— Если нет? — резко спросил Сабин. — Если они разгадают наш маневр и настигнут нас в этом постоялом дворе. Что тогда?

— Тогда... — задумчиво произнес Паулин. — Тогда я надеюсь, что боги дадут нам умереть достойно.

— Вот как? — язвительно сказал трибун. — И больше тебе, легату цезаря, не на что надеяться?

— Ну почему же? — улыбнулся Паулин. — Я могу надеяться на Децима Варона, на прокуратура Грата... да мало ли вокруг надежных честных людей, которые помнят о своем долге?

— А на достойного, Тиберия у тебя уже нет надежды?

Паулин покачал головой.

— Напрасно ты пытаешься подвести мои слова под закон об оскорблении величия, — с грустью сказал он. — Конечно, власть цезаря велика, а скоро она вообще станет безграничной, но... он ведь далеко, и здесь правят другие. Другие лица и другие законы.

Сабин недоверчиво скривил губы. Он уже совершенно не знал, что ему думать. Легат ведет себя так странно. Какие-то намеки... угрозы... подозрения. А может, он сам ведет нечестную игру?

Что ж, все возможно. Однако цезарь лично, в присутствии самого Сабина, назначил Марка Светония ответственным за операцию. Ну а если предательство или измена станут очевидными, то тут уж другое дело. Он будет знать, как поступить.

И Сабин покосился на свой меч.

Светоний перехватил его взгляд, глубокомысленно хмыкнул и откинулся на спинку сидения.

— Вот что, трибун, — сказал он, закрывая глаза. — Я не спал уже две ночи. Попробую немного вздремнуть, а ты разбуди меня, когда мы подъедем к постоялому двору. Там, за кружкой вина, я и объясню тебе мое, на твой взгляд странное, поведение. И ради Богов, не подозревай меня ни в каких коварных замыслах. Я, как и ты, служу цезарю и Империи, сенату и народу. Поверь, это главная цель моей жизни.

Паулин умолк. Его голова свесилась на бок. Повозка лихорадочно тряслась на выбоинах и колдобинах проселочной дорога, но это отнюдь не мешало легату наслаждаться сном. Заслуженным сном.

Сабин с сомнением покачал головой и отвернулся. Некоторое время он старательно обозревал окрестности, но так и не заметил ничего достойного внимания, кроме выжженной солнцем земли, чахлых кустиков по краям дорога, да каких-то неизвестных ему зверьков размером с кошку, которые прыгали в отдалении.

А потому трибун тоже откинулся на спинку сиденья и предался размышлениям, доминирующим среди которых было воспоминание об их последнем — и пока единственном — любовном свидании с прекрасной златовласой Эмилией, правнучкой Божественного Августа.

До постоялого двора, который назывался как-то по-гречески, а как именно, Сабин не разобрал, что-то связанное с верблюдом, они добрались через полтора часа.

Будить легата не возникло необходимости — он проснулся сам. Отдав необходимые распоряжения слугам и хозяину корчмы, Паулин удалился в комнату для важных гостей, которая отличалась от остальных лишь более чистым столом, меньшим количеством пыли и ограниченным числом здоровенных черных тараканов. Сабин, понаблюдав немного за тем, как рабы владельца заведения справляются со своими обязанностями, тоже направился туда, предоставив Феликсу свободу действий.

Бывший массилийский коммерсант Корникс явно чувствовал себя неуютно в роли обслуживающего персонала, от которой он успел уже отвыкнуть, но тут трибун ничем не мог и не собирался ему помочь. Слуги съедят свой прандиум в другом помещении, менее комфортном, а точнее — более некомфортном. Самолюбие галла могла утешить лишь мысль, что носильщики из конторы Патробия вообще останутся на улице и здесь пожуют свои ячменные лепешки, запивая их теплой водой.

Когда трибун вошел в комнату, на столе перед Паулином уже стоял кувшин вина и миски с едой. Жареная баранина, оливки, сыр, финики... Что ж, вполне могло быть и хуже.