Храм Фортуны II, стр. 1
Эндрю Ходжер
Храм Фортуны — II
Пролог
Богат, славен и красив город Эфес, крупный порт и торговый центр, столица проконсула римской провинции Малая Азия.
Это здесь некогда высился грандиозный храм греческой Артемиды, называемой римлянами Дианой, одно из семи чудес света, которое в припадке болезненного честолюбия сжег сумасшедший Герострат. Преступника постигла заслуженная кара, а легенда долго еще гласила, что именно в эту ночь пришел на свет великий и страшный македонский царь Александр.
Лучшие греческие архитекторы: Денократ, Деметрий и Пеоний в 430 году от основания Рима возродили святыню. И хотя жители Эфеса утверждали, что новый храм ничуть не хуже старого — сто двадцать семь колонн, из них тридцать шесть резных, но ведь произведения искусства не могут родиться дважды. В лучшем случае получается приличная копия.
У Эфеса долгая история. Еще во времена персидских царей этот город служил важнейшим портом и не случайно именно его соединяла со столицей Сузами знаменитая «царская дорога», выстроенная по приказу всесильных повелителей.
А потом на смену персам пришли греки, которые в кровопролитных войнах отхватили этот лакомый кусок и накрепко вцепились в него зубами. От азиатов город им удалось отстоять, но вот сами они его поделить не смогли. Афины и Спарта в жестоких, безжалостных междоусобицах выясняли отношения, а Эфес, несмотря ни на что, разрастался и богател. Он дал миру многих выдающихся художников, скульпторов, политических деятелей. Именно здесь через некоторое время апостол Павел будет вколачивать первые гвозди в основание созданной им доктрины христианства.
Город многое пережил на своем веку, много было взлетов и падений. После смерти Александра его самозванные наследники затеяли бесконечную распрю, деля завоеванное своим царем, и Эфес был не последней ставкой в этой борьбе.
Селевк и Антигон, Птолемей и Деметрий, Кассандр и Лисимах, а также вмешавшийся в игру эпирец Пирр без устали швыряли своих солдат в кровавые битвы, дабы урвать кусок побольше.
Повезло Лисимаху. Именно он в результате войны стал македонским царем. Под его властью оказались также Фракия и значительная часть Малой Азии. Включая Эфес.
И он — как большинство монархов до него и после него — принялся вершить свою волю, не считаясь ни с чем. Высочайшим повелением целый город был перенесен на новое место, ближе к морю. Эфес, правда, от этого только выиграл, но вот жители, лишившиеся домов и достояния...
А потом пришли римляне. В двух войнах железные легионы Вечного города вдребезги разнесли хваленую фалангу македонского царя Филиппа и с ненасытностью завоевателей рванулись дальше. Но сириец Антиох не пожелал отдать им Эфес. Его мощная армия высадилась на Балканах, и разгорелась очередная война.
Эфес стал столицей Антиоха. Но недолго длился его триумф. В ущелье Фермопил — том самом, где много лет назад героически сражались триста спартанцев — сирийские войска были наголову разбиты. А великий Ганнибал — заклятый враг Рима — едва не принял яд, сломленный поражением. Он сделает это немного позже, когда в битве при Магнесии Луций Корнелий Сципион — брат героя пунической войны — окончательно поставит Антиоха на колени. Эфес перейдет в римское владычество.
Но неприятностей еще доставит немало. И Риму и его врагам. Когда сводный брат умершего пергамского царя Аристоник вдруг воспылает идеями всеобщего равенства и братства и — безумец — объявит войну Риму, экспедиционный корпус консула Красса высадится в Малой Азии. А помощь ему окажет именно Эфес, флот которого наголову расколотит в Эгейском море эскадру Аристоника.
Красс умрет в плену под пытками, но назначенный ему на смену Перперна одержит все-таки победу, возьмет Стратоникею — последний оплот мятежников — и достойно вознаградит верных жителей Эфеса.
С тех пор город сделается римским владением и более того — резиденцией проконсула, первого человека во всей Малой Азии.
Мутная, илистая река Кестр лениво проталкивает свои тягучие волны через узкие улочки Эфеса, облизывает своими желтыми языками мраморное основание Артемизиона и позволяет жителям набирать из себя воду. А с водой этой нередко приходили опустошительные эпидемии...
Как-то майским свежим утром на пристань Эфеса ступил человек, которого здесь давно ждали. То был знаменитый Аполлоний из Тианы — мудрец, философ и прорицатель, слава которого прокатилась уже по всему эллинистическому миру, хотя было ему тогда не больше сорока. Случилось это в конце правления цезаря Августа.
Аполлоний прибыл в Эфес проездом из Пафоса родосского в Смирну, но жители, наслышанные о его науках, упросили мудреца задержаться. Ведь именно тогда в городе разразилась одна из страшных эпидемий какой-то азиатской безжалостной болезни, и люди валились с ног прямо на улицах, моментально чернея лицом и издавая отвратительное зловоние.
Эфес был в панике, и лишь надежда на Аполлония придавала некоторую уверенность горожанам.
Суровый Аполлоний, взобравшись, с помощью своих учеников, на высокую стену храмового дворика, произнес речь. Или, скорее, проповедь. Он призывал жителей города серьезно заняться изучением философии и вести подобающий образ жизни. Жестко осуждал их увлечение праздностью, роскошью и театром.
На следующий день он вышел в сад вблизи портика и продолжил свою науку, основанную на постулатах Пифагора.
— Все мы люди и должны помогать друг другу, — говорил мудрец, окидывая строгим взглядом свою аудиторию.
Богатые преуспевающие жители Эфеса скептически улыбались, слушая слова мудреца.
Над головой проповедника, в кроне раскидистого дуба, о чем-то беспечно щебетала стая воробьев. Вдруг к ним подлетела еще одна птица и возбужденно что-то прочирикала. Это отвлекло внимание людей, а когда все. воробьи взвились в воздух и улетели, взгляды присутствовавших еще долго провожали стаю.
Аполлоний покачал головой и скупо улыбнулся.
— Вижу, вы заинтересовались, — сказал он. — Что ж, объясню вам, в чем дело. На соседней аллее только что споткнулся мальчик, который нес корзинку с пшеницей. Зерна высыпались на землю. И вот воробей, который это видел, немедленно прилетел к своим товарищам и сообщил им, где есть корм. Проверьте, кто сомневается.
Несколько человек тут же бросились убедиться. Мудрец оказался прав. Действительно, воробьи жадно клевали рассыпанное зерно.
— Вот и смотрите, — продолжал Аполлоний, — как птицы небесные помогают друг другу и радуются, если могут это сделать. Мы же, люди, считаем такой поступок чем-то глупым и даже позорным. Если богатый человек начинает делить свое достояние с бедными, мы называем его расточителем, а тех, кто пользуется его добротой, -иждивенцами. Но если уж так, то может нам стоит жить в клетках, как скоту, предназначенному на убой, и набивать себе желудки, обрастая жиром?
— Все это хорошо, — крикнул какой-то купец из толпы, вытирая потные руки о свой голубой хитон тирского шелка, — но твои науки, Аполлоний, мы бы с удовольствием послушали в других обстоятельствах. А сейчас ты сам видишь — в городе бесчинствует страшная болезнь и хоть бы все воробьи мира решили помогать друг другу, нас это не спасет.
Аполлоний нахмурился и задумался. Повисла напряженная тишина. Все чего-то ждали.
— Ладно, — сказал наконец философ. — Сейчас мы пойдем с вами и посмотрим, что тут можно сделать.
Аполлоний молча двинулся в направлении городского театра; толпа последовала за ним.
По дороге к походу присоединялись все новые и новые люди; они возбужденно переговаривались, терзаясь сомнениями и все-таки веря в мудрость прославленного философа.
У самого входа в театр Аполлоний остановился. Толпа замерла за ним в предчувствии чуда.
Глаза тианца обратились на дряхлого нищего, слепого и жалкого, который сидел под мраморной колонной. Старец вяло вращал бельмами и то и дело с тревогой ощупывал свою кожаную сумку, которую милосердные граждане Эфеса от души набили кусками хлеба, сушеными финиками и ошметками копченого мяса.