Судьба Шута, стр. 171
– Ты смог это пережить? Тебе удалось? – спросил он меня, словно хотел узнать, что ждет его в будущем и наступит ли такой момент, когда его жизнь не будет омрачена тяжелой тенью.
И я произнес самые трудные правдивые слова в своей жизни:
– Нет. Ты не сможешь. И я не смог. Но жизнь продолжается. Это становится частью тебя, как шрам. И ты продолжаешь жить.
Ночью, когда мы спали спина к спине под звездами на моем старом плаще, я чувствовал, как Шут дрожит и дергается во сне. Я повернулся к нему лицом. Слезы текли по его щекам, он метался, умоляя безмолвную ночь:
– Пожалуйста, остановитесь! Остановитесь! Все, что угодно. Только, пожалуйста, прекратите, пожалуйста, прекратите!
Я прикоснулся к нему, он пронзительно закричал и начал отчаянно отбиваться от меня. И почти сразу же проснулся. Я отпустил его, и Шут тут же откатился в сторону. Он пополз прочь по камням площади к опушке леса, где опустил голову, точно больная собака, и его вырвало. Рвота долго не прекращалась, казалось, он пытается извергнуть из себя все трусливые слова, которые он когда-либо произнес. Я не стал к нему подходить. В тот раз – не стал.
Когда он вернулся, я предложил ему фляжку с водой. Он прополоскал рот, сплюнул, а потом напился. Шут стоял, глядя в ночь, словно пытаясь собрать потерянные кусочки своей души. Я ждал. Наконец он молча опустился на плащ рядом со мной, повернулся ко мне спиной и сжался в комок, продолжая дрожать. Я вздохнул.
Осторожно придвинувшись к нему, несмотря на его сопротивление, я повернул его лицом к себе и неловко обнял. Он беззвучно рыдал, и я стер слезы с его щек. Стараясь не задеть спину, я привлек Шута к себе, прижал к груди, обнял за плечи и поцеловал в макушку.
– Давай спать, Шут, – сказал ему хрипло. – Я здесь, я о тебе позабочусь.
Его руки оказались между нами, и я испугался, что он меня оттолкнет. Однако он схватил меня за рубашку и еще теснее прижался ко мне.
Всю ночь я держал его в своих объятиях, как ребенка или любовника. Так, словно он был мной, израненным и одиноким. Я держал его, пока он плакал, и не выпускал даже после того, как его слезы высохли. Я дал ему то утешение, которое могло дать тепло моего тела. И ни на мгновение в ту ночь я не почувствовал, будто перестал быть мужчиной.
XXX
ОБРЕТЕНИЕ ЦЕЛЬНОСТИ
Я пишу это собственной рукой и прошу извинить мой стиль, присущий уроженцам Горного Королевства. Мной подписан эдикт, подготовленный уважаемым писцом Федвреном, но в данном свитке я хочу поговорить с вами сама, как вдова с вдовой, женщина с женщиной, чтобы вы знали: я понимаю, никакой дар или титул не может облегчить горечь понесенной вами потери.
Ваш муж служил Видящим большую часть жизни. По справедливости он должен был много лет назад получить награду за все, что сделал для своих королей. Он был песней, которая должна звучать в каждом доме. Только благодаря тому, что он рискнул своей жизнью, мне удалось пережить ту темную ночь, когда Регал Претендент выступил против нас. В своей скромности ваш супруг просил, чтобы его подвиги остались тайной. Как несправедливо, что только теперь, когда он отдал свою жизнь на службе своему принцу, трон Шести Герцогств вспоминает все, что он для нас сделал.
Когда прибыл гонец от леди Пейшенс, я как раз пыталась подыскать королевские земли, которые стали бы достойной наградой за службу Баррича. Истинно говорят, плохие новости распространяются быстро, поскольку она узнала о гибели вашего мужа. Леди Пейшенс написала, что Баррич был одним из самых любимых друзей покойного принца Чивэла, и она уверена, что ее муж был бы счастлив подарить его семье свое имение в Ивовом Лесу. Соответствующий титул будет немедленно передан вам и останется в вашей семье навсегда.
– Мне снилось, что я был тобой, – тихо сказал Шут, обращаясь к пламени костра.
– В самом деле?
– А ты был мной.
– Как забавно.
– Перестань, – предупредил он.
– Что? – невинно уточнил я.
– Быть мной.
Шут заерзал рядом со мной на плаще. Ночь накрывала нас своим пологом, дул теплый ветерок. Он поднял тонкие пальцы, чтобы убрать с лица золотые пряди волос. Умирающий свет костра почти скрывал синяки на его лице, но щеки все еще оставались ввалившимися.
Я хотел сказать, что кто-то должен играть его роль, раз уж он сам отказался быть собой, но вместо этого я лишь спросил:
– А почему бы и нет?
– Мне от этого становится не по себе. – Он сделал глубокий вдох. – Как долго мы здесь находимся?
Он уже в третий раз будил меня этой ночью. Я привык. Ему никак не удавалось крепко заснуть. Впрочем, ничего другого я и не ждал. Хорошо помню, что в те дни, когда я зализывал раны после пыток в темнице Регала, я спал только днем, когда Баррич находился поблизости. Бывает время, когда ты предпочитаешь спать, ощущая солнечный свет на ресницах. И когда тихий разговор по ночам лучше, чем сон, каким бы измученным ты себя не чувствовал. Я попытался сообразить, сколько дней минуло с тех пор, как я прошел с ним на руках через Скилл-колонну. Неожиданно у меня возникли трудности. Ночи прерванного сна, дни, заполненные теплым солнечным светом, казались бесконечными.
– Пять дней, если считать дни. Или четыре ночи. Не стоит тревожиться. Ты все еще слишком слаб. Я не хочу проходить через Скилл-колонну, пока ты не окреп.
– А я вовсе не хочу пользоваться Скилл-колонной.
– Хм-м. – Я не стал с ним спорить. – Рано или поздно нам придется. Я не могу оставить Олуха с Черным Человеком навсегда. И я обещал Чейду, что мы будем на берегу и встретим отправленный за нами корабль. А это произойдет в течение ближайших пяти дней.
Я потерял счет времени, пока находился в ледяном лабиринте, но почему-то меня это совсем не тревожило. С того момента, как нам не удалось исцелить Шута, я блокировал все контакты с группой Скилла. Несколько раз я ощущал легкое постукивание в мою защиту, но решительно его игнорировал. Вероятно, они беспокоились из-за меня.
– У меня есть жизнь, к которой мне нужно вернуться, – сказал я вслух, чтобы убедить себя.
– А у меня нет. – Как ни странно, в голосе Шута прозвучало удовлетворение.
Меня это порадовало. В течение дня несколько раз возникали моменты, когда он останавливался, словно прислушиваясь, не зазвучит ли в его душе будущее, которое перестало его манить. Я не знал, что он испытывает. В течение всей своей жизни Шут пытался направить время по тому пути, который считал лучшим. И добился успеха – теперь мы жили в созданном им будущем. Мне кажется, он колебался между удовлетворением и тревогой из-за своего места в новом мире, когда задумывался о таких вещах. Иногда он просто сидел, положив изуродованные руки на колени, и смотрел на землю у себя под ногами. Его дыхание становилось медленным и поверхностным, грудь почти не двигалась. Я знал, что в такие моменты он пытался ощутить то, что невозможно ощутить. Я не пробовал его отвлечь. Однако старался поддерживать в нем оптимизм разговорами о будущем.
– Ты прав. У тебя нет забот, к которым необходимо вернуться; нет бремени, которое следует взвалить на свои плечи. Ты умер. Ты видишь, как иногда приятно бывает умереть? Никто не ждет, что ты станешь королем. Или пророком.
Он приподнялся на локте.
– Ты говоришь по собственному опыту. – Он произнес эти слова грустно, не обращая внимания на мой игривый тон.
– Точно. – Я усмехнулся.
Шут вновь опустился на плащ рядом со мной и посмотрел в небо. Его лицо оставалось серьезным. Я проследил за его взглядом. Звезды начали тускнеть. Я откатился в сторону и легко поднялся на ноги.
– Пора отправляться на охоту. Приближается рассвет. Ты сможешь меня сопровождать?
Мне пришлось дожидаться ответа. Потом он покачал головой:
– Честно говоря, нет. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким измученным. Что ты сделал с моим телом?