Чекисты. Книга первая, стр. 40
— Ну, как, папа, как вы там? Мама писала, что хворал?
— Пустяки, — сказал Котельников. — Вот Лена на тебя жаловалась: не поздравил ее с днем рождения… И вообще не появляешься. Они там для тебя кровать с сеткой купили…
— Вижу, что Ленка крепко на меня нажаловалась, — сказал сын. — Придем в город, я к ним зайду, конечно. Я и по ней и по Сене скучаю, — добавил он откровенно. — Замечательный парень… Он тебе про свою новую работу не рассказывал?
— Прервали нас.
— А мы, тут всем личным составом конструкцию его теплохода обсуждали.
— И какое же вынесли решение?
— Ты, папа, не смейся… У Сени голова светлая…
Оба чувствовали себя несколько стесненно, и потому, что давно не виделись, и еще потому, что то высокое, что сейчас было у каждого из них на душе, требовало большого разговора, а они оба были сдержанными, немногословными.
— Скажи, папа, тот человек… Нарушитель… Кто он?
Котельников внимательно взглянул на сына.
— Шпион, диверсант.
— Конечно, все отрицал?
— Вчера отрицал. Сегодня признался. Это долгая история, сынок. В эту ночь мне многое пришлось вспомнить… Сопоставить факты. Тридцать лет… целая жизнь.
— Ты так давно его знаешь?
— Знал отца.
— Похож?
— Представь себе, очень похож…
Снова они помолчали.
— Я очень рад, — сказал Котельников медленно, — что ты отличился в этом деле. Хвалю! — Они вдруг оба встали, и их руки соединились в крепком пожатии.
Весь день Котельников провел в городе, в штабе отряда, но обедать поехал к “своим молодоженам”.
Лена встретила его укором:
— Мы так беспокоились! Вот вечно такой, — обратилась она к мужу.
— Ну, ну, — сказал Котельников. — Ворчать — это привилегия нашей мамы.
— Нет, правда, Григорий Макарович, — сказал Сеня, — Лена сильно о вас тревожилась.
— Обедать, обедать! — весело сказал Котельников. — Кислые щи! Прекрасно! На второй день они еще вкуснее… А после обеда вы, Сеня, обязательно поподробнее расскажите про вашу новую конструкцию теплохода.
— Интересно? — обрадовался Сеня.
После обеда он долго и старательно объяснял принципы конструкции нового теплохода, стараясь избегать непонятных генералу специальных технических терминов.
Заметив, что Котельников слушает с большим вниманием, Сеня еще больше воодушевился. Он притащил большой чертеж, развернул его.
— Поперечный разрез корабля. Вот здесь машинное отделение, вот пассажирские каюты, библиотека, кинозал… А это внешний вид корабля…
И пока Сеня рассказывал, Котельников словно наяву видел этот новый могучий корабль, свободно рассекающий высокую волжскую волну, ослепительно белый, в ярком солнечном блеске, с золотыми буквами по борту. И другой — в штормовой пене, грохоте бури, с накрененной палубой, с потушенными огнями, смело идущий наперекор ночному ветру и шторму…
В. Дроздов, А. Евсеев
ДВА ГОДА НАД ПРОПАСТЬЮ
Это была обычная школьная тетрадь в линейку, в серо-голубой обложке. Настолько обычная, что никто из нас поначалу не обратил на нее внимания. Но вот генерал Дроздов открыл ее первую страницу, и мы прочитали:
“Прошу советских патриотов хранить эти записи и, в случае моей гибели от рук врагов Родины — немецких фашистов, с приходом Красной Армии передать их соответствующим органам. За что я и наша Родина будут вам благодарны”.
А на соседней странице очень твердым, очень спокойным и очень аккуратным почерком, как будто речь шла, скажем, о составлении списка на зарплату, было написано:
“Завербованы и переброшены в СССР немцами”.
И дальше восемьдесят семь фамилий, имен, отчеств и адресов предателей и шпионов.
— Если бы “Максим”, которому принадлежала тетрадь, сделал только это, то и тогда он мог бы считать свое задание выполненным, — негромко и чуть торжественно произнес генерал.
— Что же это за тетрадь? Как попала к вам, кто ее хозяин? Жив ли он?
— Постараюсь ответить на все вопросы. Придется рассказать целую историю. Речь идет не о детективе, а об обыденной чекистской работе.
О людях, про которых я буду рассказывать, в годы оккупации в Киеве ходили легенды. Но в силу особенностей разведывательного дела знают о них лишь немногие. Думаю, что вы будете первыми, кто услышит всю правду о “Максиме” и его группе. Эту историю можно было бы назвать “Два года над пропастью”. Такой заголовок в какой-то степени отразил бы трудности и опасности, которые пришлось перенести группе советских разведчиков-чекистов, действовавших глубоком тылу врага, их удивительное мужество, их презрение к смерти.
С чего начинается рассказ о разведчике? С его детства? У Максима оно прошло где-то под Борисполем. Рос без отца. Батрачил, учился в школе, слесарил в МТС и никогда не помышлял о разведывательной работе в тылу врага.
А может быть, рассказ о Максиме следует вести с той минуты, когда вступил он в первое соприкосновение с врагом? Но и это было бы не совсем правильно, потому, что ей предшествовали годы учебы, пограничной службы, чекистской работы, смысл которой и заключался в том, чтобы первые минуты в тылу врага не отличались от всех других. Чтобы и тут разведчик чувствовал себя, ну, пусть не совсем, как дома, но все же более или менее спокойно. Вот почему я бы начал с того дня, когда Иван Кудря стал “Максимом”.
Произошло это в первых числах августа 1941 года в Киеве. Немцы находились уже километрах в ста от столицы Украины. Кудрю вызвал полковник Славченко — один из руководителей НКВД Украины.
— Как вы смотрите, Иван Данилович, — спросил он, — если мы оставим вас в Киеве?
— Я согласен, — без колебаний ответил Кудря. — В Киеве я работаю недавно, и меня здесь мало знают.
— Мы хотим перед вами поставить сложные задачи. Справитесь?
— Я коммунист, — сказал Кудря.
— Другого ответа я и не ожидал от вас, — сказал полковник и добавил: — Товарищ Максим.
Так Иван Кудря получил новое имя. С того дня он перестал посещать наркомат, снял форму, стал носить украинскую сорочку и шляпу, запустил усы — словом, изменил свою внешность.
Незадолго до оставления Киева в доме № 16 по Институтской улице появился Иван Данилович Кондратюк. Хозяйка квартиры — Мария Ильинична, у которой он остановился, объяснила соседям, что он преподаватель украинского языка и литературы из Харьковской области, с ним она познакомилась в Сочи в 1939 году во время отпуска. Два года вела с ним переписку и вот теперь собирается выйти замуж. Он холостяк, а у нее, как знали соседи, муж был расстрелян в 1937 году.
Кондратюк был, что называется, парень хоть куда: чернобровый, с вьющимися волосами, блестящими черными глазами, стройный — настоящий украинский хлопец! Правда, небольшие усики чуть старили его, но это не мешало девушкам поглядывать в его сторону. Словом, за такого парня надо было не идти, а бежать замуж.
Кондратюк боялся, что его могут призвать в армию, поэтому в Киеве почти не бывал, а прятался где-то у знакомых. Отец его, священник, был репрессирован несколько лет назад. Жил он без прописки и только после того, как из города эвакуировались соседи этой женщины, смог находиться у нее.
И Кондратюк, и его невеста не торопились уезжать из Киева. Больше того, даже могло показаться, что они ждут прихода немцев.
Был в этом доме еще один человек, который не очень скрывал своего нетерпения и радовался каждому продвижению немцев, — Яков Данилович Лантух, шеф-повар по профессии, предатель по призванию. Это был единственный сосед, с которым Кондратюки водили дружбу.
— Эх, Ваня, — говорил иногда Лантух, — и заживем же мы с тобой скоро.
Этот тип был благодарен Марии Ильиничне за то, что она помогла ему увильнуть от призыва в армию, уговорила знакомого из райвоенкомата подождать.
Кондратюки запасались продуктами, скупали муку, консервы, сахар, крупу и по ночам прятали в кладовке на антресолях. Лантух тоже принимал в этом участие. Кто-кто, а он-то умел припрятать съестное.