Просёлочные дороги [Окольные дороги], стр. 1

Иоанна Хмелевская

Просёлочные дороги

(Пани Иоанна — 6)

* * *

От Тересы, моей канадской тётки, пришло письмо. Не бог весть какое событие, писем от неё приходило немало, но в этом уточнялось время приезда в Польшу на лето. Уже давно тёткины письма были преисполнены тоской по волнующимся под лёгким ветерком бескрайним нивам и жаворонкам, чирикающим в голубой выси. Ну и наконец тётка решилась. Самолёт, доставляющий группу канадских поляков и нашу Тересу, прибывал в аэропорт Окенче четырнадцатого июня в полвосьмого утра.

Наше семейство охватила тихая паника. Заграничную родственницу хотелось принять как можно лучше, а кто знает, какие прихоти могут прийти в голову особе, развращённой воздействием загнивающего капитализма. Сложности возникали буквально на каждом шагу.

— Езус-Мария, Святой Юзеф! — вздыхала моя мама, старшая сестра Тересы. — Чем мы её станем кормить? Когда она приезжала последний раз, то ела только одну нежирную ветчину. Где я ей возьму нежирную ветчину?

— А жирная найдётся? — ехидно поинтересовалась моя вторая тётя — Люцина, родная сестра мамули и Тересы. — Если найдётся жирная, то ведь жир можно и отрезать…

Моя третья тётя — Ядя, сестра отца, женщина нрава тихого, с ангельским характером, высказала робкое предположение — может, Тересу удастся прокормить обезжиренным творогом? Его ведь купить легко… Мой отец по простоте душевной предложил кормить тётю Тересу телятиной и тем самым смертельно оскорбил мамулю, которая такое предложение не могла расценить иначе как издевательство. К дискуссии подключились дальние родственники, каждый со своими предложениями, но ничего путного никто из них так и не посоветовал.

Лично я участия в дискуссии не принимала, не до того было. Мне предстояло решить проблему значительно более важную — встретить тётю Тересу на своей машине, а поскольку прибывала она в несусветную рань, необходимо было прибыть к этому времени в аэропорт, и желательно совсем проснувшись. Правда, был в моей жизни период, когда приходилось рано вставать. Тогда по всей Польше архитектурно-проектные мастерские обязаны были начинать работу в шесть утра. К счастью, период этот продолжался недолго, до тех пор, пока один из столпов нашей профессии на одном из очень важных совещаний в верхах в присутствии очень высоких должностных лиц не заявил, что шесть утра — время на редкость неудачное: доить коров уже поздно, доить архитекторов ещё рано. Заявление было принято к сведению, начало работы мастерских перенесли на более позднее время. Однако с той поры прошло пять лет, а за эти годы я как-то привыкла встречать рассветы, так сказать, с другой стороны.

За оставшееся до приезда тётки время пришлось потренироваться, в результате тренировок я кое-как приучила себя к раннему вставанию, и в урочный день, четырнадцатого июня, в семь пятнадцать уже была готова выйти из дому. Телефонный звонок заставил меня вернуться от входной двери. Звонил отец. Он узнал, что самолёт канадских авиалиний прибывал сегодня не в полвосьмого, а в десять пятнадцать.

В аэропорт я прибыла в десять двадцать. Ехала спокойно, никакие предчувствия не омрачали мою душу. Машину припарковала с задней стороны большой стоянки и отправилась в здание аэровокзала, где по очереди отыскала отца, тётю Ядю и Люцину. Мамы не было.

— Твоя мать сидит в туалете у меня в квартире, — удовлетворила моё любопытство Люцина. — У неё на нервной почве расстройство желудка. Я велела ей там и оставаться, лучше уж нужник в моей квартире, чем здесь, в аэропорту. Ты знаешь, во сколько она заявилась ко мне?

Зная собственную родительницу, я предполагала, на что она способна, и поэтому с лёгким беспокойством произнесла:

— Рано, наверно? А что?

— Ну вот скажи, сколько, по-твоему, нужно времени, чтобы добраться от меня до аэропорта?

Люцина жила на территории аэропорта, там, где заканчивалось взлётное поле и постройки, у автобусной остановки. Вряд ли можно жить ближе к аэропорту.

И все-таки я немного подумала, прежде чем ответить, опять же не желая компрометировать собственную мать.

— Не знаю, сколько времени идёт автобус.

— Три минуты, — холодно информировала Люцина.

— Тогда в общей сложности хватит десяти минут, — пришлось честно признать.

— Вот именно, десять минут. А твоя мать заявилась в полшестого, разбудила меня и потребовала немедленно отправляться в аэропорт, иначе опоздаем. Только мне ты обязана тем, что отец позвонил тебе, после того как мы узнали об опоздании самолёта, иначе, как дура, торчала бы в аэропорту с восьми утра.

Канадский самолёт приземлился около одиннадцати часов. В большом зале аэропорта при известии об этом воцарилось сущее столпотворение, как обычно с прибытием канадских или американских поляков. Встречающие устремились на балкон, с которого открывался прекрасный вид на прибывших заокеанских родственников и их багаж перед таможенным досмотром. Я тоже устремилась, и мне даже удалось протолкаться к самому барьеру.

— Вижу Тересу! — громким криком известила я своих. — В красной кепке, у самого выхода! Похоже, первая пройдёт таможню. Люцина, быстро вниз!

С трудом пробившись сквозь толпу на балкон, я тоже бросилась вниз, к двери, через которую но одному выпускали пассажиров, прошедших таможенный досмотр. Мои родичи были уже тут. Оказывается, отец тоже углядел Тересу в каком-то красном горшке на голове и сказал об этом своей сестре, но тётя Ядя не поверила, обвинив его в склеротичности, а выходит — он прав, так у кого из них склероз?

В ожидании Тересы мы обсуждали её странный головной убор. Люцина предположила, что безобразную красную шляпу Тереса надела исключительно из уважения к нашему государственному строю, знаете ведь, какая там у них может быть пропаганда, вот бедная женщина и решила не дразнить гусей, сделать из себя посмешище…

Тем временем ожидающие подтянулись к двери таможни и так напирали на неё, что пришлось выйти вежливому таможенному чиновнику, который попытался мягко пристыдить напирающих. Толпа перестала напирать на дверь и перестроилась в широкий полукруг.

Упомянутая дверь, как известно, открывается только изнутри. Каждый раз, как кто-нибудь из прилетевших выходил, ожидающими делались попытки заглянуть внутрь, и они придерживали дверь в открытом положении. Предлогом обычно служило желание помочь выходящему вытащить его чемоданы. Только одна костлявая деревенская баба не прибегала ни к какому камуфляжу. Заливаясь слезами и беспрестанно шмыгая носом, она мёртвой хваткой вцепилась в дверь и держала её в открытом положении, что по каким-то соображениям было нежелательно таможенным властям. Вежливый таможенник опять вышел и вежливо попросил бабу освободить дверь. Та отпустила на минуту несчастную дверь, дождалась, пока таможенник скрылся, и сразу приклеилась к двери после первого же выходящего. Полукруг ожидающих не выдержал и тоже приблизился к двери. Снова вышел таможенник и снова принялся уговаривать бабу. Симулируя глухоту и общую недоразвитость, та не покидала своей позиции. Встречающие не выдержали и подступили к ним вплотную. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы из дверей вдруг не вылетела совершенно необъятных размеров сумка-чемодан, направленная мощным пинком по скользкому полу, и разделила полукруг напиравших на две части. За ней последовали ещё две, внеся смятение в ряды ожидающих. Баба ловко пропустила чемоданы и опять припала к двери. Стало ясно, что живой её не оторвать. Напряжение росло. Таможенник оставил бабу в покое и только стоял рядом, следя за порядком. Выражение лица его уже не было вежливым.

— Лопнуть мне на этом месте, если он её сейчас не придушит! — заметила Люцина, с интересом наблюдая за происходящим.

Мы заняли очень удобное место у столба-колонны, откуда все было прекрасно видно. Я разделяла мнение тётки, с той только разницей, что произойдёт это не сейчас, а минут через пять — так мне казалось. Неизвестно, кто из нас оказался бы прав, ибо в этот самый момент вышел пассажир, которого ожидала баба. Это оказалась в точности такая же костлявая деревенская баба, только заграничная. Обе бабы, отечественная и зарубежная, спотыкаясь о чемоданы, бросились друг к дружке в объятия, заливаясь слезами и соплями. Таможенник при виде этой сцены вроде помягчел, сам высморкался и покинул свой пост. Обе бабы наконец удалились, волоча за собой чемоданы по полу и ногам ожидающих.