Вставай, Россия! Десант из будущего, стр. 50

Пункт четвертый. Всем сестрам роздано по серьгам: великого князя просят удалиться, его камердинера волокут на конюшню, чтобы выпороть, а лакея грузят в мешок с целью утопления. Зачем? Чтоб наутро весь двор узнал, что во дворце завёлся убийца и, испугавшись, прикусил язык!

Я тяжело вздыхаю. Блин, кругом он прав! Это же надо было так обгадиться! Господи, куда ты дел мои мозги?

— Самоконтроль, умение сдерживать собственные эмоции и желания — вот отличительные особенности, которыми должен обладать руководитель любого ранга, не говоря уж о будущем императоре! — наставительно говорит Шенк. — А ты, салабон гофрированный, показал, что тебе это недоступно. Ешкин дрын, ты ведь постоянно подобные фортели выкидываешь!

— Это когда? — вскидываюсь я.

— Тебе примеры нужны? — рычит Шенк. — Начнем с убийства Солсбери! Ты ведь даже не понимаешь до сих пор, что ты тогда натворил! Никто не смог бы достоверно просчитать реакцию Британской Империи на убийство премьер-министра! И это в самый разгар противостояния России и Британии! Чудо, что не дошло до открытой войны! А то, как ты красиво дал уйти в Японии главному фигуранту, которого было бы логичней взять живым и с пристрастием порасспросить! Сейчас бы мы, глядишь, располагали достоверной информацией из первых рук, а не гаданием на кофейной гуще занимались! Теперь из-за твоей несдержанности, ну что тебе стоило потерпеть до свадьбы, по дворцу поползли слухи. Ну, конечно — во всём виноват лакей Акакий Абвалкин, камердинер Николая Николаевича и сам великий князь Николай Николаевич собственной персоной.

Я, чувствуя, как горят от стыда уши, низко опускаю голову. Что же он меня так? Как щенка? Как щенка… Ведь в той жизни мне 42 года было, я три войны прошел… Опытный ведь человек! Но, видимо, опыт не тот и оказываюсь я именно что щенком против генералов этих грушных. Действую на импульсе, о последствиях не думаю…

А Шенк уже заканчивал свою обличительно-воспитательную речь.

— Так выкристаллизовывается основное обвинение против Ники как наследника престола: отсутствие выдержки и неспособность к взвешенному анализу ситуации! Император несомненно любит и ценит своего сына, но убийство напоказ, чтоб знали, по пустяковому случаю, наверняка перевесит чашу весов.

— Так что же теперь делать-то, Петрович?

— Что-что… запасаться вазелином! Твоя задача сейчас — оказаться первым допущенным к Александру. Первым, ешкин дрын, ты понял! Потому что именно на основании твоей версии император будет рассматривать все произошедшее. Рви к нему немедленно! И не забудь сказать, что ты сам одумался и отменил экзекуции лакея и камердинера!

Из неотправленного письма ЕИВ Александра III ЕИВ Марии Фёдоровне

Милая душка Минни, собственная моя маленькая жена!

Я знаю, как ты переживаешь за нашего мальчика, нашего Ники. Полагаю, les neveu [83] Серж и Николаша любезно известили тебя о произошедших событиях этой тяжелой ночи. Но хочу сам рассказать тебе обо всем произошедшем, дабы ты, драгоценная моя подруга, могла сама оценить, кто прав, а кто — нет…

Я уже помолился и собирался ложиться спать, как ко мне вошел, нет, не вошел, а просто-таки ворвался Ники. Боже мой, видела бы ты его в тот момент! Перекошенное лицо, расстегнутый мундир, глаза горят безумным огнем.

Я не успел поинтересоваться, что с ним произошло и почему он в таком виде, как Николай немедленно стал упрашивать меня «оградить» его от циркулирующих по дворцу гадких слухов о его взаимоотношениях с невестой. Удивленный и возбужденный этой странной просьбой, я начал расспрашивать его о том, что произошло. Николай со слезами в голосе сообщил мне, что он два часа назад велел своим казакам утопить какого-то лакея, распространяющего сплетни, а заодно приказал выпороть на конюшне камердинера Николая Николаевича, который деньгами поощрял этого лакея к выдумкам!

Я пытался успокоить сына, а также выяснить: что все-таки произошло. Наш маленький Ники! Ведь ты помнишь, моя дорогая, как еще каких-то десять лет тому назад наш мальчик так трогательно рыдал над убитым голубем! И вдруг «утопить, запороть»!..

Я приказал подать Ники коньяку, когда услышал в приемной какой-то шум. А через мгновение дежурный доложил, что ко мне на прием просится великий князь Николай Николаевич. Услышав это, Ники s'est etrangle avec le cognac [84] и тихо пробормотал «он уже здесь merde, Abschaum! [85]» — добавив крепкое выражение на родном языке. Затем Ники сказал дежурному не пускать Николая Николаевича, и сказал это столь решительно, что мне оставалось только кивнуть, подтверждая его приказ.

Расспросив сына подробно, я уяснил суть произошедшего. Конечно же, прислуга требовала наказания, но ведь не такого! Я очень рассердился подобному самоуправству и начал отчитывать Ники за столь вопиющее поведение, но он попросил меня дать ему возможность оправдаться. Из дальнейшего выяснилось, что, слава Богу, в последний момент Ники одумался и отменил свой преступный приказ — до смертоубийства так и не дошло! Возбужденный и рассерженный, я продолжал говорить с нашим мальчиком hautement et severement. [86] Но он вдруг посмотрел на меня, поверишь ли, бесценная моя Минни, чуть ли не с жалостью, и тихо, спокойно спросил: «А вы, папa, что сделали бы вы, если бы вдруг узнали, что некая la racaille titree [87] распространяет чудовищные, les potins sales [88] о вас и о матушке? Это ведь не лакей все придумал! За ним явно кто-то стоял. Как бы вы поступили в этом случае?»

Поверь, душа моя, мне словно наяву привиделось то, о чем говорил наш мальчик. Наверное, для такого sujet [89] дело не обошлось бы starke Schlag [90] «по морде»! Наверное, я нашел бы способы раз и навсегда отучить такую каналью от гнусного сплетничества. (Прости, бесценная моя Минни, но у меня в душе просто поднимается буря негодования, когда я думаю о подобном!)

В этот момент я вдруг неожиданно вспомнил о том страшном дне, когда некие силы буквально завладели мной. Ведь тогда нашему мальчику грозила смертельная опасность от сил нечеловеческих. Да и последующие покушения на жизнь нашего наследника вряд ли можно расценивать как l'affaire des mains de l'anarchie [91] и сумасшедших бомбистов. Нет! Тут видна та же рука, что толкала меня на чудовищное преступление в тот, едва не ставший роковым, день. Я вспомнил несчастного папa, судьба которого так потрясла нас всех. Неужели внуку уготовлена участь деда? А ведь Ники уже сейчас проявляет качества характера, присущие Петру Великому, нашему славному предку. Быть может, именно ему вручены Царем Небесным судьбы Российской Империи, да и всего мира. И не удивительно, что на него обрушиваются испытания, с каждым разом все тяжелее и тяжелее предыдущих.

Охваченный этими мыслями, я совершенно позабыл о Ники, который все так же молча стоял посреди кабинета, терпеливо ожидая моего решения. Бледный и осунувшийся, с темными кругами у глаз… В этот момент он был таким домашним, таким «нашим», что я внезапно ощутил отчаянный страх за него. Он с горсткой своих преданных офицеров уже смело шагает по стезе, уготованной ему судьбой. Но что сможет сделать наш мальчик — добрый, честный, наивный, прямодушный, против всех ополчившихся на него сил?

Поверь мне, дражайшая моя Минни, в этот момент я чуть не разрыдался как ребенок. Нашего сына, моего сына, который в тот страшный день простил мне все и понял мои душевные муки, нашего дорогого мальчика ненавидят эти [92] и готовят ему ужасную участь! В единый миг я осознал, что не в моих силах отвратить от Ники уготованные ему беды, если он останется в столице.