Вставай, Россия! Десант из будущего, стр. 34
Рассказывает Олег Таругин (Цесаревич Николай)
Мы возвращаемся в столицу ранним февральским утром. Погода на улице, прямо сказать, не Питерская. Солнце словно взбесилось, лупит с небес ярко, по-весеннему, и штыки преображенцев на Варшавском вокзале пускают нам в глаза веселых зайчиков. Нас встречают по высшему разряду: император с императрицей, полдесятка великих князей, едва ли не половина двора… Углядев из окна здоровенный сводный оркестр, я вдруг тихо прыскаю в кулак, представив, что сейчас эти «маэстры» врежут марш Мендельсона. Хотя, если бы вопросом встречи занялся кто-нибудь из моих одновременцев — запросто могло бы произойти!..
Увидев столь внушительный комитет по встрече, Моретта ошпаренным котенком кидается к зеркалу, проверить, все ли в порядке с туалетом, прической, боевой раскраской и пр. Хотя переживает она, по-моему, зря. Мало того, что девочка мне нравится и без всяких там дамских хитростей и уловок, так еще и папарацци в этом времени не наблюдается, и зафиксировать момент, когда «графиня изменившимся лицом бежит к пруду» со сбитой набок прической и улетевшей шляпкой просто некому! Но женщина есть женщина! Всегда и в любом времени!
Император сам подходит к нам. Рядом смешно семенит маменька-Дагмара, пытаясь догнать своими ножками великана-супруга.
— Здравствуйте, дети, — гремит Александр.
— Как добрались, ваше высочество? — интересуется maman.
Моретта, счастливо улыбаясь, рассказывает о перипетиях своего путешествия. С особым интересом император выслушивает ту часть рассказа, где «Эльсинор» остановил для досмотра немецкий миноносец. Досмотровая команда поднялась на борт и мгновенно обнаружила среди напряженно молчащих датчан Васильчикова, Блюма и Исаева (взятого в группу исключительно ради фамилии), стоящих с молчаливой решимостью в глазах и револьверами в руках. Троица готовилась защищать бесценный груз, приходивший в это время в себя после шторма на койке в каюте. Наличие на шхуне такого «груза» потребовало личного вмешательства командира миноносца, лейтенанта цур зее Вильгельма фон Ланса. Последний, узрев Моретту, вытянулся во фрунт, пожелал счастливого пути «прекрасной незнакомке» и на рысях увел «кайзермаринеров» обратно на свой корабль. Не успел датский экипаж прийти в себя после пережитых волнений, а русские офицеры — отпустить курки револьверов и убрать их до лучших времен, как с миноносца грянул орудийный салют, а на мачтах взвился флажный сигнал: «Желаем счастья!» Моретта мне все уши прожужжала этой историей. Надо будет этого лейтенанта наградить чем-нибудь приличествующим ситуации…
Александр раскатисто хохочет, маменька тоже улыбается. Ну, вроде бы тут все в порядке. Значит, скоро и свадьбу сыграем. Желательно, правда, выждать до июля, чтобы «братец Вилли» принял участие в торжествах уже на правах законного «хозяина земли германской». А может и не стоит ждать, чтобы мы с Мореттой могли на законных основаниях принять участие в торжествах по случаю его коронации. А, ладно, там разберемся…
В полдень Моретта заканчивает знакомство со своим новым двором и, наконец, я могу заняться делами. Первое: вызвать в Питер Димку. Пора узнать, что там батюшка с ним решил? Но это не к спеху. А вот другое — гораздо интереснее…
… Еще на подступах к кабинету мне радостно сообщают, что моей аудиенции добивается Финляндский генерал-губернатор, генерал от инфантерии Гейден. Надо принять и не затягивать…
— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество — в кабинет, в сопровождении двух атаманцев, входит высокий старик.
— Проходите, Федор Логгинович, присаживайтесь. Как я полагаю, вы просили принять вас по поводу новой финской программы?
Он тяжело садится в кресло, затем внимательно разглядывает меня, откашливается и начинает:
— Ваше Императорское Высочество. Вот уже семь лет, по воле вашего венценосного отца, занимая пост генерал-губернатора княжества Финляндского, я, по долгу службы, был ознакомлен с предложениями вашего императорского высочества по…
От обилия лишних слов мне неудержимо хочется зевнуть. Так, ну, пора этот поток останавливать. «Дай отдохнуть фонтану»…
— Федор Логгинович, простите, но я вас перебью. Вы хотите знать, знаком ли я с разработанной вами программой, а также высказать свои замечания по поводу моей, верно?
Генерал-губернатор удивлен, но все же утвердительно кивает.
— Первое: с вашей программой я знаком. По основным пунктам, а именно: назначить на государственные посты только чиновников, знающих русский, усилить и углубить преподавание русского языка, подчинить имперскому контролю органы массовой информации — возражений нет. Полностью разделяю и приветствую. Как дополнение, могу предложить декрет о запрещении использовать шведский язык в качестве официального. По второму вопросу — слушаю вас внимательно. Только умоляю вас, Федор Логгинович, оставьте эти славословия и титулования. А то в потоке слов смысл теряется.
Сказать, что Гейден удивлен — ничего не сказать. Он несколько раз открывает рот, собираясь начать речь, но снова закрывает его и молчит. Наконец, он собирается с мыслями:
— Ваше Императорское Высочество. Я, — он снова на секунду умолкает, но потом решительно продолжает, — я полагаю некоторые пункты из вашей программы преждевременными. Введение на территории княжества общеимперских налогов нанесет непоправимый удар местным промышленникам и купечеству…
— Интересно, а как же русские промышленники и купечество справляются? За что ж вы соотечественников так не любите, Федор Логгинович?
— Но, вы должны понять, что введение таких налогов, — он делает упор на слове «таких», — приведет к возмущению в финском обществе. Возможно даже к открытому бунту.
— И что же? Для чего, в таком случае, на посту генерал-губернатора находится боевой генерал, да еще и начальник Генерального штаба в прошлом? Мне кажется, что в случае бунта вы будете знать, что делать!
Ого! Проняло! Гейден расправляет плечи и выпячивает украшенную орденами грудь:
— Разумеется, Ваше Императорское Высочество может быть уверен, что любая попытка мятежа будет немедленно пресечена в корне!
— Замечательно, Федор Логгинович! Другого ответа я и не ждал. Тогда, что же вас смущает?
— Однако, Ваше Императорское Высочество…
— Вот что, Федор Логгинович, давайте-ка вы будете обращаться ко мне «Николай Александрович». Так короче и проще.
— Слушаюсь, Николай Александрович. Меня только весьма смущают финские части… — он вытаскивает платок и промокает им вспотевший лоб. — Ведь ваше предложение об их расформировании с включением личного состава в строевые батальоны, расквартированные на остальной территории Империи, может тоже вызвать… м-м… беспорядки.
— И в этом случае?.. — я умышленно предоставляю ему право самому закончить свою мысль.
— В этом случае мне может не хватить имеющихся под ружьем войск.
— Не волнуйтесь, Федор Логгинович. Вы получите под свое начало столько войск, сколько необходимо.
— В таком случае, ва… Николай Александрович, я могу только отметить, что я восхищен столь детально проработанной программой, которую вы сумели составить в столь юном возрасте. Я полностью поддерживаю ваши предложения и, если мне будет позволено, готов немедля приступать к их осуществлению…
Он еще долго расхваливает меня и воспевает мои таланты. Несмотря на эту бесконечную осанну, мы все же умудряемся обсудить детали совместной работы, мероприятия, необходимые к первоочередному исполнению и шаги, которые последуют за этим. Тут он толков, деловит, не стесняется перебивать меня и спорить, когда считает неправым. В конце концов, мы расстаемся вполне удовлетворенные друг другом. Это хорошо, что мы нашли с ним общий язык. Человек он умный, дельный и программу мою будет претворять в жизнь со всем усердием. Хороший человек. Жаль только, что в ближний круг ему уже поздновато. Не поймет. А, ей-богу, жаль!..
…Вечером в Зимнем малый, «неофициальный» прием. Дабы еще сильнее позлить доченьку Виндзорской вдовы, я рекомендую Моретте отправить ее родителям телеграмму с просьбой о прощении и выражением совершеннейшего счастья от ее нынешнего положения без пяти минут жены русского наследника. Пусть «порадуется», змеюка британская. И супружника своего полудохлого пусть порадует. Глядишь, он от такой радости на неделю раньше загнется. Какая ж я, все-таки, сволочь, аж самому приятно!