Скандальная мумия, стр. 75

– Дорогая, почти уже время.

Она подкралась ближе и заглянула в дверь. Тут же рука ее вскинулась ко рту – она увидела Джинджер, распростертую на кровати, голую и без сознания. Крили Пэтч, в своей пурпурной Ризе Вознесения, держал в руке трусики Джинджер. Он локтем смахнул пот с лица, смял в кулаке светло-голубую ткань и прижал к лицу, задышал через нее быстрыми, булькающими вздохами.

Бетси чуть не вырвало. Она зажала рот и отвернулась, а когда посмотрела вновь, Пэтч швырнул трусики через плечо. Толстая рука нависла над правой грудью Джинджер. Он размял пальцы, как пианист перед концертом, и медленно понес их вниз.

Бетси ахнула. Голова Пэтча повернулась к двери, как на шарнире.

Бетси бросилась прочь.

– Джимми, – сказала она. – Джимми знает, что делать.

– Как ты? – спросил Шики, сидя на ящике с инструментами в чреве кита. Подобно Наполеону, он одну руку сунул за пазуху. Джимми сидел напротив на пятигалонной банке краски.

– Малость шатает. – Джимми посмотрел на бандану. – Зато кровь остановилась. – Он глянул на Шики, освещенного лишь одной из нескольких рабочих ламп, свисающих с металлического каркаса морского млекопитающего. – Вы мне жизнь спасли.

Он вытер правую руку об юбку и протянул ее.

Шики ее пожал.

– Князь Света меня зовут, спасать души – моя работа.

– Погодите… если вы – преподобный Дун, то вы не… то есть эта мумия – не вы. Я знал! Я знал, что это мой предок.

– Ну, он точно чей-то родственник.

– Вы все это время были в Гатлинбурге?

– В определенной степени, и я был бы очень благодарен, если бы эта моя маленькая тайна не вышла наружу. Есть люди, с которыми мне не хотелось бы общаться. – Снаружи кита донеслись приглушенные крики. – А насколько нам здесь безопасно?

– Толпа может заползти прямо в пасть кита и не увидеть двери. Резиновая шкура толстая, практически звуконепроницаемая. Когда закончат оформление, здесь будет актер, играющий Иону, и песни кита, звук разбивающихся волн. Все это будет на больших деревянных качелях и будет мотаться с боку на бок, будто кит плывет. Вот эта винтовая лестница ведет к дыхалу, и можно будет выглянуть и увидеть Ковчег и световое шоу Шесть Дней Творения. Правда, здорово?

– Траут небось кучу денег потратил. Кит этот, Ковчег. И здоровенный резервуар, где он плавает.

– Да по сравнению с ним аквариум у «Рипли» – просто фермерский прудик, – сказал Джимми. – Как говорится в брошюре: «Огромен, как Мертвое море». Да, мистер Траут – человек с размахом. Я слыхал, его называют Уолтом Диснеем от религии. Он много тратит, но и жмется тоже. Хапает и слегка переделывает экспозиции других музеев, испытывающих тяжелые времена, на зарплате экономит – вот, например, я тут единственный ночной охранник. А крепление резервуара? Инспекторы по строительству заставляют его заменить деревянную раму стальной, но он тянет и тянет. Ходят слухи, что если в ближайшее время не повалит публика, он крупно влипнет. Вот почему он купил моего предка – с шумом по телевизору и в газетах, и еще когда думают, что это ваши бренные останки, тут очереди выстроятся…

Металлический звук сообщил, что двери музея не выдержали. Шаги и крики, приглушенные туловищем кита, стали громче.

Шики почесал Гудини за ушами, чтобы тот не залаял.

Джимми при звуках снаружи покачал головой.

– И что я должен делать? Я же охранник. Но если они меня опять схватят, боюсь, они меня…

– Поджарят, если не хуже. Послушай, Траут должен был бы держать здесь с полдюжины охранников. Ты выполнил свой долг, мальчик, ценой жизни пытался защитить имущество этого старого козла. Нет, уж лучше не высовывайся.

– А мумия? Нельзя, чтобы эта толпа ее захватила!

Шики потрепал его по плечу:

– Они ему ничего не сделают. Они его отнесут в «Маяк». И полно будет времени достать этого засранчика оттуда.

– Сэр! – возмущенно сказал Джимми. – Эта мумия – не «засранчик»! Это был великий воин, и…

– Тот еще воин. Сдвинься сюда, дай-ка мне рассмотреть этот обрезок.

Джимми подался вперед. Талисман, который он носил на кожаном шнурке – половина индейской головной монеты, – выпал из рубашки и закачался на шее.

Шики попытался рассмотреть ее в тусклом свете, приподнял на ладони, поднося к глазам. Другая его рука рефлекторно сунулась в кармашек для часов, сжала то, что там должно было быть, но что, как он думал, Джимми каким-то образом свистнул: талисман, вторую половину индейской монетки.

– Где ты это взял? – сурово спросил Шики.

– Мой счастливый пенни? Мой отец дал его маме. Это из битвы при Литтл-Биг-Хорне. Мой отец был великий вождь.

Шики прищурился на Джимми, снова на монету.

– Вождь, – повторил он. – А где он, твой отец?

Джимми пожал плечами:

– Вроде как исчез после моего рождения. Я только знаю, что он был великий вождь.

Шики уронил обмякшую руку на колени, уставился в пол.

– Вы узнали монетку, – сказал Джимми. – Вы его знали.

– Нет, – почти сразу ответил Шики. – Не был знаком. Извини. Я просто дату увидел. Тысяча восемьсот шестьдесят пятый, год окончания Гражданской войны. Когда-то я собирал монеты. Это был бы очень ценный экземпляр, если бы его не разрубили пополам.

– А-а…

Джимми объяснил, что Вождь уехал навстречу великим приключениям еще до рождения Джимми, наверное, на выполнение какой-то миссии ради своего народа, и не вернулся – может быть, погиб. Но почему-то Джимми никогда не мог в это поверить.

– Он мог быть контужен, получить амнезию, как, бывает, рассказывают. Я пытался его найти, но не за что было особо зацепиться. Думаю, он не был чероки, мог быть сиу или шайен, но это мне тоже ничего не дало. Мама никогда не говорила мне, как его зовут. Это было забавно – она всегда говорила, что на мой шестнадцатый день рождения все мне расскажет, но она…

– Она – что?

– Погибла. Когда мне было двенадцать. Утонула в наводнении.

– Утонула?

– Ага. Я был в школе, но дедуля – у него тут ферма сразу за городом – там был. Как-то днем стало темно, как ночью, дождь как из ведра, смерчевая погода. Потом небо раскрылось над долиной и выглянуло солнце, косыми лучами. Мама взяла скрипку и залезла на большой дуб, который рос на берегу ручья, как любила делать. У него были узловатые корни, торчащие из обрыва, и изогнутый сук футов тридцать, нависший над водой. И было там ровное место, развилка на этом суку. Там можно было сидеть и смотреть на мир украдкой, и мир не знал, что ты там. Это у нас с мамой было тайное укрытие – у нее и у меня. Дедуля в этот день стоял на крыльце. Он сказал, что она начала играть, когда пришла вода.

Понимаете, в горах еще была буря. Так раз – и волна с верховий. Окружила дерево, землю из-под корней вымыло, и оно перевернулось. И наводнение унесло его вместе с мамой.

Ее так и не нашли, но ходят рассказы, что люди в той долине иногда слышат в бурю голос скрипки.

Шики, потирая лоб, жестом попросил его продолжать.

– Когда мамы не стало, меня взял к себе дедуля. Вождя он никогда не видел. Понимаете, мама пыталась пробиться в Нэшвиле в кантри и вестерн, и там встретила отца. Когда он исчез, она вернулась на ферму, и вот когда…

Шики помнил Мэгги, хотя он и понятия не имел, что она была беременна. Он даже представить себе этого не мог – она была тощей, как мокрая дворовая кошка. У нее были огненные волосы и такой же темперамент. «Вождь» – она его так называла из-за индейского наряда, который он надевал, сбывая фальшивые индейские поделки туристам из Нэшвиля. Со своими длинными черными волосами и темными глазами он выглядел вполне убедительно – более убедительно, чем его товар.

Он подцепил ее в баре в Нэшвиле, представившись поначалу продюсером из «Гранд-Олд-Опри», даже устроил ей несколько выступлений за время их пятинедельного романа. Свой индейский пенни он выиграл в стад-покер на семи картах, дал распилить пополам, одну половину отдал Мэгги, вторую оставил себе. В те времена он всегда им что-нибудь дарил: исцеляющий кристалл, волшебный камешек, серебряный талисман – при этом говорил, что это ему досталось от бабушки. Мэгги поклялась, что сохранит свою половину навечно, и взяла с Шики такое же обещание. Он сохранил, хотя не столько из-за клятвы, сколько из-за необычайной полосы везения, наступившей вскоре после расставания.