Скандальная мумия, стр. 25

Джинджер склонила голову набок:

– Как святую?

– Святые – это у католиков. Детям Света не нужны посредники. Мы говорим прямо с Богом. И Бог говорит нам. Он рек мне, Джинджер, и очень конкретно: мне надлежит спасать души для Вознесения, тебе же – способствовать мне.

Джинджер уставилась в пол:

– Мне хотелось когда-то стать монахиней.

– Опять эти католические разговоры! Ты – Свидетель, это куда больше, чем какая-то там монахиня. Ты – моя помощница, и это ставит тебя практически у подножия Господа. А у католиков монахини раболепствуют перед священниками, священники – перед епископами, те – перед архиепископами. У них там кардиналы, папы, чистилище, обряды – просто трясина теологическая.

– Ага, зато они всегда знают, что им делать – колена преклонять или еще чего. А мне жутко, когда приходят все эти люди и на меня таращатся. Я не знаю, что им говорить.

– Они хотят видеть юную жену, что стояла бок о бок с Князем, когда Господь Вознес его. Может быть, стремятся коснуться твоей руки, услышать, как он исчез. Самую трудную работу делаю я – предостерегаю их о Последнях Днях, предлагаю им спасение. Неужто спасение их душ не радует твое сердце?

– Ну, радует.

Она покосилась на Посланца, думая: «И почему это не мог быть Князь, как я хотела, а надо, чтобы дьякон Пэтч? Наверное, Бог меня наказывает. У Князя все эти люди смеялись бы да глаза широко раскрывали в ответ на библейские повествования и чудеса».

Она ножками выбивала на полу дробь – танцы в баре, пиво да крепкие тела романтических мужчин были у нее на уме.

А Пэтч разливался насчет спасения:

– …Пятьдесят долларов от той пожилой дамы из Шарлоты, и на колени встала вся та семья из Мемфиса – обрела спасение прямо у наших ног. А тот старый еврей, как там его – Мэнни? Джинджер, обратить еврея – это заслуга двойная.

– Не Мэнни, а Мори его зовут.

Она вспомнила его – такого одинокого, тоскующего по умершей жене. Симпатичный старик, на Гручо Маркса похожий. Увидел разболтавшийся подлокотнику кресла, предложил его починить – и починил. Просто слегка каблуком пристукнул – и помогло. Он знал смешные байки, как Князь. Хорошо, что Мори пришел, когда преподобный Пэтч удалился по нужде, а то бы дьякон своим занудством прогнал старика раньше, чем тот успел рот раскрыть.

Пэтч тем временем цитировал Писание:

– …мы должны быть мудры, как змии, и кротки, как голуби.

Джинджер вдруг неодолимо захотелось проколоть этот пузырь, чтобы сдулся малость.

– Мы даже и близко не обратили Мори. Единственное, чего он хотел, – услышать, как Князь вознесся. Знаете, так – Пуф! Я даже не знаю, поверил он мне или нет. Все переспрашивал и переспрашивал, как это случилось.

– Иудеи жестоковыйны, Джинджер. Помнишь, как трудно было Иисусу с менялами? Как предупреждал он апостолов о бичевании в синагогах? Но здесь, я думаю, ты ошибаешься. Миссис Бинкль мне говорила, как он заинтересовался. Мэнни вернется. Мы с тобой вместе над ним поработаем.

– Ara, конечно. – Джинджер уже надоело отсиживать задницу на троне. Девочки вот-вот без нее уйдут. Она подняла глаза – в дверях стояла Джолин и постукивала пальчиком по наручным часам.

– Ой! – Джинджер встала. – Я же обещала к маме зайти! – Она сбросила рясу, швырнула ее на позолоченное кресло. – До завтра, преподобный Пэтч, я сразу после работы приду. И мы еще много-много душ спасем.

Повернувшись на каблуках, она выбежала.

Пэтч поднял небольшой скипетр, принадлежавший ранее Князю – алюминиевый жезл с подсвеченным от батарейки пластиковым языком пламени на конце, – и потряс им в сторону закрывающейся двери.

– Пренебрегла ты советом моим и остережения моего не убоялась, – сказал он сквозь сжатые губы. – Берегись, юная жена, если не выберешь ты страх перед Господом!

Следуя совету бармена из «Пончо Пирата», Мори Финкель воспользовался потенциалом наблюдения с «Небесной иглы» Гатлинбурга. Накануне вечером он использовал первую половину билета, чтобы осмотреть «Маяк» сверху. Облаченные в белые мантии сектанты копошились на крыше, размахивая фонариками. Над ними, на сотню футов выше площадки наблюдения небоскреба, парил ангел-дирижабль. Стробированные огни глаз подмигивали как сумасшедшие – то один, то другой.

Сегодня, на второй день, Мори наводил свой бинокль на нахохленных черных тварей у края крыши. Людей для сравнения не было, и трудно было оценить размер. Похожи твари были на птеродактилей из какого-нибудь фильма про динозавров. Мори навел бинокль на резкость, решив про себя, что эти жутковатые твари прилетели с гор, окружающих город.

Он навел бинокль на вход в «Маяк» и мигающую светодиодную надпись: «Спасено: 223». Цифра «3» мигнула и сменилась четверкой. Высоко над крышей лез по подвесной лестнице дерзновенный ремонтник – настроить дирижаблю глаза.

Мори вспомнил разговор с Джинджер Родджерс – симпатичная красивая шикса, уж точно не самая умная голова в конторе, но болтливая и даже очаровательная своей наивностью. Не может быть, чтобы она придумала историю про Вознесение, но всей правды тоже явно не говорит. Однако Мори не мог себе представить, чтобы она сговаривалась с Дуном разыграть его исчезновение. Если Дун хоть наполовину такой умный, как нужно было, чтобы создать эту секту, он такой легкомысленной девчонке, как Джинджер, тайну не доверил бы. Скорее этот шмуклер ее надул – побросал на пол шмотки, пока ее не было, и быстро смылся. Асама Джинджер, столько раз после того рассказав эту историю, уже не могла допустить правды. Либо Дун так распрощался с миром, чтобы улизнуть от Траута, либо это фокус, чтобы набрать новообращенных. А может, и то и другое сразу.

– Вознесение-шмознесение… – Он побарабанил пальцами по перилам. – Обращенные – это гельд. Не дурак этот Дун. Как получит себе в лапы наличные, расплатится с Траутом, тот меня отзовет – и Дун снова вылезет. И вскорости, потому что этому нуднику Крили Пэтчу он свое шоу надолго не доверит.

Надо бы и мне когда-нибудь заняться этим рэкетом, показать им, что может сделать продавец от Бога. Да, это будет весело.

Внезапное движение ремонтника на веревочной лестнице, качающейся в воздухе, вернуло Мори к текущей проблеме. Он поднял бинокль и осмотрел дом Дуна, дорогу, другую дорогу к шале с белыми колоннами. Старый «кадиллак» еще стоял у парапета. Часом раньше Мори видел, как на нем подъехал какой-то тощий макаронник, обнялся с женой Дуна у дверей, погладил ей тухес и проскользнул в дом. Ясно, что они там собирались делать. Пятнадцать минут назад, мокрые от пота и голые, они вылезли на заднее крыльцо, невидимое с земли, с сигаретами в руках. Лапа этого развратника лежала у жены Дуна на талии, а ее светлые волосы защищал слой туалетной бумаги.

Дуна, значит, точно дома нет. На секунду Мори ему посочувствовал. Бедный шлимейл добывает баксы чем придется, а его жена шпокается с каким-то скользким итальяшкой в собственном доме своего мужа, пока он вынужден делать ноги. Но ведь сам Дун был партнером у Траута? И нагрел его на серьезные бабки; Траут так сказал.

Еще раз Мори глянул на обернутые бумагой волосы жены Дуна и вспомнил, как Роза под конец занудствовала, когда он просил немного супружеской нежности. «Мори, только волосы мне не растрепли», или «Давай, если так уж надо, только без поцелуев. Я только что губы намазала». А чаще бывало: «Я устала, давай потом», или традиционная головная боль, или спина болит. И все это время она шпокалась с его партнером, с Ником. Обманщики. Мори передернуло.

Избавить землю от подобных обманщиков стало для Мори смыслом жизни. Этот смысл вернул пружинность походке, улыбку лицу и «Манхэттен» – руке, дрожащей все сильнее к вечеру долгого и трудного дня.

Джимми брал себе неудобные смены, когда только мог, чтобы не попадаться на глаза туристам. Он вошел и швырнул на стол утреннюю газету:

– Деда, ты это читал? Они все никак не поймут, да? Эти чертовы археологи, ворующие тела наших предков, они их режут, складывают кости в ящики и суют на пыльные полки музеев…