Утоли моя печали, стр. 84
– Ладно, помолчи!
– Ты мне рот не затыкай! Дипломат хренов! Понял, что звездец, и поплыл!
– Я бы на твоем месте помолчал! – прикрикнул вдруг Жора и сверкнул очками. – Не надо было жлобствовать! И яичницу бы не сделали!
– Ну ты и козел, Жора!
Опасливо переставляя ноги, очкарик приблизился к своему товарищу, и Бурцеву показалось, сейчас начнется драка.
– Кто сказал про минет? Ты или я?.. Вот тебе и сделали… французскую любовь! И мне из-за тебя.
– Да я что, на помойке нашел? – заорал Рома. – Чтобы такой мрази!.. А что я должен ей сказать, если по легенде – бандит?
Сергей растолкал их.
– Ты и без легенды бандит! Разберетесь потом! Без меня! А сейчас отвечайте на мои вопросы! – Он обращался к очкарику:
– Именно мне советовали забыть дорогу? По имени называли? Упоминали Генпрокуратуру?
– Нет, не упоминали и не называли… Сказали, передайте своему боссу.
– Очень важно знать, за кого они приняли вас! За рэкет? За сотрудников милиции? Или еще за кого-то?
– За мужиков приняли, – никак не унимался крашеный. – За голубых…
– Мужики голубыми не бывают, но как вариант годится. А если точнее?
– Голубыми она назвала в провокационных целях, – заключил Жора. – Нужна была причина для захвата. Пасли конкретно нас, чувствовалась проработка операции. Это действительно какая-то… секта. На местных бизнесменов им наплевать, не за них они заступались. И на милицию тоже… Какие-то они смелые, дерзкие были, пока не появилась эта начальница. Сразу присмирели…
– Женских сект не бывает, – опять встрял Рома. – Через день передерутся. Это же пауки в банке!
И Бурцев вдруг понял: крашеный постоянно сбивал своего товарища, чтобы тот не выдал какой-то их тайны, какого-то условленного момента, о котором они договорились молчать. Сергей и отвел очкарика подальше от автомобиля, однако и тут он особенно-то не хотел откровенничать.
– У меня сложилось впечатление, что они ошиблись… – сообщил Жора, поглядывая в сторону товарища. – Точнее, ошиблись и разочаровались. И только потому отвязали одну руку.
– Ты расскажи про эту начальницу! Все и по порядку.
– Мы же работаем втемную, зачем тут торчим, кого ищем… В общем, информация дозированная, сопоставить факты невозможно, – отчего-то завилял опер. – Тут и рассказывать нечего…
– А ты называй эти факты, я сам сопоставлю.
– Они начали жестко. Били, угрожали посадить на лед, если не уберемся сегодня… А как она появилась – все замолчали. Была сказана фраза… Смысл примерно такой: мы не те люди, за кого себя выдаем, но и не те, которых следует наказывать слишком жестоко.
– Это после допроса? Она допрашивала?
– Ничего подобного. Вообще никто и ни о чем не спрашивал, наоборот, когда я пытался заговорить, что-то объяснить, требовали молчать. – Жора выглядел растерянным. – За нами не было слежки, Сергей Александрович, это точно. Мы постоянно проверяли. А тут ощущение, будто по пятам ходили… Короче, нам как приговор вынесли.
– Что ты не договариваешь, Жора? – Бурцев сделал обманное движение, будто бы собирался ударить в пах, – опер закрылся руками. – Хватит крутить! Выкладывай!
Очкарик в последний раз глянул на Рому возле машины.
– Его били здорово… Он сдуру предложил этой приманке… французскую любовь, вот и… Короче, не выдержал и сказал, что мы работаем на Генеральную прокуратуру.
– Так, ну а дальше? Колись, колись, Жора! л
– А эта предводительница заявила… В общем, если в Генеральной прокуратуре работают такие… ублюдки, то она не будет иметь с ней никакого дела. Будто она хотела иметь какие-то дела…
– Делайте колеса и валите отсюда немедленно, – проговорил Сергей. – И чтобы я вас больше никогда не видел. Ни здесь, ни в Москве.
– Если бы вы с нами не работали втемную… Мы ничего не знаем! Что ищем? Что вы тут ищете… или кого?
– Живую воду.
Жора хмыкнул и уставился в землю.
– Не надо из нас окончательных идиотов делать.
– Я ищу живую воду, – повторил Бурцев. – Источник живой воды.
– Напрасно вы так… Да, мы пролетели тогда, в Москве. Но мы профессионалы! И работать можем. Бурцев его не захотел услышать.
– Если бы нашел – налил бы и вам, так и быть. Приложили бы… и все прошло. Заросло бы, как на собаках. Живая вода все лечит, проверено…
– Эх, жалко! – горестно воскликнул опер. – С вами неплохо было работать. Не прикидывались бы, так мы бы эту страну раскрутили…
– Да я и не прикидываюсь, – честно признался Сергей. – Жена послала за живой водой. У нее ранение позвоночника… Не найду – хоть не возвращайся. Она, правда, бывшая жена, но все равно…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.
РИПЕЙСКИЙ ЗАТВОРНИК (1995)
1
С утра следующего дня Ярослав начал собирать камни и выкладывать их вдоль фундамента сгоревшего терема. Известнякового плитняка, словно специально напиленного для строительства стен здесь хватало, причем не требовалось особенного труда: склон горы выше уступа был завален этим дармовым материалом, только спускай его вниз и клади на цементный раствор. И никакой техники, кроме лома и кувалды.
Он работал и исподтишка наблюдал за Пленницей, которая ни минуты не сидела Или хлопотала по хозяйству – даже изрубила на дрова недогоревшие доски и головни, измазавшись в саже, или действительно собирала и подносила небольшие камни. Потом он потерял ее из виду и через полчаса внезапно обнаружил, что она поднимается по склону от озера, причем не одна! Рядом, сгибаясь под рюкзаком, шла высокая девушка в белой ветровке – с длинными желтыми волосами. Они о чем-то разговаривали быстрыми и короткими фразами
Ярослав положил камень и сел, поджидая, когда женщины взойдут на уступ.
– Это моя сестра, – представила Пленница. – Ее зовут Олеся. Ты же не против, если она поживет вместе с нами? Нет?
Желтоволосая путница скинула рюкзак и присела на корточки перед Ярославом.
– Я очень прошу! Буду помогать собирать камни. И делать что скажешь. Я все умею!
– Не было ни гроша и вдруг алтын, – усмехнулся он. – Чудеса, да и только!
– Что? Что ты сказал?
– Живи, – разрешил Ярослав. – Мне не жалко. Вдвоем вам будет веселее.
– Спасибо! – как показалось, излишне горячо вымолвила Олеся и благодарно прикоснулась к его руке.
– Что же сразу не пришли вместе? – спросил он.
– Побоялась, прогонишь…
– А сейчас не боишься?
– И сейчас боюсь, – вымолвила Пленница. – Потому что ты мужчина и ты сильный.
– Я таким и представляла тебя, – призналась Олеся, глядя ему в лицо. Потом портрет покажу Он в рюкзаке, на самом дне… Можно, я подержусь за твою руку?
– За руку? – Ярослав машинально убрал руки назад. – Что это значит? Зачем?
– Дай, пожалуйста, – попросила Пленница. – Я рассказывала ей… Она никогда не видела настоящей мужской руки. Ну, дай, в этом же нет ничего особенного, правда?
Ярослав пожал плечами, отер руку от каменной пыли и подал. Ладонь была в мозолях и трещинах, шершавая, заскорузлая от лома и кувалды, пальцы не разгибались до конца. Он стеснялся своих рук, когда приезжал в поселок и появлялся на людях: земля, древесная смола – все, с чем приходилось возиться каждодневно, глубоко въелось в поры, и отмыть руки никогда не удавалось.
Олеся подержала его руку, погладила, радостно и таинственно улыбаясь, затем прижала к своему лбу и на мгновение замерла. Он смотрел на все эти манипуляции и чувствовал, как в душе вызревает протест, еще не осознанный, но ощутимый. Пленница, кажется, была довольна еще больше, и Ярослав вдруг вспомнил мимолетный разговор с Юлией…
Она сказала, что приручать опасно. Для всех: кто приручает и кого приручили. Только не объяснила почему.
Ярослав отнял руку, встал и от странного смущения не нашел, что сказать, молча взял кувалду и разбил на кирпичи принесенную плиту.
– Таким я его и представляла, – сказала Олеся за его спиной, словно Ярослава не было рядом.