Темный Ветер, стр. 20

– Он – мой сын, – сказала миссис Мушкет.

– Он приезжал домой после тюрьмы? Прежде чем поступил на работу в факторию Горелой Воды?

– Приезжал. Он хотел, чтобы для него совершили обряд Вражеской Стези. Повидал Высокого Неунывая и нанял Дядюшку Неунывая, чтобы тот спел положенные песни. А потом уже отправился в Горелую Воду.

– Он все правильно сделал, – заметил Чи, подумав, что и сам поступил бы точно так же: прошел бы обряд очищения – от тюрьмы, от всего чужого и враждебного, что она воплощала. Джозеф Мушкет предстал перед ним в новом свете.

– Почему на этот раз расспрашиваешь меня ты? До тебя тут побывал другой полицейский.

– Участок в Чинле ближе, чем наш, – объяснил Чи. – Послать полицейского оттуда было удобнее – мы сэкономили и деньги, и время.

– Зачем же теперь приехал ты?

– Потому что с этой кражей много непонятного, – ответил Чи. – Много вопросов, на которые я не нахожу ответа. А я очень любопытен.

– Ты знаешь, что мой сын не крал те вещи?

– Я не знаю, кто их украл.

– А я знаю, что это не он. Хочешь, скажу почему? Потому что у него были деньги! – торжествующе выпалила миссис Мушкет.

Убедительное доказательство, что и говорить.

– Среди белакани полно таких, которые крадут, даже когда не нуждаются, – сказал Чи.

Миссис Мушкет посмотрела на него недоверчиво – услышанное не укладывалось в ее сознании.

– У Джозефа были сотенные бумажки, – сообщила она. – Много. – Она показала шесть пальцев. – И еще другие в кошельке. Двадцатидолларовые.

Она вопросительно посмотрела на Чи, как бы призывая его согласиться, что никто не станет воровать, имея стодолларовые бумажки. Во всяком случае, никто из навахо.

– Эти деньги были у него, когда он вернулся из тюрьмы?

Миссис Мушкет кивнула:

– Он написал, что приедет к нам, и муж отправился на пикапе в Уиндоу-Рок, чтобы встретить автобус. У сына уже были эти деньги.

Чи попытался вспомнить, сколько денег выдают в тюрьме тем, кто выходит на свободу. Что-нибудь около двадцати долларов. Плюс остаток на счету тюремной лавки. От силы еще полсотни.

– Да, с такими деньгами он вряд ли стал бы красть серебро, – заметил Чи. – Но куда он делся потом? Почему не обратился к нам и не сказал, что не причастен к краже?

Миссис Мушкет явно не хотела отвечать на этот вопрос. Во всяком случае, отвечать прямо. Наконец она сказала:

– Он уже сидел в тюрьме.

– За что?

– Плохие друзья.

Чи попросил воды, напился и сменил тему. Они заговорили о том, как отчаянно трудно в засуху пасти овец. И ее мужу, и всем зятьям приходится забираться с отарами в поисках травы и воды так далеко, что они не могут возвращаться на ночь в свои хоганы. Женщины носят им еду. Уже потеряли одиннадцать ягнят, и несколько овец тоже вот-вот околеют. Постепенно Чи снова перевел разговор на Джозефа Мушкета. Он узнал, что у Джозефа была легкая рука, – ловко работал ножницами, умело холостил. Надежный мальчик, хороший. Даже когда его сбросила лошадь и размозжила копытом пальцы, после чего он долго ходил с металлическими шинами, все равно мало кто из парней мог угнаться за ним в стрижке овец. И он говорил матери, что, когда кончит работать в Горелой Воде – это будет в конце лета, – у него наберется достаточно денег, чтобы обзавестись собственной отарой. Большой отарой. Он собирался купить две сотни овец. Но сперва, сказал, походит на танцы скво и найдет себе молодую жену из такой семьи, у которой много пастбищ.

– Он говорил, что после того как поработал немного в фактории, понял, что лучше совсем не иметь дела с белыми, – продолжала миссис Мушкет. – У него был только один друг среди белых, а от всех остальных одни неприятности.

– Он рассказывал, кто был этот друг?

– Говорил, что познакомился с ним, когда учился в школе в Тополях. Не помню, чтобы он называл его по имени.

– Может быть, Вест? – спросил Чи.

– Вроде Вест, – ответила миссис Мушкет. – Кажется, так.

– А еще друзья у него есть? Среди навахо?

Миссис Мушкет задумчиво посмотрела на Чи.

– Есть тут у нас молодые парни, – произнесла она нерешительно. – Может, и подружился с кем-нибудь, когда работал у белых. Да нет, вряд ли.

Чи не знал, о чем еще спросить, поэтому сказал миссис Мушкет, что стоимость бочки записана на ее счет, и забрался в свой пикап.

Миссис Мушкет стояла перед своим хоганом, глядя на Чи; сложенные на животе руки нервно сжимались и разжимались.

– Если найдешь его, – промолвила она, – скажи, чтобы возвращался домой.

Весь следующий день Чи провел вдали от Тьюба-Сити и ущелья Вепо – выполнял задания Ларго. Он проехал восемьдесят километров на север в сторону Юты, чтобы побеседовать с женщиной по имени Мэри Джо Натонаба, которая жаловалась, что на ее пастбище в районе ущелья Двадцати Девяти Миль заходят чужие овцы. Нарушителем, по ее мнению, был старик по имени Большие Бачки Неунывай, чей лагерь располагался в горах Йондотс. Чи доехал до фактории Кедрового хребта, а оттуда, по отвратительно грязной дороге, направился на запад, в сторону ущелья реки Колорадо. Он нашел лагерь Неунывай, но самого хозяина не застал, Большие Бачки отправился по каким-то делам в Камерон. В лагере был только угрюмый парень с рукой в гипсовой повязке, который сказал, что он зять Больших Бачков Неунывай. Чи сообщил ему о жалобе Мэри Джо, предупредил о последствиях вторжения на чужое пастбище и велел передать Большим Бачкам, что как-нибудь еще заедет для проверки.

Миновал полдень. Следующим заданием Чи было посетить гору Соска, где, как сообщили в участок, мужчина по имени Эши Макдональд избил своего двоюродного брата. Чи нашел лагерь, однако Эши Макдональда там не было. Его теща сказала, что Эши подвезли до сорокового шоссе, а там он собирался добраться на попутных до Гэллапа, где у него жили какие-то родственники. Теща заявила, что первый раз слышит о каких-то драках и двоюродных братьях зятя.

На часах было без двадцати пять. Чи находился в ста километрах по прямой, в ста сорока по проселкам или в двухстах по асфальтированному шоссе от своего вагончика, оставленного в Тьюба-Сити. Он выбрал более короткий путь по проселкам – на северо-восток через Разноцветную пустыню, мимо месы Ньюберри, месы Гарсес, Синей горы и месы Падилья. Кругом все выгорело от засухи, не было видно ни одной овцы, ни клочка зелени. Покончив со служебными делами, он ехал медленно, размышляя, что ему делать дальше. Впереди – селения хопи: Ораиби, Хотевийя, Бакоби, а еще дальше – Культурный центр хопи. Он может заехать туда поужинать в кафе и выяснить, живут ли еще в мотеле Бен Гейнс и мисс Полинг. Если Гейнс не уехал, Чи попытается у него что-нибудь узнать и, может быть, скажет ему, где находится машина. Хотя нет, скорее всего, не скажет. У Ковбоя Дэши было два дня на то, чтобы отыскать ее, но вдруг что-то помешало ему, поэтому лучше пока не рисковать и ничего не говорить Гейнсу. Чи решил, что скажет ровно столько, сколько понадобится, чтобы выяснить, есть ли у того какие-нибудь новости.

На стоянке перед Культурным центром хопи он насчитал с десяток машин – больше, чем обычно. Видимо, уже начали приезжать туристы, привлеченные тем, что вот-вот начнутся обрядовые церемонии. А может, это съезжаются охотники за пропавшим кокаином? Чи объехал мотель, высматривая машину Гейнса, но не увидел ее.

В кафе он сел за столик у окна, обращенного на запад, заказал тушеную баранину – в меню она значилась «рагу по-хопи» – и кофе. Официантка была хопи, лет двадцати, с короткой челкой, подстриженной так, как это было принято у хопи в старые времена. Она не скупилась на ослепительные улыбки для туристов за соседним столиком, но с Чи держалась подчеркнуто сухо – обычная манера общения хопи с навахо. Покончив с едой, Чи пил кофе, изучающе разглядывал посетителей и размышлял о засухе, о том, где сейчас может быть Мушкет – Железные Пальцы, о конфликтах между племенами индейцев. Конфликты эти носили отчасти абстрактный характер и были связаны с военными легендами хопи. Врагами, которых убивали боги войны хопи – Боги-Близнецы, были навахо; врагами, которых убивали Священные Люди навахо, были юте, или кайова, или тао. Однако долгие споры из-за земель Объединенной резервации придали абстракциям какие-то черты реальности, по крайней мере, кое-кто и впрямь поверил в эту реальность. Теперь наконец Верховный суд США вынес решение в пользу хопи, и девять тысяч навахо лишались домов, исстари принадлежавших их родам. Но злые чувства продолжали жить даже среди победителей.