Змеиный маг, стр. 5

Одна за другой открывались хрустальные двери. Один за другим люди в комнатах вдыхали воздух внешнего мира. Люди поднимали головы, открывали глаза, озираясь в изумлении, нехотя расставаясь со сладкими снами.

Альфред, поглощенный магией, ничего не замечал. Он продолжал танцевать, и его ноги легко скользили вдоль узоров на мраморном полу. Но вот он допел заклинание. Танец заканчивался. Движения Альфреда становились все более медленными и сдержанными. Наконец он завершил танец, поднял голову, огляделся и удивился куда больше тех, кто только что очнулся от сна.

Несколько сот мужчин и женщин, одетых в мягкие белые одеяния, молча стояли вокруг Альфреда, вежливо ожидая, пока он завершит заклинание. Он остановился, но они продолжали почтительно ждать, давая ему, время прийти в себя, — переход от этого блаженства к реальности был не лучше падения в ледяную воду.

Вперед вышел тот самый мужчина, который занимал комнату Альфреда. Он явно был признанным лидером. Остальные относились к нему с доверием и уважением и почтительно уступали дорогу.

Это был мужчина в расцвете лет, и, глядя на него, легко было понять, почему менши так часто принимали сартанов за богов. Черты его лица были сильными и правильными, в карих глазах светился ум. Волосы были коротко острижены и надо лбом слегка вились. Эти вьющиеся волосы отчего-то показались Альфреду знакомыми, хотя он никак не мог вспомнить, где он их видел.

Незнакомец с небрежной грацией подошел к Альфреду, застывшему в неловкой позе.

— Меня зовут Самах, — произнес он глубоким, звучным голосом и склонился в почтительном приветствии. Этот изысканный и старомодный жест вышел из употребления еще до рождения Альфреда, но время от времени встречался у сартанов постарше.

Альфред не ответил. Он застыл в изумлении. Мужчина назвал свое истинное, сартанское имя! note 5 Либо этот Самах доверяет Альфреду — никому не известному чужаку! — как брату, либо он настолько уверен в своей магической мощи, что не боится, что кто-то подчинит его своему влиянию. Альфред чувствовал силу, исходившую от этого человека, и грелся в ней, словно в лучах зимнего солнца.

Когда-то в прошлом Альфред не раздумывая назвал бы ему свое истинное имя — ведь такой человек никогда не причинил бы ему зла. Но тот Альфред был наивным. Тот Альфред еще не видел тела своих друзей и близких, распростертые в прозрачных гробах, еще не видел сартанов, использующих запретное черное искусство — некромантию. Но Альфред очень хотел доверять им, он готов был пожертвовать жизнью ради этого…

— Меня зовут Альфред, — представился он с неуклюжим приседанием.

— Это не истинное имя, — нахмурился Самах.

— Нет, — кротко согласился Альфред.

— Это имя менша. Но вы сартан, разве не так? Вы ведь не менш?

— Да. То есть, нет. То есть не менш. — Альфред от волнения запутался в словах.

Язык сартанов, подобно языку патринов, обладает способностью вызывать в сознании образы миров или того, что происходит рядом с говорящим. И теперь Альфред увидел в словах Самаха мир необыкновенной красоты, целиком созданный из воды, и солнце, сияющее в центре. Здесь же были миры поменьше — острова, помещенные в воздушные пузыри. Эти острова тоже обладали магической жизнью, хотя сейчас спали и во сне дрейфовали вокруг солнца. Он увидел город сартанов, его жителей за работой, в сражении…

Сражение. Война. Битва. Из глубин появились жестокие чудовища и принесли с собой опустошение и смерть. Эти образы ворвались в сознание Альфреда, и он едва не лишился чувств.

— Я возглавляю Совет Семи, — начал Самах.

Альфред от изумления остолбенел. У него перехватило дыхание, как после хорошего удара.

Самах. Совет Семи. Этого не может быть…

Наконец Альфред заметил, что Самах нахмурился, и понял, что его о чем-то спросили.

— П-простите? — от волнения Альфред стал заикаться.

Остальные сартаны, до того стоявшие в почтительном молчании, зашептались и стали переглядываться. Самах обернулся, и все затихли.

— Я сказал, Альфред, — голос Самаха был любезным и терпеливым. Альфред почувствовал, что сейчас расплачется, — что, как глава Совета, я могу и должен задавать вам вопросы, и не из праздного любопытства. Это необходимо, принимая во внимание нынешние неспокойные времена. Где остальные наши собратья?

Его взгляд был нетерпеливым.

— Я… я один, — произнес Альфред, и слово «один» вызвало образы, заставившие Самаха и всех остальных сартанов изумленно воззриться на него во внезапно наступившей мучительной тишине.

— Что-то случилось? — наконец спросил Самах.

Альфреду хотелось крикнуть: «Да! Происходит что-то ужасное!» Но он мог лишь смотреть на сартанов в тревожном недоумении. Правда обрушилась на него подобно ужасным штормам, непрерывно бушующим на Арианусе.

— Я… Я не на Арианусе, да? — Альфред едва превозмогал тяжесть, сдавившую грудь.

— Нет. С чего вы это взяли? Вы на Челестре, — строго сказал Самах. Его терпение уже начало таять.

— О боже, — слабо произнес Альфред и упал в обморок.

Глава 3. ГДЕ-ТО ПОСРЕДИ ДОБРОГО МОРЯ

Меня зовут Грюндли note 6.

Это было первое предложение, которое я научилась писать, когда была маленькой. Не знаю, зачем я пишу это здесь и почему вообще с этого начала, но я уже долго пялюсь на эту пустую страницу и понимаю, что надо написать хоть что-нибудь, а то я вообще никогда ничего не напишу.

Хотела бы я знать, кто найдет и прочитает эти записи. Может, никто. Вряд ли я об этом узнаю. У нас нет надежды выжить.

(Не считая, конечно, упорной надежды на то, что случится чудо, что что-нибудь спасет нас. Элэйк говорит, что надеяться на это чудо, а тем более умолять о нем безнравственно, ведь если мы спасемся, наши народы будут страдать. Может, она и права, ведь она всегда была самой умной из нас. Но хочу заметить, что она продолжает упражняться в своих магических фокусах, а зачем бы это ей было надо, если бы она сама прислушивалась к своим же советам.)

Это Элэйк посоветовала мне описать наше путешествие. Она сказала, что после нашей гибели этот отчет может как-нибудь попасть к нашим народам, и они найдут в нем утешение. Тогда, конечно, надо объяснить насчет Девона. Это все правильно, но я полагаю, она поручила мне эту задачу, чтобы я оставила ее в покое и не надоедала, когда она захочет заниматься магией.

И она права. Лучше уж вести дневник, чем просто сидеть и ждать смерти. Но я сильно сомневаюсь, что эти записи увидит хоть кто-то из наших народов. Скорее уж это будет какой-нибудь чужак.

Мне странно думать, что кто-то чужой будет читать это после моей смерти. Но еще более странно, что я доверяю свои страхи и сомнения незнакомцу и не могу разделить их с тем, кого люблю. Может быть, этот незнакомец будет с другой морской луны note 7. Если, конечно, существуют другие морские луны, кроме наших, а я в этом сомневаюсь. Элэйк говорит, что грешно думать, что Единый не создал никого, кроме нас. Но мы, гномы, очень недоверчивы и с подозрением относимся ко всему, чего сами не видели.

Я не верю в то, что наша смерть принесет хоть какую-то пользу, Я не верю в то, что Хозяева Моря сдержат свое слово. Наше самопожертвование бесполезно. Наши народы обречены.

Так, наконец, я это написала. Теперь я чувствую себя лучше. Надо только позаботиться, чтобы эти записи не попались на глаза Элэйк, Меня зовут Грюндли.

Дальше уже намного проще. Мой отец — Ингвар Тяжелая Борода, фатер note 8 гарганов. Мою мать зовут Хильда. В молодости она была первой красавицей на нашей морской луне. Песни восхваляют мою красоту, но я видела мамин портрет, написанный в день свадьбы, — мне до нее далеко. Ее волосы и бакенбарды доставали до талии и были медового цвета — такой цвет очень редко встречается и высоко ценится среди гномов.