Герой ее романа, стр. 7
– А большие скандалы, они как раз из-за ерунды и начинаются, – весомо и мудро сказал отец и добавил: – Только знаешь что, дочка, я в школу прийти вряд ли смогу. Послезавтра утром в Литву уезжаю за спальнями да за всякой плетеной ерундой. Она опять в моду вошла.
Вот уже полтора года, с тех пор как Даше стукнуло четырнадцать, отец работал водителем в Доме мебели на Кутузовском проспекте. Гонял фуры туда-сюда, привозил мебель, которая пользовалась спросом у москвичей. Зарплата у него была неплохая, только вот Даше часто приходилось оставаться одной. Но она к этому уже привыкла, как привыкла к тому, что у них не совсем обычная семья.
– А надолго? – только и спросила Даша, подавив вздох.
– Дней на десять. Буду часто звонить, – предупредил ее наставления отец. – А насчет школьных дел не волнуйся, – похлопал он ее по руке. – Начнут приставать, скажи, что я целиком и полностью на твоей стороне. Все ты правильно сделала – по совести. И остальные, кто ушли, – тоже. В общем, «если я гореть не буду, если ты гореть не будешь…», ну дальше ты и сама знаешь.
Да, Даша знала стихи турецкого поэта Назыма Хикмета, и звучали эти четыре строчки так:
6
Еще подходя к кабинету математики, Даша услышала звонкий голос Сапуновой Катьки.
– Нет, ну правда, ребят, вы-то что против ветра плюете? – вопрошала Катька. – Думаете, нам Клавкины закидоны нравятся? Не нравятся, но приходится терпеть!
– Знаете такую пословицу: «Бог терпел и нам велел»? – подхватил разговор Вадик Ольховский.
– А еще есть пословица: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет!» – Это был голос Туси.
– Какая ты жестокая!
– Зато справедливая!
Даша вошла, поздоровалась, ей ответили, но отвлекаться от спора не стали. Шел разбор полета. Взгляд Даши, повинуясь собственному желанию, отыскал Сергея. Он стоял у стены возле доски, его руки были скрещены на груди, а на лице играла небрежная полуулыбка. Он мельком взглянул на Дашку, кивнул, здороваясь. Сердце, как всегда, пропустило удар, а потом забилось ровно, в обычном ритме. Даша, давно привыкшая к таким перебоям, кивнула Сережке в ответ и пошла на свое место. И тут к ней неожиданно подсела Варя Дробышева.
– Поправилась? – шепнула ей Дашка.
– Кажется.
Варвара была болезненной девочкой.
– А в тему врубилась?
– Ага. Волкова с Малышевой уже обсудили. Некоторые считают, что им правильно досталось. Нечего, мол, в любовь на уроке играть. А что они в любви понимают, те, кто так говорят?
Даша одобрительно взглянула на соседку. И вдруг в глаза бросилось, какая у нее стильная стрижка. Легкие крупные завитки темно-каштанового цвета лежали как будто в беспорядке и в то же время буквально просились на обложку модного журнала.
– Ты чего? – повернула к ней голову Варька.
– Да так. Ничего.
Даша обвела глазами класс. Варя догадалась, что она разыскивает без вины виноватую парочку.
– Их пока нет, – шепнула Варя. – Мне кажется, что они сегодня вообще в школу не придут. Прогуляют.
– Очень может быть, – ответила Даша и тут услышала свое имя.
– Дашка, конечно, молодец, здорово Клаве про любовь все объяснила, – сказала Юля Туполева. – Только что теперь прикажете делать?
– Ну, ты с больной-то головы на здоровую не вали! – не повышая голоса, перебил старосту Белый.
Он даже не взглянул на Дашку, но именно в этот момент, впервые за последние несколько месяцев, она ощутила всю полноту счастья, какое только возможно в этой жизни. Как-то по-особенному это прозвучало…
– Да я не об этом! – горячо возразила Юлька Сережке, и Дашина мысль, так и не понятая, ускользнула от нее. А вслед за ней исчезло и ощущение безграничного счастья. – Вас же всех в «морозильник» начнут вызывать по очереди. А нам что же, молчать прикажете?
– Вчера же молчали в тряпочку, – сказала Маринка с недоброй ухмылкой.
– Голубева, ты хоть понты не колоти! – нервно откликнулся Шишкин Петька. – Да, согласен, Клава еще та стерва!
– Ха, ха! Слова не мальчика, но мужа! Здесь-то ты смелый! – Комар задиристо расправил худые плечи, встав рядом с Маринкой. – Чего ж вчера сдрейфил: кишка тонкая подвела?
– Не подвела, – мотнул головой Петька. – Это тебе потом ать-два левой, ать-два правой, а мне в институт поступать! Многие об этом в первую очередь подумали. Не я один.
– Ага! Чтобы мало получать, нужно много учиться, – съязвила Васек.
Но тут Светка Калинина, словно устав от беспредметного спора, махнула рукой и сказала:
– Да ладно, чего там. Учиться не учиться, а каждый здесь понимает, что Клаву перевоспитать невозможно…
– О! Замечательно, что каждый это понимает! – раздался откровенно издевательский голос.
Все смолкли и посмотрели в сторону двери. В проеме стоял Борька Шустов, в руках у него был журнал, судя по всему, их, родной. А в глазах Борьки горел неукротимый огонь возмездия.
– Сейчас я вам еще один наглядный примерчик приведу! – Он потряс журналом так, словно собирался вытрясти из него душу вместе с отметками. После чего в два шага преодолел расстояние от двери до учительского стола и, открыв нужную страницу, бросил журнал на стол. – Вот чем вас Клава за вашу лояльность отблагодарила! Любуйтесь! У тебя, староста, трояк!
– Не может быть! – охнула Юлька.
Для нее, отличницы, тройка была равносильно смертному приговору.
Все сгрудились возле стола – всем хотелось увидеть свою отметку. Почти сразу же раздались возгласы:
– Вот блин!
– Ребсы! Это ж чистый Гулаг!
– Не скажи: за что боролись, на то и напоролись!
– Точно, нужно было всем сваливать вчера!
Результат был ошеломляющим – из пятнадцати человек, что писали эту работу, всего лишь шестеро получили тройки, остальные – пары! «Протестанты» тоже, за исключением двух болеющих. Отметки, правда, были проставлены карандашом, и каждый отдавал себе отчет, что вряд ли такой результат когда-либо будет обведен ручкой, но важен был сам факт! О том, что вся заваруха началась из-за Волкова с Малышевой, все благополучно забыли. Дело из личного переросло в общественное. Десятому «Б» бросили вызов. Не принять его они не могли.
– Ну что будем делать? Какие у кого мысли? – разозленная Юлька взяла на себя руководство, впрочем, никто иного и не ожидал от старосты.
– Сухари сушить! – сострил кто-то из парней. – И… «по тундре, по широкой дороге»…
Чей-то нервный смех прервал песню. И тут, неожиданно для всех, рот открыл Неделя.
– А может, это… – посопел он, – к мозгоправу сходить? – Это он так психолога школьного называл, Дмитрия Дмитриевича Романова. – Он это… конкретный мужик. Может, он нам чо дельное присоветует.
Некоторые задумались, одна только Туся Крылова сразу же скептически поджала губы и заявила:
– Не знаю, как вы, а я голову на отсечение даю, что Романов нам тут не помощник.
– Это точно. У него нет никакого влияния на Клаву, – закончила за нее Лиза.
– Да, пожалуй, – неохотно согласились все.
– Между прочим, до звонка меньше пяти минут осталось, – напомнил Борька Шустов, взглянув на свои легендарные часы.
Сначала наступила тишина, а потом предложения посыпались как из дырявого мешка. Слово «бойкот» звучало все чаще и чаще…
Тут следует сделать небольшое отступление и рассказать о произошедших в этом учебном году глобальных изменениях в школе. И почему, к примеру, Неделя предложил обратиться за советом к психологу Романову, а не к классному руководителю десятого «Б» – Кахоберу Ивановичу, что было бы намного логичнее.
В начале сентября Кахобер Иванович на целых два месяца отправился в Казанский университет на курсы повышения квалификации. И дело было вовсе не в том, что он нуждался в этих лекциях – Кахобер Иванович был педагогом и историком от бога, – просто наступила его пора обмениваться опытом. В общем, он поехал на людей посмотреть и себя показать, а десятый «Б» на время остался без присмотра.