Девочка в бурном море. Часть 1. Антошка, стр. 17
И только один человек не получил письма.
Это был новый член советской колонии Сергей Иванович, капитан Красной Армии. Он с группой советских военнопленных, поднявших восстание в концлагере в Норвегии, бежал в Швецию. Норвежский юноша Улаф перевел их через границу. Это у постели Сергея Ивановича дежурила ночи Елизавета Карповна в шведском госпитале, и теперь, поправившись после ампутации ноги, он обосновался в пресс-бюро и со всем жаром отдался работе. В пресс-бюро он являлся раньше всех, на рассвете, отстегивал ремни протеза и прятал свою новую деревянную ногу в угол за кипы бумаг — протез мешал и раздражал. Подхватив под мышку костыль, он наводил порядок на столах, чистил, смазывал, заправлял для работы ротаторы, пишущие машинки, раскладывал кипы бумаг, печатал одним пальцем на машинке адреса новых подписчиков. Затем подвозил к большой карте Швеции, висевшей на стене, стремянку, разыскивал деревни и поселки, откуда пришли письма с просьбами посылать бюллетень, и накалывал булавки с цветными головками. «Белых пятен», куда не доходили «Новости из Советского Союза», становилось все меньше.
По ночам Сергей Иванович сидел у радиоприемника и записывал московские передачи для областных и районных газет и жадно искал в сводках знакомые имена командиров и отличившихся красноармейцев и больше всего радовался сообщениям о действиях партизан в Гомельской области, где осталась его семья.
Сергей Иванович, подперев лицо руками, сидит и читает сводку Совинформбюро. Все другие читают и перечитывают письма от родных.
Но вот исчезли все звуки. Антошка подняла голову. Александра Михайловна, прижав к себе Анну Федоровну, гладила ее по голове.
— Сын у нее погиб на фронте, — шепнула мама и крепко обняла Антошку.
В углу, забившись за кипы бумаг, беззвучно плакала Маргарита Ивановна — переводчица полпредства. В Калинине немцы повесили ее родных — мать, сестру.
Война пробралась в далекую маленькую советскую колонию.
Александра Михайловна зорко смотрела на людей. Она видела, что добрых вестей никто не получил. Несчастья близких, беду, обрушившуюся на Родину, особенно тяжело переносить на чужбине. Она вспомнила годы эмиграции после поражения первой революции. Газеты приносили тогда страшные вести из России о гибели соратников по революционной борьбе. Владимир Ильич всегда заботился о том, чтобы товарищи в это время были по горло заняты работой.
Сама Александра Михайловна тоже получила сегодня горестную весть: в блокированном Ленинграде погибла подруга ее юности, товарищ по партии, по борьбе. Письмо это она спрятала в самый дальний угол письменного стола, собственное горе притаила в сердце. А слезы накипают. Еще минута-другая, и всё, что накопилось за долгие тягостные дни войны, разразится в слезах. Уж очень все ушли в себя.
— Ну, дорогие товарищи, письма прочитали, с родными мысленно встретились, а теперь — за работу. Получена нота нашего правительства о злодеяниях немцев на оккупированных ими территориях. Очень важная нота. О чудовищных зверствах фашистов должны знать все. Пусть каждый швед задумается над тем, что ждет его семью, его родину, если Швеция будет втянута в войну. Гнев и еще большую ненависть вызовут советские документы в сердцах всех честных людей. Нам нужно немедленно напечатать и приготовить к рассылке двести тысяч экземпляров. Домой могут пойти те, у кого есть неотложные дела и кому надо учить уроки, например Антошка.
Антошка подняла руку, словно была в школе.
— Разрешите мне остаться!
Александра Михайловна взглянула на Елизавету Карповну и в знак согласия кивнула головой.
Неотложных дел ни у кого не нашлось.
Александра Михайловна взяла за руки Анну Федоровну и Маргариту Ивановну.
— Мне тоже нужны помощники, — сказала она, — вы пойдете со мной.
Все поняли: это Анне Федоровне и Маргарите Ивановне нужна была сейчас материнская поддержка Александры Михайловны.
Сергей Иванович расставлял людей по рабочим местам. Антошке он велел встать за ротатор. Объяснил ей, как прикрепить пробитый на пишущей машинке лист восковки на барабан. С одной стороны барабана положил стопку бумаги. Повернул выключатель. Ротатор щелкнул, барабан завертелся и, захватывая лист бумаги, прокатывал его и сбрасывал в ящик. Антошка должна была следить, чтобы равномерно поступала на восковку краска, чтобы оттиски выходили четкие, чтобы бумага ложилась ровно.
Рядом загудели еще два ротатора.
В ящик падали листы. Мелькали строчки: «Мы обвиняем… Гитлеровские захватчики убивают женщин, детей и стариков… Сжигают в печах… Уничтожают в душегубках… Разрушают древние памятники…» Перед глазами вставали страшные фотографии в витрине германского туристского бюро.
Мерно щелкают ротаторы, выбрасывая листы отпечатанной бумаги, пахнет разогретым машинным маслом, типографской краской.
За длинным столом по конвейеру собирают листы, сгибают пополам, вкладывают в конверты, наклеивают адреса, связывают в кипы, упаковывают в мешки.
У Антошки кончилась стопа чистой бумаги. Сергея Ивановича поблизости не было, она побежала в угол взять бумагу и остановилась пораженная. Прислонившись к стене, стояла одинокая деревянная нога. На ней был черный ботинок с пятнами засохшей грязи, носок, подтяжка ниже колена. Нога была ярко-желтого цвета, какие бывают у кукол. Гладко отполированная и прислоненная к стене, она наводила страх.
С сильно бьющимся сердцем Антошка взяла стопку бумаги и, прихрамывая, пошла к ротатору.
С барабана соскакивали листы, вновь и вновь мелькали слова: «Тысячи замученных, истерзанных женщин, детей и стариков вопиют о мщении…»
В мерный рабочий ритм вкралась тихая мелодия. Женщины пели, не раскрывая рта, а потом — словно плотина прорвалась, и яркий, чистый голос Елизаветы Карповны завел:
Быстро мелькают руки над столом, медленно плывет песня.
От песни у Антошки мурашки забегали по коже, и руки так слаженно и хорошо работают, и сердце стучит громко, в такт песне.
Кончили петь. Сергей Иванович постучал костылем об пол, объявил перерыв на полчаса. На столе появился электрический чайник, в общую горку сложили бутерброды, зазвенели стаканы.
С перерывом справились за пятнадцать минут.
И снова загудели и защелкали ротаторы.
И снова зазвучала песня:
МАЛЬЧИК С ЗАКОЛКОЙ ЗАГОВОРИЛ
Антошка ехала из школы домой на велосипеде. Сердце замирало от восторга и гордости. Все прохожие и проезжие и даже полицейские, кажется, заметили, какой у нее новенький красивый велосипед. Пять дней назад Антошке исполнилось четырнадцать лет. Гостей не приглашали — Антошка запротестовала: ей не хотелось без папы отмечать этот день. Но мама подарила ей велосипед. Правда, в Швеции этой машиной удивить кого-нибудь трудно. На велосипедах ездят все: и рабочие на работу, и домохозяйки на рынок, и старушки в церковь. Мурлыча себе под нос веселую песенку, разъезжают по городу мойщики окон с длинной раздвижной лестницей за спиной, по вечерам барышни в модных платьях, прицепив шлейф к седлу, едут на бал, а в апреле и октябре, когда истекает срок договоров на квартиру, на велосипедах перевозят мебель, нагрузив ее на прицепную площадку. На велосипедах ездят на прогулку целыми семьями. Семейная машина оснащена двумя седлами, двумя парами педалей, тремя колесами и креслицем для ребенка.
Антошка видела даже, как рано утром мальчишка ехал на велосипеде и держал за поводок оседланную лошадь. Его хозяин каждое утро совершал прогулку верхом.
Но новеньких велосипедов Антошка видела мало — все они были тусклые, пообтертые, а ее «машина» с никелированными ободами, о которые дробились солнечные лучи, конечно, должна была вызвать зависть и восхищение.