Триумф Темного Меча, стр. 58

Решив эту проблему, Сарьон вздохнул и инстинктивно потер усталые глаза. Он тут же об этом пожалел, поскольку в них попала труха. Заморгав, он отер слезящиеся глаза рукавом.

«Надо пойти спать», — напомнил он себе. Он страшно устал и понимал — вспомнив последние предупреждения Телдары, — что не должен так неразумно тратить свою силу. Но он понимал и то, что уснуть не сможет. Он боялся заснуть. Страх медленно овладевал им, цепенящий, как то страшное заклинание, которое прежде превратило его плоть в камень. Все это началось вечером, когда у него возникло ощущение сдавливающей руки, что не дала ему остановить Джорама, удержать его от похода в храм.

Это было глупо, это было опасно. Нет надежды для Гвендолин. Некроманты исчезли. Да и будь они еще в этом мире, Сарьон сомневался, что они могли бы ей помочь. Он мог бы убедить в этом Джорама. Если бы они с Гаральдом действовали вместе, то, несомненно, сумели бы отговорить Джорама идти туда, рисковать собственной жизнью и жизнью своей жены.

Он не должен идти! Ни в коем случае!

Опустив голову на руку, лежавшую на спинке передней скамейки, Сарьон содрогнулся в приступе страха. Он попытался проанализировать свое состояние, как проанализировал состав пыли. Он попытался найти причину этого страха, чтобы разобраться с ним на рациональной основе. Но он не мог ее найти. Это был безликий, безымянный ужас, и чем сильнее каталист пытался вывести его на свет, тем темнее становилось у него на душе. Такое Сарьону приходилось переживать не впервые — он до сих пор не мог забыть тот страх, который испытал при первом цепенящем ударе заклинания, от которого его плоть стала медленно обращаться в камень.

Но все это было пустяком по сравнению с тем страхом, который сковывал его сейчас. Сарьон никогда не испытывал такого ощущения потери и отчаяния. Но когда первая волна ужаса начала спадать, душу его наполнили мир и радость. Он принял правильное решение, ведь он сам убедился, что его самопожертвование глубоко тронуло Джорама, что свет его любви разогнал тьму в душе юноши. Это сознание поддерживало каталиста в дни и ночи его бесконечного бдения. Хотя он не примирился с Богом, он нашел мир в себе самом.

Или так ему показалось. Темный Меч разрубил каменную плоть — и его покой тоже.

У Сарьона заболели руки, и, посмотрев вниз, он понял, что машинально, просто для устойчивости, вцепился в край скамьи. Он попытался успокоиться, но страх не ушел.

— Завтра битва, — пробормотал каталист себе под нос. — Слишком многое зависит от ее исхода! Наши жизни! Существование нашего мира! Какой ужас, если мы проиграем!

— Какой ужас, если вы победите.

Кто это сказал? Сарьон расслышал эти слова так четко, как будто говоривший стоял рядом с ним, но он мог поклясться, что был один. Дрожа, он огляделся по сторонам.

— Кто здесь? — дрожащим голосом произнес он.

Ответа не было. Может, он и не слышал ничего? В часовне не было ни души, да и во всем доме, наверное, все спят.

— Я просто устал, — сказал себе Сарьон, стирая рукавом капли холодного пота со лба. — Это все шутки воображения.

Он попытался встать, заставляя свое тело подняться, но оно не слушалось — все та же невидимая рука не пускала. А потом, поманив его, она указала ему, куда смотреть.

Сарьон как наяву увидел последствия битвы: все — все! — чужаки лежали мертвыми. Прон-альбан при помощи своей магии рыли огромную могилу. Тела, которые удалось собрать и которые не были растерзаны и сожраны кентаврами, стаскивали в нее, забрасывали землей. Все следы их существования — как отцов, мужей, братьев, друзей — были стерты с лица мира. Пройдет сто лет, и никто не будет о них помнить.

Но сам Тимхаллан не забудет. Ни дерево, ни травинка, ни цветок не вырастут на этой братской могиле — лишь сорняки и ядовитые травы. Они станут бичом этой земли. Их яд медленно и верно расползется по всему миру, и все в нем погибнет.

— Но есть ли выбор? — воскликнул Сарьон. — Смерть? Да, смерть! У нас нет выбора! Пророчество! Пророчество исполнилось! Ты не дал нам выбора!

Рука, державшая его, внезапно ослабила хватку, и Сарьон ощутил Присутствие. Необычайно мощное, Оно наполняло часовню так, что стены были готовы рухнуть. И в то же время Оно проникло во все мельчайшие частицы окружающего, вплоть до древесной трухи, падавшей с потолка. Оно было огнем и водой, Оно обжигало и успокаивало его. Он исполнился благоговейным трепетом и закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на своих ощущениях. Оно было любящим, и Сарьону захотелось опустить усталую голову на Его ладонь, моля о прощении.

О прощении за что?

За то, что все они — карты в огромной вселенской игре, в которую ради забавы играет единственный игрок?

За страдания и гонения, за то, что они очутились на краю пропасти?

Снова зазвучал суровый голос:

— Ты не понимаешь. Ты не можешь понять разума Божьего.

— Нет! — прошептал Сарьон. — Я не понимаю! И я больше не хочу быть твоей забавой. Я отвергаю тебя! Я отрекаюсь от тебя!

Сарьон с трудом поднялся и, спотыкаясь, вышел из часовни. Оказавшись снаружи, он захлопнул дверь и привалился к ней, судорожно дыша и всхлипывая. Но, стоя так и подпирая собой дверь, он понимал, что не сможет запереть Присутствие в часовне. Он больше не может отвергать его, как не может отвергать собственное бытие. Оно было повсюду. Вокруг него...

Внутри него...

Сарьон прижал руку к груди, как будто пытался защитить свое сердце.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ОКО НЕДРЕМАННОЕ

Сарьон отчаянно пытался выбраться из бездны, в которую он рухнул. Отвесные стены поднимались по обе стороны, заслоняя небо. Бурная река, бежавшая по дну ущелья, грозила поглотить его. Лозы оплелись вокруг его ног, деревья тянули к нему свои сучья-клешни, чтобы не дать ему выбраться. Он брел, одинокий и всеми покинутый, ища выход. И внезапно он увидел его! Расщелина в отвесной скальной стене, луч света и клочок залитого светом синего неба. Подъем показался ему легким, силы вернулись к нему. Он поспешил туда.

Поначалу это и правда оказалось легко, и вскоре дно пропасти осталось позади. К несчастью, синее небо не становилось ближе. Потом он осознал, что чем выше поднимается, тем круче становится скала. На стены стало труднее подниматься. Из пещер налетели черные нетопыри. Они набрасывались на него, вынуждая отцепиться от скалы, и он боялся полететь вниз, в ущелье. Но он держался из последних сил и наконец достиг вершины. Сделав отчаянный рывок, он выполз на край ущелья и уставился в огромное немигающее Око.

Прижавшись лицом к камням, Сарьон прикрыл голову, чтобы скрыться от Ока. Но он знал, что спрятаться ему не удастся нигде.

— Встань, каталист! — сказал голос.

Сарьон поднял голову. Рядом с ним стояло дерево. Запахнувшись в свои одежды, Сарьон полез в гущу ветвей и, прикрытый зеленой листвой, облегченно вздохнул. Око не сможет найти его здесь. Но только успел он об этом подумать, как листья побурели и начали один за другим осыпаться. Око снова нашло его. Затем под его ногой сломалась ветка, потом другая.

— Отец! — Кто-то тряс его за плечо, — Пора вставать.

Резко проснувшись, Сарьон схватился за чью-то руку, и земля ушла у него из-под ног. Подхватившие его руки были крепкими, и он с благодарностью держался за них. Рука, однако, отпустила его, и каталист упал на подушки, чувствуя, насколько он устал и истерзан — как будто на самом деле взбирался на утес.

Джорам подошел к окну и распахнул ставни. Холодный резкий свет белого солнца устремился в комнату, заставив Сарьона прищуриться.

— Который час? — спросил он.

— Час до полудня. Ты проспал все утро, а у нас сегодня много дел.

— Проспал? Я... прости, — сказал Сарьон, садясь. Голова кружилась. Он отвернулся от солнца. Неужели это и есть Око? И оно следит за ним?

Чушь какая! Это всего лишь сон.

Поднявшись, Сарьон умылся холодной водой и торопливо оделся, сознавая, что нетерпение Джорама растет. Он расхаживал по комнате со своим обычным суровым видом. Сарьон отметил, что Джорам одет по-дорожному. Поверх белых одежд был наброшен серый плащ. Хотя Сарьон и не видел Темного Меча, он знал, что Джорам скрывает его на спине.