Крысоlоvе, стр. 24

– Почему же на улице? – вдруг обиделся Миша.– Она к нам и сейчас иногда заходит, только уже с другим мужчиной.

– Ах вот как! – Виктор оживился.– И теперь она какая?!

– О! теперь она такая стала, вот действительно – дама. Такая, женщина-вамп,– Миша непонятно почему тоже оживился.

– В смысле?!

– Ну такая, горячая штучка, каблуки, красное платье.

– А что пьет, что ест? Как вообще себя ведет?

– Ну тут как обычно, что ее спутник заказывает, то и она.

– А он что пьет? Водку или вино?

– Почему же сразу водку или вино! У нас алкогольная карта широкая. Текилу он пил, только аньехо, выдержанную, коньяк пил, виски иногда.

– И она?

– Ну да, и она то же самое пила.

– На столах не плясала?

– Этого нет, но танцевали иногда.

– Вдвоем?

– Ага, танго.

– Хм, Миша, ты извини, но я опять переспрошу, а ты уверен, что это она же была?

– Так я же вам говорю, собачка при ней была. Маленькая беленькая с черным пятном. Звали Крошка Цахес. – Миша уже как-то всерьез обиделся, и было похоже, что он себе в уме прикидывает, стоит ли его словоохотливость обещанных собеседником ста долларов, при условии, что собеседник такой тупой. Раз ему по три раза одно и то же повторять приходится.

– Извини, последний вопрос.

– Да.– Миша стал краток, видимо, решил, что на сто долларов он уже наговорил.

– С кем она в последнее время появляется? Ты его знаешь.

– С Сергеем Коновальцевым,– ответил Миша и отвернулся.

XVI

В качестве эпиграфа:

– Пух! Когда ты просыпаешься утром,– сказал наконец Пятачок,– что ты говоришь сам себе первым делом?

– Что у нас на завтрак? – ответил Пух.– А ты, Пятачок, что говоришь?

– Я говорю: «Интересно, что сегодня случится интересное?» – сказал Пятачок.

Пух задумчиво кивнул:

– Это то же самое,– сказал он.

А. Милн

У меня на глазах происходит волшебство – я слила спирт со сливы и засыпала бутыль доверху сахаром. Перемешивать не стала – сахар постепенно оседает, тает – как апрельский снег, прямо на глазах – а уровень благоухающей наливки – возрастает. С утра была пара капель на донышке, а теперь уже – полбутылки.

Сейчас слива отдаст сиропу весь алкоголь, который она взяла из спирта, отдав тому аромат и вкус.

Ну не прямо сейчас – а недели за две-три – и станет мне неинтересна.

Бутылка из-под виски (хахаха! знали бы представители Johnnie Walker, вручившие мне диплом, как я использую их бутыли) – она на качелях, 4,5 литра.

Наливка на качелях – стоит посреди комнаты, когда я прохожу мимо и задеваю ее платьем – бутылка слегка покачивается, тогда сахарный снег начинает быстрее оседать – как в песочных часах.

Я уверена, что это и есть – настоящее волшебство.

Рассказать, что такое счастье?

На чужой кухне варишь гороховый суп в казане. Большой, густой – на жирной свинине. В духовке сначала сушатся мелкие пшеничные сухарики – к супу. А потом туда отправляется свиная корейка на косточке. Пряностей совсем чуть-чуть – можжевеловые ягоды. Потому как все само душистое и пряное. А к обеду открываешь свой любимый херес.

Но перед хересом ты открываешь форточку, чтобы покурить. Чужая кухня. Курить лучше – в форточку. И в тебя врывается мороз и солнце – прямо из форточки – в тебя.

И ты знаешь, что уже было такое.

Сценарий счастья – он замечательно простой. Сценарий как рецепт. Поход на рынок и по ближайшим магазинам. Где-то здесь я забыла красные перчатки. Возвращаюсь наугад – мне их возвращают.

Чужой нож, незнакомая плита. Немножко страшно. Незнакомая плита – это еще опаснее, чем незнакомая постель. Есть такое развлечение, будоражащее тебя – готовить в гостях. Суп. Вокруг супа складывается и остальной обед. Корейка в густом соусе – потому без гарнира, только припущенные кольца лука-порея. Салат – любимый зимний – из яйца-тунца-огурца.

Хозяйский кот «мурлыкает умильно». Вместо лесопильни – соседи сверху, что-то пилят и строгают. У меня на самой первой квартире были такие трудолюбивые соседи – пилили и строгали все выходные дни. Потом оказалось, что они делают гробы на дому.

Счастье – оно острое. Как незнакомые ножи. Для доказательства счастья – бьется хрупкий узкий бокал. Тоже остро – в мелкие брызги.

Мелкие пшеничные сухарики неохотно тонут в густом супе.

Утром завтракаешь – одна. Жаришь яичницу с беконом. Нагреваешь сковородку, обжариваешь полупрозрачные лепестки бекона, ломтики помидора, выливаешь два яйца, накрываешь сковородку стеклянной крышкой – и убираешь – с плиты. Присыпаешь мелким сыром и зеленым луком и укропом. Кофе – с кардамоном и мускатным орехом. Горький шоколад. Горячее молоко. Холодная минералка с лимоном. Марфинькино счастье.

Давно такого не было – мороз и солнце, балкон, чужая кухня, казан с густым супом. И я одна.

Ой ли. Я ли.

Иногда самой кажется, что я прямиком из прошлого попала в будущее, как-то пропустив настоящее. В какое-то будущее из фантастических романов, где вместо еды – синтетика.

Много лет назад зимой на подоконниках выращивали зеленый лук.

Баночки, как правило, использовали стеклянные – майонезные, все равно они были великоваты – для луковиц, и тогда из картонки вырезалось кольцо по ширине луковицы, чтобы мокла, но не тонула – типа воротника. Похожие воротники надевают на болеющих кошек и собак, чтобы они не могли сами себя грызть за больное место. Лук рос, его состригали ножницами – крошили в супы или в салаты.

Как давно я не видела луковицу, которая бы прорастала сама, валяясь в овощном ящике.

Говорят, лук идет весь чем-то обработанный и расти не хочет. Это почему-то считается практичным – то, что лук не растет.

Вчера видела в магазине большую, очень красивую нидерландскую ель – она не пахнет вовсе, она выглядит как пластмасса, она обещает простоять два месяца – не осыпаясь. Но она живая. Что в ней живого – кроме утверждения на этикетке – мне непонятно.

Еще видела шоколадного импортного зайца, темного плотного шоколада, этот заяц был с красивыми ветвистыми оленьими рогами – вместо ушей.

Зимой в супермаркете из фруктов покупаю только – гранаты, бананы и цитрусовые.

Все остальные фрукты-ягоды – смотрят на меня мертво и глянцево сквозь целлофан.

На рынке сегодня купила антоновки – сидела потом четверть часа на скамейке – засунув нос в пакет – нюхала. Она живая, местами подпорченная, пахнет.

От всего этого мне становится грустно. Я превращаюсь в консервативную старушку. Консервируюсь, ненавидя консервы.

Неужели мы правда – мечтали именно о таком изобилии.

Я живу в каком-то страшном фантастическом рассказе а-ля Бредбери – когда все вокруг с наслаждением едят «еду для космонавтов» из тюбиков и кубиков, а я – местная сумасшедшая – упорно стараюсь выращивать лук и прочую зелень на собственном подоконнике и отказываюсь – «сосать тюбик», уверяя всех, что там «смертельный яд». Надо мной смеются и потешаются, и я вижу, как окружающие превращаются в монстров – у них меняется цвет кожи и тембр голоса.

На днях была в гостях – сварила суп. Суп-харчо. Много густого супа, он постоял день и загустел откровенно.

Хозяин обрадовался:

– Надолго хватит, буду его магги разводить.

Кстати, о магги и его рекламе: «Пусть кубик будет магги» – мне есть что сказать. Это о перфекционизме.

Масло и мороженое должны быть сливочными, без растительных жиров.

Огурцы, грибы, селедка – солеными, а не маринованными.

Мясо, рыба и овощи – должны быть свежими, а не размороженными.

Молоко должно киснуть, сыр плесневеть, а хлеб должен черстветь.

Других претензий у меня нет, а кубик – так уж и быть, пусть будет лего.

И о консерватизме.