Рой, стр. 73
Под высоким яром стояли две баржи и плавучий кран, приспособленный для добычи и погрузки гравия. Кран бросал в воду раскрытый, похожий на цветок, четырехлепестковый ковш и, дрогнув стрелой, поднимал добычу, сваливая ее на палубу баржи. Мутная вода потоком стекала в реку.
– Ночью ребята подняли, – объяснил капитан землечерпалки. – Думали, опять ковш полетел, пустой идет, а там лодка… Бросить хотели, но моторист надпись увидел…
Лодка лежала на пустой палубе самоходки, ожидающей погрузки. На вид была почти целая, разве что ковшом слегка помяло борт. Однако лейтенант сразу же нашел в носовой банке, которая обеспечивала лодке непотопляемость, прорубленную топором дыру. Посудину бы наверняка сроду не нашли: замыло бы в песок там, где ее утопили, но убийцы второпях промахнулись. У такого типа лодок было еще две небольших банки в корме, и они не дали ей лечь на дно. Видимо, течением ее затянуло под яр, где добывали гравий. Только вот откуда? Речники с землечерпалки и самоходок уверяли, что близко от них ничего не случалось…
Скоро прилетел начальник милиции. Вертолет, покружив, опустился на палубу пустой баржи. Начальник обошел лодку, осмотрел ее, вынул из багажника корзину, в которой налипли молодые, но уже почерневшие лепестки колбы, мазутную фуфайку и несколько сетей. Затем еще раз осмотрел транец и сел на палубу, сняв потную фуражку.
– Все, искать их бесполезно, – проговорил он. – Если только сбудет вода… Да и то замоет…
Сергей нащупал руку отца. Отец был спокоен, стоял прямо, лишь таилась в его глазах необъяснимая вина…
– Они привязали тросиками моторы… – начальник милиции ударил кулаком по гудящей палубе, встал и вдруг с силой пнул свою фуражку. Фуражка улетела за борт и аккуратно приводнилась. Он вытер лицо пыльными ладонями и распорядился грузить лодку в вертолет. Затем подошел к Заварзину: – Мы с ним… Мы с ним были… – пробормотал он и вскинул голову. – Я найду этих сволочей! Клянусь!
Отец молчал. Только его сухая рука в руке Сергея сжалась в кулак. Он вздохнул, переводя дух, расслабился.
– Ищи… А нам домой надо. Дети там…
Сергей с отцом сидели в вертолете около лодки, будто возле гроба. Вой двигателей закладывал уши, и можно было стонать, не открывая рта, даже плакать, но без слез – никто бы ничего не заметил. А хотелось плакать по-настоящему, как плакалось однажды в детстве на новогодней елке, но в замкнутом пространстве летящей над землей машины для этого не было места. И Сергей держался, потому что держался отец. Только на его натянутом горле почему-то часто ходил острый кадык, словно он что-то хотел проглотить и не мог…
25
Подъезжая к своему дому, Сергей заметил неожиданное безлюдье, распахнутые настежь ворота, пустые дворы и улицы, брошенный посредине дороги ящик с инструментами, какое-то тряпье и рваные газеты. На миг возникло ощущение, будто население Стремянки, впопыхах собрав вещи, бежало из села, как бегут от чумы или извержения вулкана. С этим же чувством он остановился возле своего палисадника и, заглушив мотор, сразу уловил необычную тишину. Мимо с ревом пробежала корова, замерла на взгорке, по-собачьи насторожив уши, и вдруг метнулась в проулок. Сергей вошел во двор и увидел раскрытые двери.
– Дед? – окликнул он, взбегая по ступеням крыльца. – Иона?
Все крыльцо оказалось залитым соляркой, а возле перил валялась на боку пустая канистра. Сергей подобрал ее и огляделся. Даже не входя в дом, он понял, что там никого нет. На всякий случай пробежал по комнатам первого этажа, поднялся на второй – пусто. В старой избе на окнах бились осы…
Сергей достал бадью воды из колодца, напился через край и, вытирая лицо полой куртки, прислушался. Стремянка словно вымерла, только где-то в центре, у старой церкви, натужно и гулко мычала корова. Он заглянул в соседний двор, постучал в калитку – откуда-то из-за сарая вывернулся лохматый пес, но не залаял на чужого, а с визгом бросился навстречу.
– Где люди-то? – сказал Сергей.
Пес скулил и терся о ноги, а когда Сергей двинулся дальше, волочился следом, пока он не вышел на центральную улицу, направляясь к церкви. И едва впереди стало видно пестрое скопление народа, едва послышался курлыкающий нестройный говор, как пес обогнал его и радостно залаял.
Возле церкви, где раньше устраивались мужские посиделки, вокруг пыльного микроавтобуса колготилась чуть ли не вся Стремянка. Издалека еще Сергей увидел женщину в белом халате, которая энергично жестикулировала, что-то объясняя собравшимся, и порывалась сесть в кабину. Ее удерживали. Видны были красные потные лица, мокрые рубахи на спинах, детские головенки, старушечьи платки. Сергей прибавил шагу. В первых рядах односельчан был старец Алешка. Он размахивал клюкой, лез к машине, но мужики, подступая к женщине, каждый раз отжимали его назад. Мелькнуло возмущенное лицо Михаила Солякина. Чуть в стороне, заглушаемые хором голосов, о чем?то яростно спорили братья-близнецы. Какая-то старуха отгоняла прутиком босоногого мальчишку. И тут же человек шесть мужиков, стоя у заднего бампера микроавтобуса, весело смеялись, а один вовсе сгибался пополам и вытирал слезы.
Женщине удалось было вырваться из толпы и закинуть ногу на подножку, из кабины несколько рук подхватили ее, но бойкая бабенка в косынке – жена одного из братьев Забелиных – уцепилась за белый халат, чуть ли не сдирая его с плеч.
– Жалуйтесь! – услышал Сергей пронзительный и утомленный голос женщины. – Хоть министру, хоть дьяволу! Меня не такие пугали!
– За сколько продалась? – орали из толпы. – За сколько тебя нефтяники купили?
– Справки! Справки пиши!
– Государство обязано купить больных пчел! – хрипло и жестко доказывал один из пчеловодов, потрясая кулаками. – Пусть не темнит! Законы знаем! Знаем законы!
– Что, с сумой по миру? Бабы, не пускай ее! Справки!…
– Вар-р-роатоз!
Старец неожиданно вырвался вперед и стал бить клюкой по машине. Шофер замахал на него рукой, мужики бросились старика оттаскивать, а женщина тем временем заскочила в машину и захлопнула дверцу. Двигатель взревел, сиренный вой клаксона оглушил собравшихся, но машина не тронулась с места. Мужики у бампера уже не хохотали, а, краснея от натуги, держали на весу задок микроавтобуса. Бабы лупили кулаками по обшивке.
Сергей остановился возле мальчишек на велосипедах, огляделся: Ионы не было.
– Пустите, люди! – фальцетом кричал старец. – Что вы? Что вы делаете?! Опомнитесь!
Мужики груза не удержали, кто-то дрогнул, выпустил бампер, и колеса схватили землю. Машина ринулась вперед, люди брызнули в стороны. Какая-то баба, подняв ком земли, метнула его в заднее стекло. Облако выхлопного дыма медленно поднималось над толпой.
Старца отпустили, вернее, на миг забыли о нем. Разгневанная толпа обернулась вслед уезжающей машине, и Сергей разом увидел лица своих земляков…
А в памяти встала другая картина. В семидесятом году пожары бушевали возле самой Стремянки. Вокруг села шелкопрядник был выпилен и распахана широкая минполоса, однако жители день и ночь дежурили у околицы, забрасывая землей и заливая водой принесенные горячим вихрем угли и мелкие головни. Стариков, детей и скот вывезли на другую сторону реки, крыши домов засыпали землей, за огородами выжгли старую траву, однако все равно то тут, то там вспыхивали пожары. Черные от копоти, потные мужики и бабы с ведрами, лопатами и баграми носились по селу от очага к очагу, иногда низовой воздушный поток был настолько жарким, что трещали волосы и дымились рубахи. Старухи за рекой, стоя на коленях, вымаливали у бога дождь. Сергей приехал на каникулы и угодил в пожарную команду. И вот однажды, когда они только что в одном конце Стремянки потушили задымившийся сарай, раздался крик, что горит кедровая кладбищенская роща. Когда-то школьники спасли ее от шелкопряда, вручную засыпая отравой деревья, землю, могилы, так что несколько лет потом кладбище пахло дустом и хлоркой. Теперь через минполосу перекинулся огонь и занялись крайние кедры, деревянные ограды и кресты. Около ста человек, грязных, в изорванной и прожженной одежде, размахивая лопатами и баграми, бежали к роще. Сергей был в гуще этой толпы, видел только спины впереди бегущих, слышал густой ор и стреляющий треск горящей хвои. Народ вмиг запрудил кладбище, за несколько минут потушили ограду, кресты и вдруг остановились. Пламя проникло в кроны и, набирая силу, медленно разрасталось вширь. Уже пылали свечами несколько деревьев, роняя на землю белые хлопья пепла. Охваченные яростью, люди пытались сбить огонь, но комья земли не долетали – мышцы сводило судорогой. Кто-то потом догадался принести мотопилы и валить горящие кедры. Но пока за ними бегали, замерший в ярости народ стоял не шелохнувшись, и факелы горящих деревьев отражались в глазах…