Магический кристалл, стр. 30

– Где береста? – спросил у стражника.

В это время Великий Князь шагнул сквозь огонь и воду, оказавшись в храме, и звон вечевой почудился совсем рядом.

– Что потерял, волхв? Не эту ли весточку? – и показал бересту.

Бояре приступили с боков, держа руки на рукоятях мечей, а волхв не знал Годислава в лицо, но догадался, кто перед ним, сначала взбагровел от напряжения, потом ослаб и побледнел.

– Не казни, Великий Князь, не по своей воле – по зову твоего Закона сподобился…

– Прочти-ка вслух, что велит тебе Путивой! Громобойник взял послание, сам же трясется, и голос дрожит.

– Свергся старый сокол вкупе с гнездом своим, – прочел. – Твой черед подрезать крыла соколенку.

– А теперь растолкуй, – потребовал государь. – Кто эти ловчие птицы?

– Я тебе растолкую! – за спиной оказался скуфский царь и его дочь Смирена. – Нынешней ночью отец твой, Белояр, и весь род пал под мечами храмовой стражи. Твой черед настал, соколенок гнезда Гориславова. Волхвы наточили свои ножи, замыслив принести тебя в жертву Перуну.

Теперь Годислав взбагровел, налившись мстительной кровью.

– Чуял я беду, не хотел покидать стольного града… Да в сей же час поскачу назад! Дай мне лучших коней, Ерепень, а мой корабль себе возьми. Подниму дружину, отомщу за отца и прогоню изменника!

– Постой, Варяже, не горячись. Путивой в вечевой колокол ударил и ныне он Великий Князь. Тебя же сверг с престола, и поздно теперь поправлять дело. Даже на самых резвых конях не поспеешь…

Ослаб государь, и ноги подкосились – бояре поддержали.

– Сверг?!.. Но он же самозванец! Хоть и убил отца, да ведь за мною вече! И посошенные старцы, кои не позволят!.. А моя дружина?! Ужели не восстала против изменника?

– Не ведаю сего, – промолвил Ерепень. – Спроси младшую дочь мою. Она слыхала…

– Откуда же молва? Коль ты не знаешь, как же к Смирене долетела весть? Гонцы поспешили или вестовую стрелу пустили из парусья?

– Нет у меня ни гонцов, ни стрельцов, – покорно сказала Смирена. – Покуда ты спал, я слушала Кладовест.

– Не слышно здесь Кладовеста!

– На горах у днепровских порогов я Белую Вежу выстроила. На нее поднимаюсь и внимаю небу.

– Пойдем скорее! След самому услышать молву! В чужих землях я слеп и глух, а Закон знает об этом!

– Да уж солнце встало, и закатилась Полунощная Звезда.

– Тогда скажи, что ж сотворилось в моем стольном граде?

– Шум великий был на вечевой площади, да все одно Закона Князем выкликнули. Многие супротив тебя восстали, ибо Путивой смутил варягов, сказав им твои же слова, князь: ваш род ложью воссел на престол, Горислав присвоил себе славу отца Сувора и брата. И от себя добавил, мол, вы посеяли среди вольных арваров то, с чем боролись все Князья и Законы – суть рабство. А ныне Путивой собрал воевод в святилище и совершил с ними таинство Откровения. Они уж всю дружину к присяге приведут.

– Неужто поддадутся ему верные дружинники? Моему отцу и мне присягавшие?!

– Поддадутся, если уже не поддались…

– Возьми мою дружину, Годислав, – предложил Ерепень. – Пойди и силой одолей Путивоя!

– Взял бы и пошел, – загоревал государь. – Да с твоим воинством не одолеть мне варяжской дружины. И не след чинить междуусобицы даже из мести за отца. Одной только силой не собрать и не соединить арваров. Покуда обры сущи были, было и единство между нами, а не стало их, и рассыпались внуки даждьбожьи. И мыслится мне ныне, не боги соединяли нас и не братские узы – общий грех. Потому Сувор и сказал, мол, пожалеем еще, что сгинуло обрище…

– Не я, а ты сказал, престол Гориславов на лжи стоит, – молвила Смирена. – От нее и пал. Да не кручинься, князь, не долго и Путивою сидеть. Все, что на кривде рождено, от кривды и погибнет. Минет дюжина лет, затеется в парусье свара великая, и тогда посошенные старцы и дружина сами к тебе придут и позовут править.

Царь скуфов взял ее за руку и подвел к Годиславу.

– Она тебя выбрала в самый трудный час. Возьми в жены Смирену и оставайся жить у меня. Путивой весь ваш род истребил и, пока не найдет и не сгубит тебя, не успокоится. А где еще надежнее спрятаться, как не в моем городе?

– По нраву мне и краса твоя, Смирена, и разум, да не время ныне жениться, – ответил ей Годислав. – Подожди меня год или два. А я пойду отыщу исполина Космомысла и его позову, чтоб сел править русами. Только вечности подвластно время, а вкупе с ним и возвращение Правды. Нам, смертным, не объять ее величия, мы постигаем ее суть лишь в час кончины…

7

Храм в честь Ара дагдар урбада высился на отдельно стоящей горе, называемой Астра. Открытый всем ветрам, он походил на четырехгранный шатрообразный утес, поскольку был не возведен, а вырублен из цельной скалы, которой венчалась гора. Окон не существовало, лишь под высокими даже для исполина сводами чуть светились щели-бойницы, так что если не горели светочи, то в храме все время был полумрак. Серые, наклонные стены что изнутри, что снаружи не имели никаких украшений и напоминали крепостные, и только островерхий купол был выкрашен в ярко-синий цвет и распятнован золотистыми звездами. В частую ненастную погоду Астру заволакивало тучами, все земное и небесное пропадало в плотном тумане, а когда начиналась гроза, то молнии сверкали прямо за стенами, иногда попадая в узкие бойницы, отчего храм озарялся голубоватым светом, не дающим теней.

По представлениям македон, это было не только святилище, где совершаются недоступные смертным таинства, но еще и жилище пророка, поэтому кроме толстых наружных стен существовали еще две внутренних, разделяющих пространство на три части, как на три мира: алтарную – вместилище ларца с магическим кристаллом, царскую, куда имели право входить лишь Урджавадза либо его дочь, и покои Ара дагдар урбада. Многочисленные его жрицы, а по обычаям артаванского царства эти обязанности исполняли исключительно женщины, находились в подземных каморках, вырубленных под храмом. При свете солнца они были незримы, как летучие мыши, и появлялись из своих пещер лишь ночью, дабы принести топливо, воду и пищу для пророка. Но три из них – ясновидящие старицы, входили утром и вечером, чтобы умаслить и натереть тело пророка смолами и благовониями.

Поселившись в храме на Астре, Космомысл первое время чаще всего бродил по узкой дорожке вдоль стен и с тоской созерцал окрестности. С полунощной стороны, за зеленой долиной, поднимался сиреневый хребет, напоминающий крепостную стену, с полуденной – синее и бескрайнее шелковое полотнище озера Ван, а у подошвы горы, растянувшись вдоль берега по каменным уступам, лежал город Артаван, сверху напоминавший выстроенное в походную колонну войско. Ровными рядами, словно белые колесницы, стояли роскошные царские дворцы, за ними ехала конница из богатых домов, затем шла тяжелая от доспехов пехота каменных особняков, за ними, будто легкие лучники, рассыпались по склону небольшие лачуги, и, замыкая этот строй, тянулся длинный обоз воинских и хозяйственных сооружений, где ковали оружие, выплавляли золото и чеканили монеты. И точно так же выстроившись, ходили люди.

Иногда Космомысл подолгу стоял на краю отвесного обрыва, выходящего к озеру, и заглядывал вниз. Это был путь с горы, но он мог стать последним путем, и потому, думая о Краснозоре, он смотрел на единственную дорогу, ведущую к вершине. Она была высечена в крутых каменных склонах и поднималась спиралью, прерываясь лишь дважды, на востоке и западе, и образуя арки, перекрытые мощными, в рост исполина, железными воротами. В отвесных стенах вдоль всего пути к храму зияли черные глазницы вырубленных в скале жилищ, где обитали оскопленные мужчины – жрецы низкой степени посвящения, выше по склону горы жили двухголовые, многорукие Гурбад-ажар и под самыми стенами храма днем и ночью стояли воинственные девы-стражницы, насмерть засекавшие плетями всякого, кто смел прорваться к пророку сквозь заслоны. Если особо неистовые молельники пытались взойти в храм по отвесным стенам, в обход всех преград, то девы доставали их концами плетей с любого уступа, ловко набрасывая на шею змеистые петли. Юные, но жестокие и безжалостные, они давали обет безбрачия, поскольку дети, рожденные ими, обрастали шерстью и имели собачьи пасти с клыками. И сами они, состарившись, часто убегали в горы, где доживали остаток дней в звериных стаях.