Магический кристалл, стр. 21
– Так Космомысл нашел ее и в жены взял?
– Был на пути к ней… Но ромеи, желая отомстить, устроили засаду и пленили его. С той поры о нем ни слова нет ни в Кладовесте, ни в людской молве. И вот пришла к нам радостная весть!…
– Но как же смертным рожденный он обрел бессмертие?
– В сем тайны суть, отец, о коей не ведают ни старцы светлогорские, ни боги.
Государь прошел по кругу возле колокола, обозревая город, и вдруг остановился перед сыном.
– Ты видишь стольный град?
– Вижу, отец.
– Прекрасен Великий Горислав?
– Прекрасен и богат. Только не защищен стеной. А Змиевы валы расплылись от времени, рвы заболотились, иссохли и уже не суть преграда для супостата. Особенно, если супостатом будет не иноземец, а братья словене или скуфь…
– Добро, ты защитишь, коли подвластен тебе дикий камень. Тому и быть, садись на престол и строй стену.
– Постой, отец! – воспротивился наследник. – Дай мне хотя бы осмотреться.
– Довольно мне сидеть, устал я от власти, а тебе она впору будет. Садись и правь, я на покой пойду.
– Почто же спешно, отец?
– После того, что ты поведал мне о прошлом, я править не могу. Мысль о великой лжи меня изгложет. Сейчас же созову вече и передам тебе бразды.
– Дай мне хотя бы год побыть на воле!
– Не дам и дня. Я слишком стар уже и долго ждал этой минуты. Позри, вон рухнула стена, поскольку обветшала. Ты ж молод, учен и полон задора, – государь помедлил и добавил: – Но должен упредить тебя: не имея владычества, власти Закона, крепости тебе не построить.
– Но почему, отец? Неужто у князя мало власти?
– Власти полно, да проку мало. Богатство и покой развратили русов. Вряд ли удастся тебе поднять варягов на вольный труд. Вот потому и хочу, чтоб ты скорее стал Законом и принес арварам забытые истины. Может, тогда поднимутся и вспомнят, кто они.
– Перед лицом грядущей беды все арвары встанут!
Князь осадил его.
– В великом сомнении я, Годила. А встанут ли? А чуют ли они беду? Боюсь, варяги и тебе ответят, как прежде мне сказали: кто нападет на нас?… Но ныне выслушай мой иной наказ и сам реши, как тебе править.
– Добро, отец, я слушаю тебя.
– Через дюжину лет соедини всю власть в своих руках. И более никогда ее не разделяй. Ни с кем.
– Исполню!
– Ну, тогда помоги мне! – государь стал раскачивать язык колокола. – Сейчас ударим, чтоб вече собралось!
– Но погоди, отец! В чем суть наказа? Лишь власть соединить?
– И возвести крепость!
– А что ж еще? Как мне править?
– Как пожелаешь! Годислав отступил.
– Ты будто весел, но зрю, как тебе тягостно! Что мучает тебя, отец? Я власти не прошу и если хочешь, не оставляй престола до смерти!
Белояр выпустил веревку, и раскачавшийся язык не достал края колокола, но заставил его гудеть низким, рокочущим звуком.
– Верно, Годила, ты зряч. Мне тягостно, да только не от потери власти – от слов твоих, от уст, произносящих Правду. И думаю ныне: не от тебя ль придет беда? Да, верно говоришь, град Горислав Великий прекрасен и богат. А видел ли ты иные города парусья?
– Зрел с корабля, покуда плыл. Прекрасны города, и все парусье…
– Устроена варяжская земля твоими дедами. За двести лет стала обильна, жирна и могуча, какою не бывала никогда. Два века ромейские императоры ведут войну на дальних подступах, но разбиваются сами, словно волны о камень. Без стен стоит земля! Без крепостей все города, а неприступны! Трепещет супостат, едва приблизившись к границам, ибо зрит покров славы Горислава Великого. Ну, или зрел доныне… Не камень это был, а одежды белы!… Но если яд, изроненный тобой, падет на них? Хотя бы одна капля!… Все будет сметено в единый миг. Все рухнет, как стена!… Теперь помысли, наследник мудрый из племени того, кого называют Великим: в чем будет суть княженья твоего? Славу дедов возвысить, которая сама – бессмертие, или разрушить, дабы из руин былого построить крепость вокруг голой Правды?..
5
Царская пентера с пятью рядами весел в окружении трех избавившихся от тяжкого груза торговых судов легко скользили по теплому, спокойному морю Середины Земли, и слышим был лишь скрип уключин да бой барабанов, под который вздымались и опускались в воду греби. Два десятка императорских военных кораблей шли следом на некотором расстоянии, но не почетным эскортом, а скорее, пиратской стаей, готовые напасть при удобном случае, однако не делали этого, хотя иногда заходили с двух сторон и угрожающе приближались, чуть ли не касаясь веслами.
Гребцами на Артаванских судах были не рабы, а воины, не снимавшие кожаных и стальных доспехов даже за веслами, и их оружие все время находилось под рукой; сменяя друг друга, они не увеличивали и не сбавляли скорости, несмотря ни на что, и невозмутимо трудились день и ночь, словно не знали усталости, тогда как на ромейских триерах уже свистели кнуты над спинами рабов, сопровождаемые руганью. Несколько раз они вырывались вперед и вроде бы пытались заслонить путь, легионеры выстраивались возле воронов – абордажных мостов, и казалось, нападение будет неизбежным, но вдруг отваливали в стороны и, отстав, подолгу тянулись позади кораблей Авездры.
Эта погоня напоминала жест отчаяния, когда – разум охватывают две страсти – ярость и бессилие, так знакомые Космомыслу, когда он, опутанный липкими сетями и скрученный канатами, мог лишь кататься по земле и грызть ее зубами.
Сейчас он сидел на подушках и коврах под мачтой пентеры, завернувшись в парусину вместо одежд, и со спокойствием льва взирал на рыскающие возле императорские суденышки. Кажется, и воины-гребцы, и многочисленные пестро разряженные слуги Артаванской царевны тоже не замечали их и не чувствовали никакой угрозы. С утра до вечера они неторопливо и сосредоточенно занимались обыденным трудом: одни раскатывали легкие шелковые и тяжелые суконные ткани, что-то сшивали, другие готовили пищу на кострах, подвешенных в железных люльках над водой, третьи заботливо ухаживали за верблюдами, вероятно, священными для македон животными. Только на палубе царской пентеры, кроме гребцов, сидящих на кринолинах, да и то прикрытых от глаз полотняными завесами, и кормчих, никого не было. Даже Авездра не выходила из своего шатра все дни, пока длилась погоня. Сквозь монотонный скрип уключин и барабанный бой до слуха Космомысла долетали отдельные слова, сказанные ею на арварском языке, но чаще звучала незнакомая, гортанная речь: царевна произносила какие-то заклинания.
Дважды в день из недр корабля появлялись слуги, которые приносили большие кувшины с питьем и блюда, чаще всего с зажаренным целиком бараном. Исполин давно отвык от пищи и потому пил только воду или верблюжье молоко и съедал какие-то терпкие, кислые на вкус плоды. Он был без цепей, но не мог свободно передвигаться по палубе, поскольку, сделав даже один шаг в сторону от мачты, нарушал равновесие и вызывал резкую качку пентеры, отчего гребцы сбивались с ритма и снижали ход. Поэтому он вынужден был сидеть на коврах и подушках, обняв меч Краснозоры, и вставал на ноги лишь изредка, чтобы размять застоявшиеся мышцы.
На девятое утро Космомысл не увидел императорских кораблей, хотя еще ночью слышал плеск их весел и барабанный стук. С рассветом они словно растворились в синей туманной дали, на палубах судов артаванской царевны остались лишь гребцы, и наступило необычное затишье. Скоро шесть слуг принесли исполину только что сшитую одежду, вероятно, по разумению македон, богатую, но непривычную – широкие шаровары из многослойного шелка и ярко-синий халат, расшитый золотыми звездами, с кожаным поясом, усыпанным самоцветами. Голенища мягких красных сапог также были украшены золотом и камнями, а на головном уборе, сшитом из синего сукна и отдаленно напоминающем скуфейчатую шапку, кроме топазов и изумрудов сверкала искусно выполненная многолучевая звезда из ограненных алмазов.
Полунощная Звезда!
Когда же взошло солнце, Авездра первый раз вышла из шатра. Ее сопровождали три старца в однотонных, алых одеждах и с длинными, узкими бородами, но, как и все остальные слуги, с обритыми головами. Древние и изможденные, они едва держались на ногах, передвигались только с помощью посохов и щурились от света, словно долгое время сидели во тьме. Пожалуй, четверть часа они молча и бесстрастно осматривали сидящего у мачты исполина, как если бы перед ними было мертвое дерево или гора, после чего убрели на нос корабля и там опустились на палубу, подобрав под себя ноги и обвиснув на посохах.