Трагедия диких животных, стр. 30

По видимому, шпоры – отравленное оружие. Но странно: ни ехидна, ни утконос никогда и никому не грозят им.

Неизвестно до сих пор, чтобы ехидна поранила кого-нибудь своей шпорой. Утконос тоже сам по воле своей не пускает ее в ход. Правда, некоторые люди и собаки, бесцеремонно обращаясь с безобидным зверьком, натыкались, случалось, на ядовитую шпору. Люди излечивались довольно быстро, но собаки (тоже довольно быстро) умирали. Умирали и кролики (через две минуты!) после того, как экспериментаторы вспрыскивали им под кожу яд утконоса.

Ехидна и утконос – единственные на нашей планете ядовитые млекопитающие. Но все в их поведении, в устройстве и употреблении ядовитого оружия говорит о том, что сохранили они его главным образом как почти ненужный ныне атавизм, сбереженную эволюцией память о далеких предках – ядовитых ящерах.

В наши дни утконосы и ехидны уцелели только в Австралии и на некоторых больших близких к ней островах. Даже ископаемые их остатки (двух видов ехидны и одного утконоса) найдены до сих пор лишь в позднетретичных, плейстоценовых, отложениях пятого континента.

Утконосы живут в быстрых холодных горных ручьях и в теплых мутных реках равнины, в озерах и даже небольших заводях Тасмании и Восточной Австралии (к западу до реки Лейхгарда в Северном Квинсленде).

Ехидны – в лесах и кустарниках почти всей Австралии, Тасмании и в Новой Гвинее. Зоологи различают два вида ехидн (австралийский и тасманийский) и несколько их подвидов. Кроме того, в Новой Гвинее живут еще два вида – так называемые проехидны. У них более длинные, чем у ехидны, ноги и клювы. Животные эти совершенно не изучены.

«Живые ископаемые» в нашем доме

Остров Мадагаскар-второй вариант естественного палеонтологического музея: так часто называют Австралию. И тоже остров этот не очень маленький. Он отделился от Африки, когда на земле обитали очень примитивные, первобытные млекопитающие (правда, уже не сумчатые). Поэтому в его лесах сохранились лучше, чем в других частях света, такие, например, редкостные зверюшки, как лемуры. Из пятидесяти видов лемуров, обитающих на земле, сорок живут на Мадагаскаре.

Но чтобы увидеть живых ископаемых, так сказать, в натуре, совсем не обязательно путешествовать далеко: за порогом нашего дома и даже не за порогом – на чердаке и в погребе сотни живых ископаемых деловито ткут свою паутину. Ведь все пауки – животные древнейшие. За триста миллионов лет, с тех пор как появились они на земле, восьмирукие ткачи почти не изменились.

Часто думают, что живые ископаемые уцелели лишь в небольшом числе и близки к вымиранию, потому что плохо переносят современные условия жизни. Это правило, может быть, и верно по отношению к некоторым из них, но не ко всем. Каждый день миллионы людей моются, например, скелетом живого ископаемого, которое отнюдь не думает вымирать. Живет в море почти всюду. Губка, конечно. Это причудливое создание, пожалуй, самое древнее из всех самых древних многоклеточных обитателей Земли. Еще в докембрийскую эпоху, миллиард лет назад, в морях жили губки, совершенно подобные современным.

Устроена губка очень просто. Нет у нее ни мозга, ни нервов, ни глаз, ни ушей, ни легких, ни желудка, ни мускулов, ни крови…

Что же есть? Есть студенистое тело-мешок и иголки в нем вместо скелета (известковые, кремневые или роговые волокна). Тело все в дырках: это Губкины рты – поры. Их так много, как звезд на небе.

Губка не может ни двигаться, ни даже шевелиться. Но это живое существо! Все время через поры-рты засасывает она воду. Прокачивает ее через себя. С водой в губку заплывают разные мелкие водоросли и рачки. Она их и переваривает в теле-мешке.

Губки очень живучи. Разрежьте губку на пять частей, и каждый ее кусочек вырастет в новую губку. Изрубите ее ножом, просейте через сито – губка рассыплется на клеточки. И каждая клеточка будет жить! Она ползает, добычу ловит. Клетка к клетке ползет, срастается с ней. Подползают другие клетки, складываются вместе – создают новую губку.

Смешайте в баке с морской водой две протертые через сито губки. Клетки каждой из них соберутся вместе: свои приползут к своим! И срастутся в две прежние губки.

Почти все губки живут в море. Одни из них размером с ноготь, другие – с бочку. А окраска у них – всех цветов.

Губку, которой мы моемся, добывают в теплом Средиземном море. Люди ныряют за ней на дно, потом сушат на солнце. Губка сгнивает, остается только ее скелет. Он губчатый и мягкий, похож на шелк, хорошо впитывает воду и пенит мыло.

Другое реликтовое существо, тоже очень древнее, но отнюдь не редкое,- мечехвост – полурак-полускорпион. Четыреста миллионов лет назад (эпоху эту назвали силуром) на суше жили только скорпионы. Не было еще ни пауков, ни насекомых. В море тоже скорпионов ползало немало: ракоскорпионы, большие, иные метра два длиной, бронированные чудовища. Их потомки мечехвосты дожили до наших дней и почти не изменились. Похожи они… трудно даже сказать, на кого: на броненосцев? на танки? на фантастические машины марсиан? Фотография даст вам лучшее представление о внешности этих странных созданий, чем любое описание.

Ныне мечехвосты уцелели только в двух весьма далеких друг от друга районах земного шара: в прибрежных водах Карибского моря (и всего западного побережья США) и на мелководьях индонезийских морей. Отсюда распространяются они вдоль берегов Китая до Японии и на запад – к Индии.

Местами мечехвостов еще так много, что их ловят сетями, сушат, толкут и вывозят на поля как удобрение.

Батискаф, изобретенный природой

Наутилусы, прародители осьминогов, начали свою историю в одно время с мечехвостами. Шесть видов из этого старейшего рода морских патриархов дожили до наших дней. Пережившие свою эпоху наутилусы обитают на юго-западе Тихого океана – у Филиппин, Индонезийских островов и у Северной Австралии. Они похожи на сторуких улиток {59} и живут в раковинах, разделенных перегородками. Когда наутилус хочет опуститься на дно, наполняет раковину водой, она становится тяжелой и легко погружается. Чтобы всплыть на поверхность, наутилус нагнетает в свои гидростатические «баллоны» газ, он вытесняет воду, и раковина всплывает.

Жидкость и газ заполняют раковину под давлением, поэтому перламутровый домик не лопается даже на глубине в семьсот метров, куда наутилусы иногда заплывают. Стальная трубка здесь сплющилась бы, а стекло превратилось в белоснежный порошок. Наутилусу удается избежать гибели только благодаря внутреннему давлению, которое поддерживается в его тканях, и сохранить невредимым свой дом, наполнив его несжимаемой жидкостью. Все происходит, как в современной глубоководной лодке-батискафе, патент на которую природа получила еще пятьсот миллионов лет назад.

У наутилуса нет ни присосок, ни чернильного мешка, как у осьминогов и каракатиц, его родичей. Глаза его примитивны, как камера-обскура, они лишены линзы-хрусталика {60}. Реактивный двигатель тоже еще в стадии конструкторских поисков. Словом, это хотя и головоногий моллюск, но далеко не современный. Он закоснел в своем консерватизме и за полмиллиарда лет не приобрел ни одного полезного приспособления. Поэтому наутилус и занесен в анналы зоологии под малоутешительным именем «живого ископаемого».

А когда-то моря кишели наутилусами и аммонитами. Палеонтологам известны тысячи всевозможных их видов. Были среди них малютки не больше горошины. Другие таскали раковины – блиндажи величиной с небольшой танк. Родной брат наутилуса – эндоцерас жил в раковине, похожей на пятиметровую еловую шишку. В ней свободно могли разместиться три взрослых человека.

Раковина аммонита пахидискуса – чудовищное колесо диаметром в три метра! Если раскрутить все витки, то из нее можно было бы соорудить лестницу до четвертого этажа. Никогда и ни у кого ни прежде, ни теперь не было таких огромных раковин.