Голос бездны, стр. 42
– Ну? – Михаил Михайлович ощутил, как ладони его взмокли.
Он бросил трость в распахнутую дверцу «мерседеса» и, не в силах справиться с волнением, сделал несколько шагов в сторону интересующей его дачи. Что там? Где Ксения? Почему так медленно? Или вовсе не медленно? Совсем никуда не годятся нервы. Поскорее разделаться с этой девкой, и всё! Всё! Уехать! Отдыхать! Наплевать на все дела!
Раздавшийся выстрел заставил Когтева вздрогнуть. Выстрел прозвучал там… Или не там? Нет, именно в том самом доме. Послышались громкие голоса, крики, топот, звон, грохот. Когтев пробежал несколько шагов вперёд и увидел троих во дворе. Ловкими движениями двое из них (чужие) скручивали третьего. Ещё одна фигура (свой), доставая на бегу пистолет, стремительно выбежала из двери, нагнулась, подобрала и швырнула через плечо ведро, легко перемахнула через забор, мелькнув белыми кроссовками. Резко прозвучал второй выстрел, мгновенно растаяв в разлитой тишине. Убегавший человек будто споткнулся, подвернул ноги, кубарем пролетел вперёд, ударился головой о стенку колодца и затих.
Когтев пришёл в себя и услышал своё громкое дыхание. Эти несколько секунд показались ему вечностью.
– Суки! Бляди! – брызнул он слюной, нажал на педаль и пустил «мерседес» задом по улице, продолжая смотреть вперёд.
Он видел ещё одного выбежавшего человека, который поднял руку, примерился для стрельбы, но почему-то не выстрелил. В ту же секунду Когтев услышал удар «мерседеса» о что-то твёрдое, оглянулся назад. От машины откатывался пожилой мужчина с корзинкой в руках. Прикованный взглядом к людям, устроившим засаду, Михаил Михайлович не заметил, как позади его автомобиля появился дачник, вышедший по грибы и ягоды и остановился в полной растерянности от разыгравшейся на его глазах сцены. Любопытство сослужило дачнику дурную службу. Застыв на месте, он попал под колёса сорвавшегося с места «мерседеса».
– Плевать! – Когтев выжал педаль до упора.
Сбитый им дачник остался на дороге. Машина домчалась задом до широкого места, и Когтев ловко развернулся, не останавливаясь ни на секунду. Поднялась пыль.
– Теперь всё. Теперь конец. Теперь только на дно! – выдохнул Михаил Михайлович, впившись зубами в нижнюю губу.
Доброе утро, Лис
Зелёные стены помещения шевелились, будто дышали. В отдельных местах краска топорщилась и отслаивалась чешуйками, и шевеление стены делалось похожим на дыхание рыбы, на колыхание её жабр.
– Что-то я… – Лисицын тихонько покачал головой, пытаясь встряхнуться.
Голова отозвалась сгустком тяжести, который качнулся туда-сюда и взбаламутил целую волну тошноты.
– Ой, мать моя… – Сергей опустил голову на твёрдую поверхность и понял, что подушки не было. Похоже, он лежал на полу или на деревянной лавке.
– Когда же я успел так нализаться?
Помигивая сквозь трепещущую листву, в помещение проник через окно солнечный луч, и Сергей увидел перед собой прутья решётки. От яркого света голова отозвалась новым спазмом. Сергей закрыл глаза. Опущенные веки дрожали, как лошадь, встряхивающая с себя мошкару. Опущенные веки источали кровавый свет. Опущенные веки не желали открываться.
– Смотри-ка, Вань, наркота пробуждается, – услышал Лисицын чью-то речь. – И не стонет, не ломает его…
– Может, он и не глотал ничего? – предположил второй голос.
– Конечно, не глотал. У него же на руке след от укола.
Лисицын заставил себя открыть глаза. За решёткой стояли два человека в милицейской форме. Один из них добродушно улыбался:
– Ну, приятель, чем порадуешь служивых?
– Где я? – ответил вопросом на вопрос Лисицын.
– Любопытство лежит в основе человеческого прогресса, – второй сунул руки в карманы брюк и выпятил нижнюю губу. Удовлетворяю твоё любопытство, несчастный. Ты находишься в отделении милиции…
Дальше Сергей не расслышал, так как в ушах громко зашумело. Но дальше слушать было необязательно. То, что он был в милиции означало, что он не умер. Это радовало.
– За что вы меня забрали? Я журналист. Моя фамилия Лисицын, Сергей Лисицын.
Его имя не произвело на стражей порядка ни малейшего впечатления.
– Да хоть Медведев. Мне-то что? – ответил стоявший с руками в карманах.
– Что же вы на улице-то валялись, если журналист? – сочувственно спросил тот, кого Сергей мысленно окрестил добряком. Неужто вы с такими общение водите, которые вас на иглу соблазняют, а потом бросают в кустах.
– В каких кустах?
– В обыкновенных, – засмеялся строгий, – в зелёных насаждениях. Было бы неплохо штраф содрать за порчу. Деньги все пропил, как я погляжу.
– Я не был пьян, – попытался объяснить Сергей, но язык плохо слушался его. – Моя фамилия Лисицын. Я работаю в журнале «Плюфь». Взгляните на мои документы.
– Нет у тебя ничего, Лисицын, никаких документов и ни копейки денег. И мы обязаны тебя задержать до выяснения твоей дурацкой личности.
– Дайте мне телефон. Я позвоню в редакцию. Который час?
– Пора вставать, – заржал строгий, – уж скоро обед.
– Вот телефон, – указал рукой добряк, – какой номер набрать? Кого позвать?
– Я сам… Можно я сам?
Трынь, трынь, пальцы застревали в заедающем диске.
Гудок, ещё гудок. Голова вновь закружилась.
– Чем же они меня накачали?
– Кто накачал-то? Вы что пили?
– Я не пил… Алло, кто это? Артём? Хорошо, что ты на месте… Это Лисицын… Нет, не пьян… Меня чем-то напичкали… Потом, всё потом… Мне нужны деньги и мои документы… Удостоверение в ящике посмотри… Должно лежать… Мне очень трудно говорить, я в милиции, – он протянул телефонную трубку дежурному. Объясните всё сами, я не могу… Скажите, как сюда добраться…
Сергей отошёл к деревянной лавке, служившей ему койкой.
– Вот, оказывается, как бывает, – подошёл к Лисицыну строгий милиционер, голос его звучал гораздо доброжелательнее, чем пару минут назад. – Получается, что вы приличный человек. А где же вас так угораздило? Вообще-то похоже на то, что вас хорошенько протащили по земле. Вон, смотрите-ка, рукав порван, царапины на носу.
– И голову ломит вот тут, – Сергей прикоснулся к затылку и нащупал шишку. – Ударился… ударили… Да вы пока оформляйте, что вам там надобно… У вас работа… – Лисицын вытянулся на спине и уставился в потолок. Потолок замедлил своё кружение и остановился.
Минут через сорок появился Артём Шаровик, что-то говорил, возмущался, правда не слишком уверенно.
– Неужели вы не слышали про Лисицына? – слышал Сергей его расстроенный голос. – Это же, наверное, самый известный человек.
– Самый известный человек – это Семён Егорыч Кузьмачкин по кличке «Хулёныш», – убеждённо ответил строгий милиционер.
– Кто такой Семён Егорыч? – спросил Артём.
– Наш майор.
– Понятно, – засмеялся молодой журналист. – Только я не про это. Я о журналистике. Вы «Плюфь» читаете?
– Это журнал, что ли, такой? Я слышал название, но не читал. Толстый, шикарный и дорогой слишком. Это не для нашего брата.
– Ясно, – кивнул Артём, – вы, наверное, правы. «Плюфь» на самом деле дорогой. Я как-то не думал об этом.
– А что такое «Плюфь»? Что за слово такое? Я раньше не встречал.
– Да глупость это, – искренне засмеялся Артём, – кто-то однажды ляпнул это звукосочетание, и оно прижилось в редакции. Вот и весь секрет.
– Вот-вот! – нахмурился строгий милиционер. – Вы, журналисты, так именно и пудрите нам мозги. Слепите какое-нибудь словцо шутки ради и начинаете народу втолковывать связанные с ним проблемы. Это мы знаем. Это мы проходили. Это мы каждый день видим и слышим… А потом вы же возмущаетесь, почему народ не говорит на нормальном русском языке…
Они ещё немного поперебрасывались словами, затем Артём поблагодарил милиционеров за что-то и повёл Лисицына к автомобилю. Усевшись на переднее сиденье, Сергей зачем-то тупо потёр ладонью лобовое стекло.
– Отвези меня домой, к тебе домой или к кому-нибудь из наших, – попросил Сергей. – Я не могу пока появляться у себя.