Игра для героев, стр. 31

Глава 12Штормовое предупреждение

Он был хорошим солдатом, этот Радль, что правда, то правда. Пока нас вели под дождем к форту Эдвард, он вернулся в свой штаб и стал приводить дела в порядок. Его маленький гарнизон держал оборону по всему острову; каждый бункер, каждый орудийный окоп был готов к бою. При надобности он мог оставить в Шарлоттстауне тридцать – сорок человек, и этого хватило бы, потому что то были эсэсовцы-десантники, однополчане Радля, прибывшие на остров вместе с генералом Мюллером.

На обратном пути среди нас ощутимо вызревало напряжение; мы опять очутились в старом складе боеприпасов, и тут сержанта Хагена, который и в лучшие времена был несдержан, прорвало:

– Мы погибнем, все погибнем! Стоит этому типу Радлю двинуть бровью, и его люди разделаются с нами так же, как с теми двоими в церкви – упрашивать не придется! – Он нервно воззрился на меня. – Я правильно говорю, полковник? Давайте подтвердите! Вы знаете этих немецких псов лучше, чем мы!

– Хватит причитать, парень! – резко одернул его Грант. – От таких разговоров толку мало. Так, сэр?

Он повернулся к Фитцджеральду, но Фитцджеральд, казалось, не слышал его. Он сидел на скамейке с отсутствующим видом и бессмысленно шевелил пальцами.

Грант сказал мне с явной неохотой:

– По-моему, он малость не в себе, бедняга.

Именно тогда я впервые осознал его неподдельную симпатию к Фитцджеральду.

– Неудивительно, – ответил я. – Кому это непонятно?

– Что же нам теперь делать, сэр?

– А что мы можем сделать? – пожал я плечами. – Я никогда не верил Радлю, да и вы тоже. Много приходилось сталкиваться с такими, как он. О побеге, если вы об этом думаете, сейчас не может быть и речи. Нас стерегут парашютисты, а не саперы.

– Что же делать? – настойчиво и нервно повторил Хаген.

– Молиться, – сказал я. – Надеяться и молиться. Ну и, если хотите, можете последовать моему примеру и немного соснуть.

Сомневаюсь, чтобы кто-то из нас мог крепко спать в ту ночь. Дождь беспрестанно барабанил по крыше; после полуночи завывал ветер. Сквозь бойницы наверху мне было слышно, как тяжело обрушивается море на скалы.

Я лежал, завернувшись в сырое одеяло, и прислушивался к ударам волн о берег – они становились все сильнее и сильнее. Предсказания Штейнера сбылись. Весенние штормы в этих водах столь же сильны и опасны, как зимние. Тяжело придется «Гордости Гамбурга» в такую погоду, но, как говорил Штейнер, капитан Риттер предпочитал ненастье.

Все могло произойти именно так, как предсказывал Радль. «Гордости Гамбурга» ничего не стоит уклониться от встречи с английскими крейсерами в такую ночь. Судно войдет в бухту Шарлоттстауна в полдень и пришвартуется у северного пирса. Капитан III ранга Карл Ольбрихт под звуки оркестра будет препровожден на берег, или как там это у них делается, со всеми почестями, чтобы принять командование в новой должности, и первым делом должен будет разобраться с незваными гостями – Оуэном Морганом и его веселой братией.

А что, если Ольбрихту эта идея не понравится? Что, если он человек старой складки? Моряки обычно как раз такие. Как буквально гласит параграф шесть приказа немецкого командования?

В случае невыполнения данного приказа, я представлю на рассмотрение военного трибунала дело любого командира или другого должностного лица, не выполнившего свои обязанности либо действовавшего вопреки требованию приказа.

Но приказ немецкого командования – личный приказ фюрера, который мертв, по сообщению Би-би-си, и этого теперь достаточно для всякого здравомыслящего человека, чтобы лишний раз подумать. Но если Ольбрихт примет решение никого не казнить, как поведет себя Радль? Радль. Все упирается в Радля.

Я наконец заснул, однако проснулся незадолго до рассвета и заметил, что ветер усилился. Море пенилось и бушевало, но вздыбленная поверхность воды сглаживалась под мощными струями ливня.

В шесть тридцать дверь открылась, и вошел Дюрст, тот мальчик-солдат, которого я как-то видел, с ведром кофе, черным хлебом и холодными сосисками. Кофе был ненастоящий, но горячий. Фитцджеральд был единственным, кто не пожелал встать; Грант наполнил эмалированную кружку и отнес ему.

Я улыбнулся Дюрсту и спросил:

– Как дела на воле?

– Плохи, очень плохи. – Он покачал головой. – Говорят, погода будет продолжать ухудшаться. Нашим удалось получить метеосводку с Гернси до того, как из-за погоды связь прервалась. Я слышал, как об этом говорили связисты на камбузе.

Появившийся в дверях унтер эсэсовец грубо окликнул его, и он поспешно ушел. Пока запиралась на засов дверь, я перевел остальным наш разговор с Дюрстом, и лицо Хагена снова оживилось.

– Может быть, эта чертова посудина не дойдет сюда вообще?

– Возможно, вы окажетесь правы, – сказал я. – В этих водах всякое может случиться, раз погода ухудшается.

Оставив Хагена с Уолласом обсуждать эту возможность, я взобрался наверх, к одной из старых орудийных бойниц. Внизу, в бухте, слева от меня море перехлестывало через волнолом чудовищными белыми тучами водяной пыли; несколько рыбацких шхун уже сорвались с якорей.

Вид на море был фантастическим. Свинцовые тучи извергали обильную дождевую массу, падающую навстречу волнам, которые поднимались все выше и выше. Сквозь внезапно наступивший разрыв в водной завесе я мельком увидел Остроконечные скалы, угрюмо выступавшие из воды над белой пучиной.

Открылась дверь, и появился унтер эсэсовец, который приказал нам выходить. Фитцджеральд сидел на скамейке, держа в ладонях, как драгоценность, кружку с кофе и уставившись в пространство. Лицо его было серым и изможденным; я никогда прежде не видел, чтобы с человеком произошла подобная перемена.

Он нехотя поднялся на ноги и поплелся за нами. Около грузовика во дворе нас поджидал Ланц в своем черном дождевом плаще, с которого струилась вода.

– Радль снова посылает нас на работу? – спросил я.

– Да, – кивнул он, – там, в гавани, страшный беспорядок. Штейнер уже на месте.

Ну что ж, это лучше, чем сидеть в складе боеприпасов, слушать завывания ветра и ждать, что будет дальше. Мы забрались в кузов грузовика, за нами последовали парни-охранники из СС, и мы тронулись.

Якорная стоянка для судов в Шарлоттстауне всегда пользовалась дурной славой, ибо при сильном северо-восточном ветре даже в защищенной волноломом акватории порта поднималось сильное волнение.

Когда мы добрались до бухты, дела там были совсем скверные. Внутри волнолома вода кипела, как в котле; порывы ветра достигали силы в семь или восемь баллов. Казалось, что в бухте веселятся черти. С полдесятка рыбацких судов сорвались с якорей, и толпа на пристани, в основном рабочие «Тодта», не знала, что с этим делать. Майор Брандт и Шелленберг стояли у причальной стенки над нижней пристанью.

Лоцманское судно стояло наготове. Это был десятиярдовый дизельный катер с высокой старомодной ходовой рубкой. На борту находился Эзра с командой из бранденбуржцев. На носу в черном дождевом плаще, с непокрытой головой, стоял Штейнер и принимал швартовы с пристани. Он поднял голову и заметил меня, но как раз тут наступил благоприятный момент – волна отхлынула, он быстро выбрал концы, и Эзра вывел старый катер в бухту.

В тесном пространстве гавани и при такой волне вылавливать оторвавшиеся рыбацкие суда было делом, похожим на попытку изловить и привязать одну за другой диких лошадей в загоне. Решившийся на такое в мелководной гавани под то и дело налетавшими шквалами не мог быть уверен в благополучном исходе затеи.

Но Эзра был гением своего дела. Он подогнал катер к носовой части намеченной шхуны, переложил штурвал на борт в самый последний момент и пристроился рядом, а Штейнер ловко перескочил через леерное ограждение с буксировочным концом в руке, быстро закрепил конец, и Эзра стал поворачивать, чтобы отбуксировать судно к пристани.