Любимый ястреб дома Аббаса, стр. 72

Я обвел взглядом толпу, собравшуюся во дворе. Все смотрели на меня-так, как в тот, первый день, когда у меня под командой оказались десять чакиров. И так же чего-то от меня ждали.

Имперская армия, ты говоришь? – поинтересовался я. – Поздно они спохватились. Начали бы поход год назад – вот тогда бы дело было для нас совсем плохо. Кто полководец?

Гао Сяньчжи, – также вполголоса отвечал брат. И я понял, что дело серьезно. Герой тибетской войны был единственным человеком, который мог бы принести здесь немало зла.

Люди во дворе начали незаметно для себя подтягиваться ближе и следить за его и моими губами. Поэтому Аспанак почти прикоснулся лбом к моему, прошептав:

– Зияд ибн Салех только что прибыл и обратился к нам за помощью. Больше шести тысяч солдат собрать он не может. Остальные – ерунда, крестьяне, подмастерья. У Гао – тридцать тысяч, по нашим оценкам.

Я освободился от братских объятий и как бы случайно поставил ногу на ступеньку перед входом в дом, оказавшись чуть выше брата и приобняв его за плечо.

– Точно с таким соотношением сил мы победили при Забе, – сказал я достаточно громко, чтобы мой голос был услышан хотя бы теми, кто стоял поближе. – Гао Сяньчжи? Нет, это не императорская армия. Это армия наместника Усмиренного Запада, Аньси. Гао – не император. А это меняет дело, братец. Потому что если Гао проиграет, то император взвалит вину на него и скажет, что он не отдавал высочайшего повеления начать этот поход. Такие случаи были. Нам надо всего-навсего помочь императору.

Брат молчал, и по бесстрастному лицу его было видно, что плохие новости еще не кончились.

– Карлуки, – сказал, наконец, он так же неслышно. – С ним отряд карлукской конницы, тысяч в пять. И сам ябгу карлуков – во главе.

Вот это уже было по-настоящему плохо. Я заставил себя улыбнуться, на этот раз действительно тихо произнося следующее:

– А где там хатун, сестра этого юноши? Давно ли она гостила в Самарканде? Аспанак, это очень умная женщина. Она понимает, что брат ее оказался в сложном положении (тут я улыбнулся ему) и что надо ему помочь. Мы приглашаем ее сюда. Готовим такой прием, которого она еще не видела. Захочет просидеть в своих любимых банях две недели безвылазно – пусть сидит. И – мы не будем говорить таких слов, как «заложники», но надо послать кого-то в ее полевой лагерь, пока сестра ябгу отдыхает у нас в городе. Далее. Мои ветераны начинают обучать новобранцев уже завтра утром. Пусть хотя бы научат их коней держать строй, а самих новобранцев – убедительно выглядеть с мечом в руке. Дальше продолжим уже в походе.

– Ты возглавишь армию, конечно, – как бы между делом сказал брат.

– Нет, – ответил я, вспоминая угольные глаза Мансура, – не надо нам тут слишком великих полководцев. Дом Аббаса назначил сюда нового наместника? Вот он армию и возглавит. А мы ему поможем, и здорово поможем. Амне… мне нужно сто человек – но очень особых. Найди их где угодно, да хоть в местной тюрьме, если больше негде. Всем – идеальное, нелегкое вооружение. Мне надо, чтобы эту сотню никто не мог бы догнать или перегнать. И чтобы эти люди не боялись двигаться среди боевых линий противника, маленькими группами или даже поодиночке. Потому что ничто так не помогает армии, как точное знание того, что происходит в рядах противника. Далее: сто лошадей, лучших, исключительных лошадей. И сто запасных. Да, и передвижную больницу. Это, думаю, будет хорошим подарком дому Аббаса. Лучшего и не надо.

Я остановился, глядя в лицо брату – лицо, на котором только самые близкие люди могли прочитать его чувства, да и то не очень хорошо: радость? удовлетворение? зависть?

Во дворе было очень тихо, лишь звенела чья-то уздечка.

Брат смотрел на меня какое-то время снизу вверх а потом кивнул со словами:

– Да, Ястреб.

Оставив руку на его плече, я поднял глаза вверх, к перистым облакам в голубизне. Если правда, что строки стихов живут где-то над пределами мира, то, может быть, я их увижу сейчас? Может быть, вот они, парят в недоступной вышине?

О, Самарканда блеск, о нежные сады,
О, воздух, что любые лечит раны,
Луга, холмы и серебро воды,
Плывущие в закат багровый караваны!
Нам, принявшим дары родной земли,
К ногам печаль и радость мир положит.
Но знаем: где другие не смогли,
Мы выдержим, мы победим, мы сможем.
О, Самарканд мой, сердцу дай принять
Ту мудрость, что в холмах твоих таится,
Которую навеки записать
Папируса готовится страница:
Есть бог, есть мир – они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в бога.

КОРШУНЫ МЕРВА И ГОЛОСА ХОЛМОВ, ИЛИ СПАСИБО ТЕМ, КТО ПОМОГ СДЕЛАТЬ ЭТУ КНИГУ

Старинный Мерв, а ныне – городок Мары в Туркмении, я проезжал давно и в некоторой спешке. Поэтому не успел заметить, что за птицы реяли в его багровом душном небе. И уж тем более сложно узнать, какие птицы кружились 1257 лет назад над головами героев «Любимого ястреба дома Аббаса».

Поэтому черные крестики коршунов на фоне неба цвета начищенной меди были позаимствованы мной в сегодняшнем Дели. Вы увидите неповторимое делийское небо в коршунах, если будете смотреть на Красный форт со стороны старинной улицы Чанди Чаук.

По этой улице и сегодня ходит, наверное, старец с седой бородой, обрамленной каймой цвета свежей моркови: он не знает, что я, не спросив разрешения, перенес его тень, вместе с коршунами, в Мерв VIII века.

Спасибо им за то, что они вдохнули лишнюю искру жизни в осыпающиеся камни старой крепости, которая и сегодня стоит над Мургабом.

До сих пор не знаю, как у меня хватило нахальства оживлять ушедшие времена. И ладно бы еще – в хорошо знакомом мне Китае. Но если бы даже через неделю после окончания мной «Любимой мартышки дома Тан» кто-то сказал, что китаист может написать роман, где действие разворачивается так далеко от Китая, то над таким человеком я бы долго смеялся.

Но один из моих друзей, который уже лет тридцать как читает старинные арабские летописи и пишет книги по ранней истории халифата, смеяться не стал. Посмотрев черновик «Ястреба», он сказал: это «психологически точная гипотеза отношений этих хорошо мне известных людей». После этого я понял, что можно работать дальше.

Я благодарен этому старому другу (имя его значится на одной из титульных страниц книги). Если же какие-то ошибки все-таки не выловились, то вина лежит, как и положено, исключительно на авторе.

Есть и другие люди, которые будут читать эту книгу более ревнивыми глазами, чем «обычные» читатели. Это не просто ташкентцы, а те, кто может произнести несколько фраз на согдийском, те, кому не надо объяснять, откуда взялась фамилия «Маниах» и что за ней стоит. Не буду перечислять титулы этих замечательных людей – титулов у них много. Иначе и не могло быть с теми, кто по знанию средневековой истории Средней Азии выше всех в мире. Зато не могу совладать с собственным тщеславием, вскользь и небрежно заметив, как хорош суп, который готовит попросту чудесный человек по имени Эдуард Ртвеладзе.

Он и его ташкентские коллеги, Рустам Сулейманов и Ольга Кобзева, не только проявили редкие доброту и терпение, принимая меня в Ташкенте и мягко расправляясь с моими тогдашними безумными идеями – они еще и дали много хороших советов перед дорогой в Самарканд.

Вот там, наверное, все и произошло. Я сидел на теплой земле среди тысяч голых песчаных холмов, изрытых норками сусликов. Сами хозяева этих норок, столбиками замершие у своих жилищ, не проявляли никакого гостеприимства. По бледному небу чертили свои траектории ласточки, перекликаясь в вышине. А я слушал совсем другие голоса – тех, кто жил здесь много столетий назад. Потому что каждый из этих безлюдных закругленных холмов был когда-то домом, куском стены, башней одного из самых удивительных городов мира, по сравнению с которым выросший у его южной окраины и существующий и поныне город Тимура – только тень.