Паутина, стр. 94

Лили улыбнулась, но чуть отклонилась назад, когда Малфой потянулся к ней:

— Погоди… Скорпиус, но как… ведь все думают, что Забини — твоя будущая невеста. Я так не смогу…

Он недовольно вздохнул:

— До чего же ты любишь создавать проблемы! Ну, какая разница, что думают другие? Ты-то ведь знаешь, что это не так. Пусть другие думают, что хотят…

— Но ведь это дойдет до родителей. К тому же, кем я буду в глазах преподавателей? Они же тоже читают газеты!

— Ну, что ты от меня хочешь? — Малфой нахмурился. Она нерешительно пожала плечами. — Ладно, обещаю, что что-нибудь придумаю, раз это так для тебя важно. Хотя после слухов о том, что я с тобой сплю, думаю, хуже уже не будет.

Лили покачала головой, понимая, что у нее нет выхода. Она не может без него, он ей нужен. Но как быть со своей совестью? С кузенами Уизли? С профессором Лонгботтомом и Хагридом? Наконец, ведь отец тоже обо всем узнает…

— Лили, не надо. Не делай такого лица, иначе я начну думать, что зря все эти дни гонялся за тобой, чтобы объясниться. Ты ведь мне веришь?

— А для тебя это важно? — вдруг спросила она, хотя совершенно не собиралась давить на него.

— Нет, конечно, — фыркнул Скорпиус. — Я просто так нагрубил Флитвику, чуть не убил какого-то домовика и долбанул рвотным заклятием в Грегори… А потом перебил всю посуду, что была в закромах Выручай-комнаты… Одна ваза, кстати, как мне кажется, была времен династии…

— Погоди, — нахмурилась Лили, — ты запустил заклинанием в Грега? Малфой…

— И не надо делать такое выражение лица. Я его предупреждал, чтобы он держался от тебя подальше, — напомнил Скорпиус. — Никогда больше так не делай…

— Это должны были быть мои слова, — улыбнулась девушка.

— Я больше не буду грубить Флитвику, обещаю, — Малфой пытался не рассмеяться, когда Лили от досады хлопнула его по плечу. — И еще один момент: пойдешь со мной на Рождественский бал?

— Скорпиус, еще только середина октября!

— Я заранее даю тебе понять, что ты от меня так просто не отделаешься. Хоть месяц бегай от меня по всему замку. Но все-таки в следующий раз подумай сперва о бедных домовиках и невинно страдающих людях…

— Прости, — она погладила его по щеке.

— За что именно?

— За то, что опять тебя ударила, — она чуть смутилась.

— Ну, это вписано в твои долги, которые с каждой минутой все растут, — намекнул слизеринец со своей любимой гнусной улыбочкой, которую Лили тоже любила. — Так ты пойдешь со мной на бал?

Она кивнула. И время снова прекратило свое существование. Будто не было недели страданий и боли. Никогда Лили так остро не чувствовала его: его рук, гладивших ее спину и плечи, его губ и языка, с какой-то жадностью припадающих к ее рту, его тела, к которому она прижималась, которое ощущала под своими ладонями.

И в какой-то момент она поняла, что хотела бы большего, чем просто целовать его. Но эта мысль так и не оформилась, потому что в этот момент часы над камином пробили время ужина.

Глава 3. Гарри Поттер

Еще недавно мир Гарри Поттера был простым и понятным. У него были дом и семья, была любимая работа, были счастливые друзья, были уже привычные своей болью воспоминания прошлого.

Все это именно было. Что теперь есть твоя жизнь, Гарри Поттер? Дети и воспоминания, с новой болью терзавшие наяву и во сне.

Джинни не было, и нужно было учиться жить без нее, решая миллион семейных и бытовых проблем, с которыми раньше легко справлялась жена. Нужно было учиться быть одному, привыкать к пустой постели. К чужой постели. Чужому дому. Потому что своего дома у него теперь не было. Не было, потому что его нигде и никто не ждал, тревожась и глядя на часы.

Не было счастливых друзей. Именно счастливых. Была осунувшаяся, сильно переживающая Гермиона. И был Рон с вывернутой наизнанку жизнью. И не было счастья, что раньше исходило из их дома, из их сердец. Теперь в их жизни появилась постоянная опасность. Выдержат ли они?

Не было любимой работы. Потому что Гарри Поттер больше не мог ее любить. Не мог заниматься тем, что разрушило его жизнь, его уютный, полный любви мир. Он думал, что работа поможет ему забыть о пустоте в душе и тоске о Джинни, но нет, не помогла. Стало только хуже, потому что присоединилась еще и вина. Но Гарри должен был работать, потому что должен был найти тех, кто посмел тронуть его жену, его друзей, его детей. Тех, кто страшной угрозой все еще скользил где-то в тени, планируя новый удар. Он должен защитить свою семью, он должен отомстить. И поэтому он работал.

Но у него еще были дети. Джеймс с его плохими отметками и постоянными выходками, из-за чего Гарри раз в неделю получал письма от декана Гриффиндора. Была Лили, которая совсем не вовремя влюбилась в сына Драко Малфоя и оказалась в сложной ситуации. И был Альбус — наивный и рассеянный, с его странным даром к легилименции и снами, в которых он ел леденцы вместе с Дамблдором.

Гарри лежал на постели и глядел на полог, чувствуя, как медленно его одолевает сон. Он ощущал себя разбитым и измученным. Когда-то — кажется, в другой жизни — он любил свою работу, но сегодня окончательно понял — так уже не будет. Не может он спокойно и отрешенно смотреть на пойманных за эти дни оборотней, которых сейчас держат в Отделе Тайн, в специальной комнате. Одиннадцать новообращенных, не считая магглов, за пять дней, трое из них — работники Министерства. Ситуация становилась критической, а Министр продолжал держать все в секрете и прятать голову в песок.

Надо было подняться, раздеться, встать под душ, чтобы смыть с себя воспоминания тяжелого дня, но он устал и не хотел двигаться. Он устал от боли. И от ненависти. Ненависти к тем, кто поднял руку на его близких. К тем, кто стал таким же, как те шестеро, что начали все это в конце августа. Ко всем им.

Он целый день сдерживал себя, боясь сорваться и убить кого-нибудь из допрашиваемых. Он знал — они ничего не сделали, просто были жертвами, но сердце гулко стучало, а жажда мести требовала крови. Но Гарри терпел, сжав кулаки и до крови впиваясь ногтями в ладони. Он не мог уподобиться своим врагам. Он должен был терпеть и делать свою работу.

Уже не первый день они бились с пленниками — кто, где и когда их укусил. Но все новоиспеченные оборотни (а пик нападений был достигнут за дни полнолуния) путались в показаниях, затравлено озирались и, как зверьки, забивались в углы. Некоторые выходили из себя, и мракоборцы видели во всех подробностях превращения людей в волков. Выяснить удалось лишь одно — всех оборотней настраивали на укусы других волшебников. Чем больше, тем лучше. Эта установка не стала неожиданностью ни для кого. Армия оборотней уже не казалась чем-то эфемерным.

До ночи Гарри, Кингсли, целитель из рабочей группы и специалист по магическим существам обсуждали всю известную им информацию. Правда, Гарри все эти часы молчал, поскольку обсуждалось именно его предложение — использование легилименции. Альбус доказал, что это может быть действенным. Целители не были уверены, что это безопасно, а главное — что, проникнув в мозг пациентов, они смогут извлечь оттуда нужную информацию. Ведь все-таки это мозг не просто человека, а оборотня, полу-зверя. Они так ничего и не решили, тем более что пока у них не было ни одного достаточно хорошего целителя-легилимента. А единственный, который был, по вполне понятным причинам мог отказаться работать на тех, кто его лишил работы.

Гарри глубоко вздохнул, повернувшись на бок, вынул палочку из заднего кармана брюк и отложил в сторону. Сон, наконец, сморил его.

Ему снилась Джинни. Она стояла на зеленом холме. Ветер подхватывал ее волосы и юбку летнего платья. Он любил это ее платье — белое, воздушное, легкое. Она всегда надевала его, если они выезжали на природу, к морю.

Он хотел, до боли в груди хотел коснуться ее, почувствовать ее тепло. Ее руки. Ее кожу. Поцеловать, вспомнить вкус ее губ. Он протянул к ней руку. Джинни рассмеялась, глядя на него искрящимися глазами. Так она смотрела на него в школе, когда еще не было семейных проблем, детей, работы Гарри. И смех ее был легким, волнующим, абсолютно веселым.