Россия - преступный мир, стр. 64
Глава 7
Их университеты
Еще П. А. Кропоткин в «Записках революционера» писал о русских тюрьмах, что это «университеты преступности, содержимые государством».
Среди юристов в дореволюционной России бытовало мнение, что случайный преступник не должен попадать в тюрьму, а профессиональный не должен быть выпущен оттуда. Исторически сложилось так, что русские тюрьмы и каторга редко влияли на исправление преступников, скорее наоборот: именно там воры повышали свою квалификацию, приобретали новые «специальности». Там зарождались уголовные традиции. «Успешному претворению их в жизнь» способствовал и тот факт, что в российских острогах долгое время не было разделения заключенных по режиму содержания, а во многих губерниях женщины и дети содержались вместе с мужчинами.
Вот что писал по этому поводу тюремный ревизор Апраксин еще в середине прошлого века:
«Убийцы, воры и самых гнусных пороков люди содержатся в одних палатах, спят на одних нарах вместе с бродягами и осужденными за неважные проступки, находящимися временно в остроге… Сии последние от праздности, дурных примеров и рассказов, освободившись впоследствии времени, могут легко развратиться и предаться всем порокам».
Это утверждение справедливо и до сих пор. По некоторым данным, до 40 процентов лиц, осужденных за хулиганство или корыстные преступления, после выхода из колонии «переквалифицируются» в квартирных воров.
Так как места заключения наряду с медучреждениями и школами являются наиболее консервативными социальными институтами, то, несмотря на веяния жизни, традиции, зародившиеся когда-то, живут там до сих пор. Именно они регулируют внутреннюю жизнь в зонах.
Например, определенная иерархия, о которой упоминалось. Сегодня эта «социальная лестница» в местах лишения свободы выглядит примерно так: законы в зоне устанавливают воры. В камере главным считается пахан. Его приближенные помогают пахану следить за порядком, используя в качестве бойцовской силы солдат. Есть также мужики и пацаны, которые, в свою очередь, делятся как бы на две категории. Одни выполняют все требования администрации, хорошо работают, стремясь к досрочному освобождению. Другие, в первую очередь молодежь, пацаны, хотят приблизиться к ворам, получить их одобрение. Они нарушают режим, стремятся иметь запрещенные предметы, отказываются убирать места общего пользования, а в случае ущемления их прав другими заключенными, обращаются с жалобами к ворам.
Зачастую ворам в зоне живется лучше, чем иным на воле.
И, наконец, последняя категория — это обиженные, или опущенные, те, которые были осуждены за пассивный гомосексуализм, развратные действия в отношении малолетних, изнасилование несовершеннолетних. Некоторых в качестве наказания опускают в зонах, и тогда им приходится занимать подобающее место в социальной иерархии.
Подобное деление существует и среди подростков, находящихся в воспитательно-трудовых колониях. Они, как и их взрослые «коллеги», обязаны соответствовать своему статусу и придерживаться неписаных норм поведения. Например, несовершеннолетние блатные и воры обязаны всячески отлынивать от работы, а если не получается, то находить возможность зацепки за «чистые» места типа библиотекаря при отряде. По возможности не стирать белье и не чистить сапоги, а заставлять это делать чушков и обиженных, которые обязаны также убирать их постели, мыть полы и так далее.
Шестерки и шныри обязаны работать, но нормы выработки выполнять не более, чем на сто процентов. Ударный труд позволен, даже предписан лишь чушкам и обиженным, которые, кроме всего прочего, обязаны отдавать все содержимое посылок из дома авторитетам и по требованию представителей любой из категорий должны безропотно становиться пассивными партнерами при гомосексуальных актах, а также не предпринимать никаких действий по изменению своего статуса.
Между прочим, и среди подростков, и среди взрослых заключенных обиженным приходится тяжелее всего. В то время как другие зеки объединяются в семьи, у них такого права нет. С ними нельзя общаться. У них специальные ложки — с дыркой и специально отведенные места — у параши.
Именно обиженные чаще всего совершают побеги, объясняя это тем, что «терпеть нет сил».
Впрочем, приведенная здесь иерархия весьма неполная, ибо, как в обычной жизни, в тюремной в последние годы появляются все новые и новые кланы с новыми правами и функциональными обязанностями. А вообще уголовный мир настолько разнообразен и так мало изучен, что он оставляет огромное поле деятельности для исследователей еще не одного поколения.
Фильм Шукшина «Калина красная» в свое время вызвал настоящий шок. По страницам газет и журналов прокатилась волна дискуссий, а сам Шукшин получал мешки писем от зрителей, среди которых были отклики и профессионалов-уголовников.
«Шукшин очень хорошо поставил «Калину красную», — писал один из «рецензентов», — но в конце опять неправда. Якобы Губа хотел мстить и преследовать его за то, что он хотел завязать и честно жить мужиком. Это ложь! В жизни воровской такого не было. Тем более что в фильме показали, что Губа приехал убить его, и при нем была женщина. Если бы в жизни какой-нибудь вор в законе сделал это, то его бы самого за такой беспредельный проступок воры обязательно бы зарезали».
Действительно, вплоть до недавнего времени в среде профессиональных преступников бытовали строгие законы, нарушать которые не могли даже самые крупные и авторитетные воры. Сформировался этот кодекс не на воле, но следовать ему нужно было всегда.
Перечисление всех законов и норм заняло бы несколько томов. Но человек, ставший на путь профессионала, должен был безукоснительно поддерживать воровскую идею, которая заключалась в первую очередь в ведении паразитического образа жизни. Любой кандидат в воры в законе давал клятву примерно следующего содержания:
«Я, как пацан, встал на путь воровской жизни, клянусь перед ворами, которые находятся на сходке, быть достойным вором, не идти ни на какие аферы чекистов».
Нарушившие клятву строго наказывались. До сих пор и на зонах, и в тюрьмах, и в бараках, и в камерах существуют свои суды, где присутствуют даже «народные заседатели». Ни пытки, ни наркотическое опьянение, ни даже расстройства психики не служат оправданием для вора, предавшего закон.
Второе правило запрещало вору иметь какие-либо контакты с органами правопорядка. Существовали также особые клятвы типа «Век свободы не видать, если то-то и то-то» или же «Легавым буду…».
Закон предписывал ворам быть честными по отношению друг к другу. Вор не имел права оскорбить или ударить «коллегу», занимающего подобное положение на «социальной лестнице», даже замахнуться на него. Но с людьми, стоящими по иерархии ниже, можно было не церемониться. А если другой заключенный поднимал руку на вора, даже при самообороне, он считался запачканным кровью и подвергался жестокому наказанию и даже уничтожению.
С подельниками надлежало быть предельно честными. В юридической литературе описывается воровской суд над вором по кличке Седой, который при совершении карманной кражи присвоил себе часть денег:
«После того как сведения об обмане подтвердились, воры назначили сходку, на которую под благовидным предлогом был приглашен «подсудимый».
На станции нас встретил Шанхай и указал, куда идти. Мы пошли в лесочек, где уже собрались более тридцати воров. Привели Седого и предъявили ему обвинение. Он начал отказываться…Седой очень просил, молил, чтобы его не резали, оставили жить, пусть даже «босяком». Но никто не имел права отпустить его, так как потом с воров могли потребовать ответа.
Решили единогласно — смерть. Дядя Ваня вынул сигарету и дал Седому. Седой закурил и попросил выпить.
— Пей сколько хочешь, — сказал Дядя Ваня.
После небольшого спора Дядя Ваня предложил не убивать ножом: много будет «шухера». Так как на сходке все были без оружия, то он послал одного вора за пистолетом.