Жора Жирняго, стр. 14
Тогда, на четвертый раз, Жора высказал свое пожелание непосредственно перед самим сеансом.
Психиатр кивнул.
Когда ушей напряженного, как перед ударом, Жоры коснулась фраза «...гипноз уже оказывает на вас свое могущественное влияние и воздействие», он рывком сел, зло сбросил с топчана ноги, резко согнулся, налился багровым соком, обулся — и, не обращая внимания на яростно истязающего свой ключик Малого Хирша, в бешенстве вышел.
…В углу пустой приемной, сидя на неудобном, кофейного цвета, венском стуле, глубоким гипнотическим сном спала его верная половина. Она не грохнулась на пол в этот раз только потому, что справа ее подпирала стена, а слева — огромная сумка, набитая всякой снедью, предусмотрительно приставленная к ней Жорой. Внушительные толчки, которыми наградил спящую супруг, не оказали на нее, как и раньше, никакого влияния и воздействия. Она продолжала безмятежно спать, даже когда Жора, срывая на ней злость за сегодняшний сеанс, за прошлые сеансы — и вообще за все сразу — основательно вцепился ей в крашеные паклевидные кудри…
По-куриному всквохтывая, она проснулась лишь тогда, когда Малый Хирш — злорадно урывая таким образом запоздалый реванш — ловко произвел над ее теменем размыкающий — круговой и словно бы даже скупой — расколдовывающий жест.
Глава 10. «За сто тысяч убью кого угодно»
Дома Жора упал на диван (всю эту неделю он спал отдельно от жены, в кабинете) и снова, подавляя рыдания, зверски рыча и захлебываясь сумасшедшей слюной, принялся грызть подушку. На сей раз он делал это особенно рьяно: из рваных дырок посыпались-полетели мягкие хлопья... Он закашлялся...
Против чего я воюю? — думалось Жоре. — Против природы? против судьбы? Кто будет упираться, она проволочет за волосы... Что такого особенного мерзопакостного делали мои предки? Ну, подличали... ну, жрали в три горла... Все хотят жрать, да не всем дают... А что мне еще остается делать, как не продаваться?.. Товар-деньги-товар... Но за мой товар не дают денег... много славы, ноу мани. Надо уметь продаваться... отдаваться... торговаться... Деды умели, и я смогу. Что тут позорного? Мои же деды, не чужие. Почему я должен изобретать что-то новое? А ничего нового нет! Как это Катаев сказал Бунину (он, дурак, такими откровенностями, как и дед, направо-налево сыпал): «За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки...» Сто тысяч — сколько это на теперешние? Ага, «теперешние»! Сегодня рубли, завтра картофельные очистки, а послезавтра не реформа, так кризис, не кризис, так дефолт... Того и гляди, крыс жрать придется... Мерзейшая страна... «Когда я фрезовал на „Арсенале“...» Ну так он свое мимолетное фрезование продал в конце концов куда дороже, чем мой дед свое псевдодворянство и псевдобольшевичество вместе взятые!.. Мерзейшая страна...
С матерным словом на устах он перевернулся животом вверх. Было нестерпимо жарко. Его ладонь начала медленно блуждать по приятно-прохладной спинке кожаного дивана... Он еще немного поустраивался, поерзал, повздыхал... Было совсем тихо. В этой тишине нестерпимо громко стучал большой железный будильник «Мечта», доставшийся семье от деда-жуира. Прохиндей дед! И вещи его прохиндейские! Глумливый будильник, хрипя всеми ржавыми своими пружинками, знай себе хрюкал: жрать-жрать-жрать-жрать-жрать-жрать...
Нет, это нестерпимо! Жоре захотелось запустить в будильник подушкой, но для этого требовалось чуть пошевелить задницей, затем напрячь руку… совершить физическое действие то есть, а в этом отношении он был первозданно ленив. Выручил проворный небрезгливый мозг, который работал, как всегда, в бойком режиме и, поставляя самому себе блокирующие волю словесные суррогаты, избавлял тело от злой необходимости двигаться, — короче говоря, Жорины увертливые извилины с ходу подставили в это хрюканье другой текст: черт-вас-возь-ми!-на-всех-на-класть!-про-клясть!-на-пасть!-пой-ду-во-власть!.. Наконец звуки исчезли… Жора уснул.
Он так и остался лежать до утра: потные лицо и шею облепили куриные перья... Они торчали густо, образуя словно боа. Вдобавок к этому боа, в обнаженных зеркалах бессознательного, Жоре снилась аппетитная певичка из венского кабаре...
Глава 11. Эн-факториал блинов
За упомянутую неделю Жора поправился еще на десять килограммов. Сначала он думал было сделать модную операцию по уменьшению желудка. Однако один знакомый зоолог, некто из бывших коллег отца, обратил его внимание на то, что вот курица, например, обладает маленьким желудком (зато каким вкусным! каким вкусным, Господи! Особенно когда потушат его хорошенько с морковочкой… Или же в студне, если через мясорубочку пропустить, с чесночком и яйцами…) — так вот, курица, например, обладает маленьким желудком, зато и вынуждена подклевывать то тут, то там, то тут, то там, безостановочно. Малый-то объем опустошается гораздо быстрей! И, кроме того — вопрос вовсе не праздный — где изыскать, как бы это помягче выразиться, финансовые источники на такую операцию?
Однако решение следовать судьбе (решай — не решай) подвинуло Жору не на медицинскую, а на гастрономическо-издательскую операцию. Операция называлась «Выпечка блинов». У Жоры, в самом начале его пути, выходил, как было сказано, сборник превосходных рассказов. Их было десять, и все они сияли, как десять черных жемчужин на белом утрехтском бархате. В оглавлении они располагались следующим порядком:
Утро
День
Вечер
Ночь
Весна
Лето
Осень
Зима
Жизнь
Смерть
В названиях прослеживалась завораживающая простота классицизма, прекрасно контрастирующая с поздним барокко самих рассказов. Итак, декалог был изумительный. Но один. Всего один. Назывался он «Утро вечера».
Любой старшеклассник должен ответить на вопрос: какое количество комбинаций можно сделать из 10-ти (десяти) названий.
Правильно, эн-факториал 10-ти равен числу 3 628 800. То есть: имея в загашнике всего 10 (десять) — одних и тех же — рассказов, можно выпустить более трех миллионов самых разных книг!
Надо отдать Жоре должное. Несмотря на зверский аппетит, он, в своих комбинациях, никогда не дошел до трех миллионов «разных» книг. Он даже до миллиона не дошел, а вот Остап, в своем прохиндействе, при попутном (попустительском) ветре издательств, обязательно дошел бы до миллиона. И тому есть целый ряд причин: из принципа; из любви к круглым, похожим на россыпи круглых бриллиантов, цифрам; из осознания того, что ценно только экстремальное и что совершенство присуще прохиндейству в той же степени, как и античным статуям.
Нет, Жора был не то что скромнее — ему недостало удали, размаху, куражу.
За девять последующих лет (забежим вперед) он выпустил всего-навсего девять новых книжек: «Вечер», «Ночь», «Утро», «Весна», «Лето»... уф! (см. выше).
Вот образец оглавления (ср. с предыдущим):
Вечер
Ночь
Утро
День
Осень
Зима
Весна
Лето
Жизнь
Смерть
Почему эти книжицы удавалось втюхивать — точней говоря, впаривать — читателю как новинки? Так ведь не все так устойчивы к гипнозу, как Жора!
Как раз наоборот, массы читателей, народные массы, просто массы, толпы, стаи, стада — массовому гипнозу чрезвычайно подвержены. Это вообще основное свойство масс. А если было б не так, так околели бы все гипнотизеры мира, включая не только бедных эскулапов, но рангом — ох куда повыше!
Да: голый король... Явление вненациональное. Хотя нечто специфически-национальное — так сказать, воспитанное именно отечественной историей, здесь тоже прослеживается, а именно: мировоззрение немалой части читателей было пестовано во времена присказки: «Содют, значит, есть за что» и «Содют, значит, не просто так», которая блудливой рукой пиарщиков трансформируется в «Издают, значит, есть за что» и «Издают, значит, не просто так».