Заклятье красных свечей, стр. 9
— Что там? — дрожащим голосом спросила Таня.
Но в это время из могилы раздалось урчанье, и медленно стало подниматься оттуда нечто покрытое мхом…
И тогда ребята бросились к дому…
Но, как уже говорилось, этот дом стоял на второй ступени холма, которая располагалась над кладбищем, расположенным на первой ступени. Склоны этой второй ступени были отвесными и покрыты густым, колючим кустарником, через который невозможно было прорваться.
И к дому этому вела одна-единственная лестница. Причём лестница эта была огорожена деревянным забором в половину человеческого роста, а в нескольких местах были ещё и квадратные башенки. Лестница не просто поднималась к дому, а изгибалась согласно с рельефом холма, и образовывала огромную букву «П».
И вот Таня и Миша подошли к основанию лестницы. Поднялись на несколько скрипучих ступеней. И там остановились перед первой башенкой. У башенки имелись створчатые двери.
— Чёрт, кажется, закрыто… — прошептал Миша, и толкнул створку.
И дверь раскрылась. Они вошли внутрь башенки. Там было темно и очень сыро. На полу лежал истерзанный, разодранный скелет. Рот его раскрылся в безмолвном вопле…
Таня прошептала:
— Кем бы ни был этот страдалец, но перед смертью он испытал что-то ужасное…
Тут с кладбища донёсся протяжный, тревожный скрежет.
Таня потянула Мишу дальше:
— Пошли скорее…
Но мальчик сказал:
— Смотри. Здесь засов лежит, закроем-ка им дверь…
Вместе с Таней он поднял тяжеленный засов, и с его помощью закрыл дверь в башенку. И только после этого брат и сестра пошли дальше…
И чем выше они поднимались, чем ближе становился дом, тем больше им хотелось повернуть назад и бежать. Им казалось, что они идут в самое сердце зла. Все без исключения стёкла в доме были выбиты. Некоторые окна были заколочены, а за некоторыми провисала густая чернота.
Один раз они обернулись. Сумерки уподобились тёмному озеру, и озеро это затопило кладбище. Но всё же они разглядели, что у перекошенной кладбищенской ограды вдруг появилось нечто гораздо более чёрное, чем беззвёздная ночь. И это чёрное рванулось к одному из кривых кладбищенских деревьев. Дальше Таня и Миша уже не глядели: они бросились к дому…
Входная дверь висела на одной петле, медленно-медленно раскачивалась, и скрипела жалобно и надрывно. А за дверью была тьма непроглядная. И из тьмы этой наплывал едва уловимый, но всё равно заставляющий содрогаться запах тлена…
— Посветить бы туда? — неуверенно прошептал Миша.
— У меня в рюкзаке фонарик был, — молвила Таня, и тут же тихо пролепетала. — Ой, а рюкзаков-то нет…
Так бывает во время больших потрясений, когда нервы взвинчены до предела: человек вздрагивает от каждого шороха, а самого очевидного не замечает. И только теперь они осознали, что рюкзаки потеряны. Должно быть, они лишились рюкзаков ещё в самом начале, когда только начали продираться сквозь чащу. Они сбросили рюкзаки бессознательно, повинуясь инстинкту: так они избавились от излишней тяжести и получили способность быстро передвигаться. И вот теперь у них не было ни только фонарика, но и еды…
— Ой, смотри… — простонала Таня.
Миша быстро оглянулся, и увидел, как над одной из могил разрастается багровое свечение. В этом багровом свечении извивалось нечто выражающее крайнюю, беспредельную злобу. Затем свечение померкло, но это нечто осталось, и Миша различил, что оно поползло к колючим кустам, и дальше — к дому, к ним…
И тогда брат, и сестра бросились внутрь дома, захлопнули дверь. И там они замерли, прислушиваясь…
Издали раздался густой, рокочущий звук, похожий на чей-то голос. Потом совсем на пределе слышимости: чей-то жалобный, и безумный вопль. Но этот вопль быстро оборвался. А потом где-то совсем близко, точнее — прямо за стенами, раздалось несколько резких, отрывистых звуков. И совершенно непонятным было, кто или что могло такие звуки издавать. И от этой неопределённости было особенно жутко.
Все окна в этом, первом помещении были заколоченными, но всё же между досками имелись прорехи. Тусклое свечение позднего вечера высвечивала часть внутренностей этой комнаты. И Миша с Таней увидели стол. Не сговариваясь, бросились они к столу, придвинули его к двери. И, как только придвинули, так нечто с наружной стороны навалилось на дверь.
Стол начал отодвигаться. Миша с Таней навалились на него. Мишу лихорадило, руки его дрожали. А Таня плакала, и тихим, жалобным голосочком стонала:
— Пожалуйста, оставьте нас! Что вам от нас нужно? Оставьте… оставьте… пожалуйста…
И то неведомое, что было за дверью, отступило…
Ещё некоторое время Миша и Таня стояли, вслушиваясь. Но больше никаких звуков не было…
— Как ты думаешь, оно ушло? — дрожащим шёпотом спросила Таня.
— Думаю, да, — таким же шёпотом ответил Миша.
— А я думаю, что нет, — выдохнула его сестра, и вновь заплакала. — Оно здесь… оно рядом… оно ждёт чего-то, и оно… не оставит нас.
— Может, удастся от него убежать?
— Убежать? — переспросила Таня.
— Ну, да…
— Если мы даже убежим от одного, то сразу появится нечто иное. Мне кажется, что здесь вся земля отравлена. И везде здесь духи и демоны, и ещё что-то чему и имени то нет. И всё это враждебное, всё это жаждет нам зла…
— Ладно, хватит, Таня. Я прошу тебя: хватит.
— Ну а что же нам делать? Что нас ждёт? Где наши родители? Миша, Миша, ты хотя бы о наших папе и маме помнишь?
— Помню, конечно.
Таня заговорила быстро-быстро:
— Где они сейчас? Живы ли?.. Мы в этом жутком доме, а они, должно быть, в лесу. Может, им нужна наша помощь?
— Что же ты, Таня, предлагаешь теперь в лес на их поиски идти?
— Я не знаю, не знаю. Но мне очень плохо, мне страшно, мне больно. Мне кажется, что за последний день я на сотню лет постарела…
И тут на руке у Миши запищали электронные часы. С тех самых пор, как они ступили в лес, часы не работали, а теперь вдруг ожили.
— Ну вот — уже одиннадцать часов… — прошептал Миша.
— Через час — полночь, — прошептала Таня, а потом добавила. — И именно в полночь всякая нежить получает особую силу…
Глава 5. «Ночь на Кладбище»
Они никак не могли заставить себя исследовать дом, в который занесла их судьба. Они слишком устали, им было невыносимо страшно. А этот дом пугал ещё больше, чем кладбище и лес. Им казалось, что в каждой комнате поджидало их нечто невообразимо жуткое, а уж на кривую лестницу, которая вела в подвал, они старались и не глядеть.
И всё же они развели огонь. Почти на ощупь нашли сначала огниво и кремень, которые лежали в выемке у печи, а потом нашлись и дрова, которые были свалены в углу. Дрова были сухими и быстро разгорелись.
Брат и сестра стояли возле печи. Они держались за руки: и, возможно, только благодаря чувству, что рядом есть близкий человек, они ещё не ударились в панику.
Вот Таня прошептала:
— Сколько времени прошло, а?
От одного его шёпота, перенапряжённый Миша вздрогнул. Потом с мучительным стоном ответил.
— Не знаю. Часы опять сломались…
И тут снаружи по стене дома зашуршало что-то, и раздался чей-то невыносимо тоненький, но почему-то гораздо более жуткий, чем любые завывания голосок. Кажется, это говорил ребёнок. Но Миша и Таня знали, что — это вовсе не ребёнок. И их била дрожь, и они плакали. И иногда шептали:
— Пожалуйста, оставьте нас…
А потом Таня сильно встряхнула трясущегося Мишу за плечо, и зашипела:
— Ты слышишь — кричат? Это они!
— Да кто «они»? — передёрнулся Миша.
— Наши родители. Ну, слушай же…
Они замерли, полностью в слух обратились. И вот услышали. Эти крики доносились издали, едва слышными были. Крики эти эхом среди деревьев разносились, но всё же теперь и Миша узнал: это кричали их родители. Они звали своих детей по именам.
Теперь Таня говорила с большим чувством:
— Они там, в лесу… они заблудились. И мы должны им помочь.