Опасные удовольствия, стр. 19

– Я должна знать, удобно ли будет спать на этих мешках всю ночь, – как ни в чем не бывало ответила Мэдлин, но прозвучало это не очень естественно.

– Забавно, вы не производите, впечатления принцессы.

– Вы ранили меня, мистер Эверси. – Мэдлин театральным жестом ткнула себя рукой в грудь. Глаза Колина проследили за движением ее руки, и, он не мог отвести взгляда от ее груди. Вот так-то лучше. – Просто я хотела узнать, может быть, вы, предпочтете спать на стуле, потому что по мешкам ползают всякие насекомые, а может быть, и грызуны, и вы хотите, чтобы они ползали не но мешкам, а по мне, поскольку производите впечатление принца.

Это была неправда. Колин подозрительно сощурил глаза, ее слова не убедили его, но он вздохнул и удовлетворил ее желание. Присев на край импровизированной кровати из мешков с мукой, он широко развел руки в стороны. Убедилась? Теперь Мэдлин оставалось только ждать.

И недолго, как оказалось. Скоро в его остановившемся взгляде появилось слабое удивление, рассеянность… Тело понемногу становилось мягким и податливым.

Потом словно невидимые руки потянули Колина, и он стал медленно клониться назад, пока, наконец, не улегся на мешках, как в уютной колыбели. Завтра утром на мешках останется след от его тела.

– Теперь, – отрывисто сказала Мэдлин, – я буду считать до десяти. – Она сидела на стуле, подавшись вперед, поставив локти на колени и не сводя глаз с Колина. – И если ваши глаза на счет десять по-прежнему будут открыты, я позволю вам дежурить.

Последовала долгая пауза. Его голос словно преодолевал долгий путь из страны снов, прежде чем с губ могли слететь слова.

– Почему вы… вы… дьяволица, – бормотал Колин, то ли обиженно, то ли восхищенно.

– Один… – промурлыкала Мэдлин. – Два…

Видно было, что Колин изо всех сил старается не закрывать глаз, но тщетно.

– …три… четыре…

У Колина, как рыба выброшенная на берег, дернулась рука и тут же замерла. Глаза оставались закрытыми, ресницы прикрывали темные тени под глазами. Напряжение покинуло его лицо, ноги и руки постепенно тяжелели. Он глубоко вздохнул.

– Черт бы… вас…

Больше Колин Эверси не произнес ни слова. Он крепко спал.

На губах Мэдлин заиграла торжествующая улыбка. Дьяволица будет дежурить сегодня ночью.

Удивительно, но охрана мешков с картошкой, луком и сбежавшего преступника оказалась скучным делом.

Слабый свет лампы отбрасывал на стены причудливые тени от домашней утвари. В помещении было душно, но ближе к рассвету станет прохладно, и Мэдлин радовалась, что у них есть одеяла.

Дыхание Колина было глубоким и спокойным, этот звук мог бы убаюкать Мэдлин, не будь она бдительна. Если бы она закрыла глаза, то представила бы себе совершенно другое место и время и другого мирно спящего мужчину. И по этой причине тоже она не осмелилась закрыть глаза.

Она смотрела на Колина, потому что он, бесспорно, был самым интересным объектом в этой комнате. За крепким и выносливым телом мужчины, каким он был сейчас, она разглядела очертания долговязого мальчишки, каким он должен был быть, перед тем как развернулись его широкие плечи и лицо утратило юношескую округлость. Но с таким лицом и глазами, как у него, Колин Эверси никогда бы не казался неуклюжим.

Во сне его руки были открыты и невинны. Интересно, какой рукой он воткнул нож в Роланда Тарбелла. Непохоже, чтобы эти длинные спокойные руки были способны на нечто подобное.

Мэдлин подумала о Луизе Портер. Почему, если Колин любит эту женщину, он так опрометчиво делится своими переживаниями?

«Понятно», – с горькой усмешкой сказала себе Мэдлин: оказалось, что достаточно было произнести одно предложение – расскажите, что случилось. Она произнесла его, и он рассказал. И как переплетаются ремешки h корзинке для кошек, так и люди привязываются друг к другу с помощью признаний. И теперь из-за одного этого предложения миллионы других вопросов о нем ждут своей очереди.

Мэдлин положила голову на руки. Обычно такую роскошь она позволяла себе только на короткое время. Но груз собственных мыслей оказался вдруг слишком тяжелым, чтобы могла выдержать ее шея. Ей хотелось принять ванну, она мечтала о своем лавандовом мыле и… о зеркале.

Мысль о зеркале рассердила ее. Мэдлин хорошо знала, что у нее особая красота; это было еще одно ее оружие, и до недавнего времени она не страдала тщеславием. Но Колин Эверси посмотрел на нее совершенно иначе. По сути, он увидел ее всю насквозь.

Мэдлин тоже хотелось увидеть то, что увидел он. Она хотела знать, не отпечатались ли на ее лице события нескольких прошлых лет. Неужели она не смогла их рассмотреть?

И хотя величайшая сила Мэдлин заключалась в том, что она женщина, и это обеспечивало ее выживание до настоящего времени, она прекрасно понимала, что это являлось и ее величайшей слабостью. Она была предельно осторожна, чтобы защитить эту брешь в своей броне. Мысли о будущем помогут ей в этом.

Она встала и осторожно прикрыла Колина одеялом. Он даже не пошевелился, но ей показалось, что он едва заметно улыбнулся во сне.

Глава 7

Колин проснулся, резко сел и стал отбиваться от чего-то, что покрывало его тело, как от смертельного врага. Большая бабочка? Летучая мышь? Сердце стучало в груди как молот, ладони вспотели. Потом он, наконец, почувствовал руками шерсть и сконфуженно уставился на одеяло.

– Я вижу, вы проснулись, – послышался рядом удивленный женский голос.

Поразительно сдержанное высказывание. Никого бодрее, чем он сейчас, не было.

Он осторожно отложил одеяло в сторону. К нему медленно возвращалось сознание. Он не в тюрьме. Он…

– Нам нужно уходить, – услышал он тот же женский голос, приятный, но настойчивый.

…в кладовой. Он был в кладовой. Кто же это говорит?.. Колин провел руками по волосам и посмотрел туда, откуда доносился голос. Изгоняя остатки сна, мысли старались догнать его разум и дать названия тому, что он видел. Гринуэй. Мэдлин Гринуэй. Красивая, но вспыльчивая женщина с нежными руками, которая обманом уложила его спать на мешках с мукой. Она казалась очень бледной. Мэдлин сидела за небольшим столом перед тускло горящей лампой, но даже при этом освещении Колин заметил у нее темные тени под глазами. Да, у нее красивые глаза, вспомнил Колин. Ему показалось, что она едва заметно улыбается, но, возможно, он принял желаемое за действительное.

Колин скатился с импровизированной кровати и вскочил на ноги, чувствуя, как затекли мышцы. Он потянулся, чтобы размять конечности, и посмотрел на мешки с мукой, где отпечаталась его фигура. «Ну что ж, из этого мог бы получиться прекрасный посмертный слепок», – мрачно подумал Колин и решительно похлопал по мешкам, выравнивая образовавшиеся от тяжести тела вмятины.

Вдруг ему в голову пришла ужасная мысль, и он быстро окинул себя взглядом, чтобы убедиться, что он спал в одежде. Ведь до того, как он попал в тюрьму, он обычно спал голым.

– Время? – После сна его голое звучал хрипло, но, как ни странно, Колин чувствовал необыкновенный прилив сил.

– Пять часов. Нам надо уходить. – Мэдлин подала ему бурдюк. – Вот вода.

Колин с жадностью попил, вытер рот, натянул сапоги и взял свои вещи: кусок шейного платка, сюртук с оторванной пуговицей и жилет.

Мэдлин стала быстро заряжать пистолет: набила пороха, запихнула пули и спрятала его в складках юбки. В тусклом освещении комнаты Колину казалось, что он видит сон: эта женщина заряжала маленький пистолет так же ловко, как любая другая на ее месте закалывала бы волосы. Она нажала на ручку двери, и Колину пришло в голову, что большинство женщин подчинились бы его воле, или оглянулись бы на него, или, по крайней мере, хоть как-то признали его присутствие.

Эта настолько привыкла быть одна, что ничего подобного ей не пришло в голову.

Прежде чем уйти, Колин подписал плакат со своим изображением. Он был человеком слова, а этот плакат гарантировал им молчание Крокера.